Дневник, 2004 год - Сергей Есин

27 ноября, суббота. Ну, пятница была пятницей, что ж тут поделаешь, впереди расстилается огромное поле двух выходных дней, и столько нужно сделать, и столько с собой привезено книг и рукописей, которые нужно прочесть. Но утром надо было ехать в город покупать продукты и мясо для собаки, а потом ехать заправлять баллоны газом, а потом переезжать из летней кухни уже в дом.

Но все равно, еще до того, как настало утро, я проснулся, достал маленькие рассказы Марка Гасунса, которые готовы к обсуждению во вторник, прочел их и почти успокоился: все же я научил его так хорошо и четко писать, или это влияние лекций и семинаров по современному русскому на литовца, пару лет и говорившего и писавшего с ошибками и со стилистическими погрешностями? Да кто же обучил его так волшебно, так точно обходиться с языком?

Ночью я размышляю о себе и совершенно определенно говорю, что совсем я не умен, не умен и как Познер, и как Витя Ерофеев, мало занимаюсь собою и мало работаю, но зато внимательно читаю рукописи и потом три часа во время семинара стараюсь до каждого донести, что, по-моему, в этой рукописи плохо, а что хорошо, а потом ребята пишут так, что я же начинаю им завидовать.

Тогда же, почти уже утром или почти еще ночью, прочел пьесу некоего или некой А. Маскота «Мой прекрасный джентльмен». Есть такая порода пьес или вообще изящной словесности, произведения которой забываются уже через час после прочтения. Это вот такая же комедия с примитивным сюжетом и выстроенным одноплановым действием. Может быть, местами и смешно, возможно, от этой пошлости неузнаваний и обманов зритель и будет кататься по полу, но все удивительно прямолинейно и высчитанно, ничего живого, какая-то арифметика. Заснул, вернее, продолжил спать, с ощущением своего несовершенства, своей мизантропии, зависти к авторам, которая не дает мне возможности чем-то восхититься, а лишь одно сплошное раздражение.

А потом принялся читать другую пьесу, на этот раз французского автора — Ж.-Л. Лягарса — «В стране далекой». Так стало хорошо, потому что умно, тонко, философично, и театру нашему и нашим драматическим авторам эта пьеса, если ее поставят, что-то принесет, а мне она уже принесла какое-то удивительное погружение в другой — возвышенный и умный мир. А вот наверняка кататься со смеху на этой пьесе зритель не будет. Здесь дело идет о жизни и до смерти, и после смерти. Новая стилистика, иные для драматургии, почти как в прозе, повороты. «ЛЮБОВНИК, уже умерший». «ЮНОША, все юноши». «ОТЕЦ, уже умерший». Это из списка действующих лиц.

С некоторым раздражением уже днем взялся за сказку, написанную Юрием Дунаевым, «Кащей Бессмертный». И опять предварительное раздражение: привычный, много раз апробированный материал, но вот опять интересно, увлекся, ругать себя перестал за въедливость. Представил себе молодую публику, крики, подбадривание артистов из зала, никакой пошлости, остроумно, возможность что-то покуролесить на театре. Ой, не такой уж я, оказывается, завистливый.

Баня, как обычно. По телевизору Украина. Наконец-то что-то прорезалось, — особая роль Донбасса. Испугались, сукины дети. Хотите Украину без Донбасса и Одессы? Мы возьмем! Это всегда было наше, и все это было смоделировано из Санкт-Петербурга, а не из Киева. О каком компромиссе говорит Кучма? О компромиссе поставить у ворот России «Великую Польшу»?

29 ноября, понедельник. Искусство начальника состоит только в том, чтобы не давать людям того, чего они не могут сделать. И по возможности — везде облегчить результат. Я отчетливо сознаю, что если надо позвонить в министерство, то лучше позвонить мне самому, нежели Михаилу Юрьевичу, мне для этого надо сделать один звонок, в крайнем случае — пять, а ему — десять или пятьдесят, прежде чем его соединят с начальником.

С 12 утра занимался всем, что связано с проверкой пожарниками общежития. Пожарники, конечно, сошли с ума. Я понимаю также — общежития и институты горят один за другим, но пожарники совершенно безумно расставляют свои грозные пункты. Например, пишут: уберите турникет при входе, и не удосуживаются обнаружить рядом с турникетом огромную, распахивающуюся наружу металлическую решетку — ворота. В общем, я собрал всех заинтересованных людей и начал постепенно всё исправлять: ставить сроки, вырабатывать технологию, выявлять материальную заинтересованность. В том числе надо распилить 50 решеток на окнах. Но всё, кажется, получится.

Утром же занимался Интернетом и пришел к выводу, насколько косны и не заинтересованы в конечном, дальнейшем процветании нашего института наши преподаватели. Мы их никогда не били рублем, никогда не заставляли задуматься о том, что их зарплата зависит от количества студентов, которое мы имеем. В Интернете, на нашем сайте, существующем уже несколько лет, совершенно чистыми остаются и кафедра общественных наук, и кафедра зарубежной литературы, и кафедра литературы XIX века. А слависты, двое из них, видимо самые честолюбивые — Л. Скворцов и М. Иванова — на сайте своей кафедры обозначили только себя, а что касается всех остальных, — хоть трава не расти.

В три часа поехал на последнее в этом году заседание экспертов по драматургии. Я уже писал о пьесах, которые мне понравились. Но на этот раз то, что приглянулось мне, в основном не прошло. Не прошла, кстати, и Гремина со своим «Театром ДОК». В рецензии я помянул, что мне не близка идея всех проигравших в этой войне. Но идея эта, либеральная, на Западе очень популярна: все, дескать, проиграли, нет победителей и побежденных. Биологически я не могу забыть кое-чего, что делали с нашими соотечественниками, а Греминой следовало бы не забывать того, что делали с людьми, близкими ей по крови. Тем не менее почти всё уже забыто. Как крестовые походы. Сергей Иванович Худяков достаточно жёстко говорил именно об этом проекте. Время демократии и либерализма — делайте, что хотите, но в данном случае не за государственные деньги.

Дома весь вечер смотрел Украину. Мне кажется, что угроза украинского раздела очень сильно взволновала даже и самую либеральную украинскую общественность. Для России раздел этот — тоже не лучший вариант, но у многих есть все-таки ощущение, что Донбасс, Одесса, Николаев не исконные запорожские земли, что безбрежные, как море, шаровары — не символ этих краёв.

Очень некрасиво ведет себя Кучма, все время говоря о компромиссе. Какой здесь компромисс? Если один выиграл, то другой проиграл. Если кто-то вбросил три миллиона голосов — а попробуйте сделать это незаметно, то скажите, кто вбросил, и объявите победителя, проявите хоть отчасти мужскую волю. Мне кажется, что Кучма всё время ходит с мокрыми штанами. Впрочем, это уже известная нам форма советского сервилизма.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});