Введение в общую культурно-историческую психологию - Александр Александрович Шевцов

идей» (Там же, с.8).

Итак, если этнологические исследования являются лишь необходимым дополнением к исследованию общепсихологическому и совершаются в тех частях, где без них ответа получить не удается, успех или не успех общей теории оказывается зависящим от части индивидуально психологической, на основе которой и строится исследование.

Иными словами, хотя этнологический подход и заявляется, но он ни в коей мере не становится ведущим, материал этнологический не собирается в начале исследования, не обобщается и описывается, чтобы потом через исследование привести к ответам, а лишь добавляется к тому, что сделано в рамках общей психологии, как ее понимает Вундт. Надо отметить, что этот подход, очевидно, был причиной того, что Психология народов Вундта так и не оказалась целостной наукой. Ее психологическая часть разбросана по самым различным книгам, от философских и этических до сочинений по логике, а вот его десятитомная «Психология народов», как показывает Г. Шпет во «Введении в этническую психологию», как раз психологии-то и не содержит. В основном это собрания этнологических и этнографических материалов.

В итоге я прихожу к выводу, что для того, чтобы понять, что такое этнопсихология Вундта, надо понять его общепсихологическую теорию нравственных чувств и нравственности. Очевидно, если судьба его самого любимого детища была – быть непризнанной, то где-то вначале он допустил ошибку, которая и сделала всю его этнопсихологию недееспособной дисциплиной.

Рассмотрев в предыдущей лекции философские теории нравственности и попробовав создать теорию на основе умозрения и самонаблюдения, Вундт приходит к заключению, что этого недостаточно «для того, чтобы постигнуть психологические законы нравственного процесса» (Вундт, 1866, с.151).

Естественным оказывается вопрос:

«Какие же средства есть у нас, чтобы пополнить пробел, оставленный философскими теориями нравственности? Существует ли инстанция, к которой можно бы было надежнее апеллировать, нежели к истории мышления?

Самонаблюдение здесь совершенно бесполезно. <…> Самонаблюдение дает здесь, как и везде, только факты индивидуальной жизни; а умозрение опирается на тот или иной результат самонаблюдения. Таким образом, исследование до сих пор всегда ограничивалось индивидуальным сознанием. Но может ли когда-нибудь индивидуальное сознание обхватить нравственный процесс в его целом объеме и его полном развитии? Никогда! Всякий знает, что индивидууму передается множество готовых нравственных идей посредством воспитания и обучения» (Там же, с.151–152).

Из этого делается естественный вывод:

«Таким образом, уже непосредственное наблюдение указывает нам на нечто общее, на нравственный процесс в исторической жизни народов. Только подвергнув и его психологическому исследованию, мы можем увидеть все те моменты, на которых основаны явления нравственности, и сообразно с тем воспроизвести в сознании процесс, рождающий нравственное чувство» (Там же).

Напомню, задача исследования в целом – найти, что правит людьми с психологической точки зрения, когда они собираются в общество. Естественно, поскольку вопрос стоит об обществе, то знания индивидуальной психологии становится недостаточно, хотя при этом ясно, что без нее эти «механизмы» управления понять нельзя, потому что и при воздействии на человека извне, и при добровольном исполнении каких-то правил или обязанностей, человек делает это только пропустив через нечто в своей психике.

Следовательно, понять эти две жестко взаимосвязанные и взаимно приспособленные части – внутреннюю готовность к управлению (или знание как ему противостоять) и внешнюю способность управлять, знание способов управления – можно только во взаимосвязи. В таком случае они составляют предмет вполне самостоятельной психологической дисциплины.

Теперь, определившись с предметом, необходимо определиться с методом. Это Вундт и делает:

«То, что мы видим в нашем сознании, есть д е д у к т и в н ы й процесс совести, приложение лежащих в нас нравственных правил к частным случаям опыта. Но для нашего сознания остается закрытым происхождение этих нравственных правил или и н д у к т и в н ы й процесс совести. Мы можем показать его – только проследив нравственные идеи от их первоначального зародыша до того богатого развития, которого они достигли мало-помалу в современном сознании культурных народов» (Там же, с.152).

Можно сказать, что это почти полноценное обоснование культурно-исторического метода, если только мы одно и то же понимаем под используемыми словами, и добавить, что проследить это развитие на примере одного народа нельзя, зато можно сопоставить между собой стадиально различные в своем культурном развитии народы, что и делают современные антропология, этнография и этнопсихология.

Первой задачей исследования Вундт объявляет необходимость «найти точку происхождения нравственной жизни» (Там же).

Возможность прослеживать зарождение нравственных идей до зарождения человечества Вундт, естественно, отметает. Отметив, что «развитые нации не представляют нам того состояния, которое бы с полным правом можно было назвать первобытным» (Там же, с. 153), да к тому же «даже неисторические народы прошли известный, хотя и ограниченный путь развития» (Там же), Вундт приходит к тому, что исследователю «остается только идти обратным ходом, насколько позволяет свойство предмета. Этого будет даже и достаточно для нашей психологической цели» (Там же).

Как идти?

«Есть два пути, которыми мы можем прийти к первоначальным ступеням нравственного развития человечества.

Мы можем идти путем истории, собирать исторические известия, сохранившиеся о прежнем быте культурных народов, и потом следить за постепенным развитием нравственных идей, по мере того, как развивались народы. Эта метода имеет ту выгоду, что дает нам видеть весь ряд развития, постепенное вырабатывание более совершенного состояния из менее совершенного. Но она имеет ту невыгоду, что не дает нам никакого понятия о самых первоначальных ступенях. Доисторический быт народов остается скрытым от нас, и даже там, где начинается история, источники ее все еще довольно темны.

Здесь представляет бесконечно большую выгоду другой путь, путь естественно-исторического исследования. Естественная история предметом своего исследования берет человечество в том состоянии, в котором оно находится в настоящее время. При этом она одновременно находит множество ступеней развития, сравнивает их между собою и в особенности может дать верное понятие о тех ступенях, которые ближе всего к естественному состоянию. Где недостает генетической связи между отдельными ступенями, там в дополнение можно взять историю» (Там же, с.153–154).

После этого Вундт делает еще один и очень, на мой взгляд, важный шаг в уточнении материала, с которым придется работать психологу, познающему нравственную, то есть общественную часть психологии человека. Он опять возвращается к понятию «обычая».

«Нравственная жизнь народов высказывается в обычае. О н р а в с т-в е н н о м состоянии мы заключаем по о б ы ч а я м. Мы предполагаем, что само нравственное чувство создает обычай, и потому считаем себя в праве, наоборот, брать обычай за масштаб нравственного чувства. Таким образом, главный источник для исследования нравственной жизни есть история нравов