Бородинское поле - Иван Шевцов

- Что за глупые шутки, Андрей? - сказала она, уставившись на сына тревожным, настороженным взглядом.

- Я не собирался шутить, - угрюмо и сосредоточенно заговорил Андрей. - Сегодня я получил вызов.

- Вызов? - Большие темные глаза Людмилы Борисовны округлились, и тревога, переходящая в ужас, черной молнией сверкнула в них. - Что за вызов?! От кого?.. Какое ты имеешь отношение?

- Имею. А вызов прислала бабушкина двоюродная сестра.

Наступила какая-то убийственная пауза. Наконец, что-то вспомнив или о чем-то догадавшись, Людмила Борисовна переспросила:

- Сестра бабушки Сони? У нее нет сестры.

- Двоюродная.

- Есть ли двоюродная сестра у свекрови, Людмила Борисовна не знала. Трагически всплеснув руками, она заметалась по комнате, повторяя слезно:

- Этого нам еще не хватало, этого не хватало!..

- Не надо сцен, мама, - оборвал ее Андрей: - Они совершенно излишни и ничего не изменят. Я еду по убеждению, я взрослый человек и знаю, что делаю, по крайней мере отдаю себе отчет в своих поступках.

- Нет, нет и нет! - вскричала Людмила Борисовна, резко встряхивая крупной головой. - Это безумство, какой-то кошмар! Он отдает себе отчет, у него убеждения!.. Какие?.. Почему мы, твои родители, ничего не знаем о твоих убеждениях?..

- Постараюсь ответить на твой вопрос, - соблюдая спокойствие и учтивость, снова прервал ее Андрей. - Я окончил вуз, лучший вуз страны. Моими учителями были известные деятели театра. А чего я достиг? Подмастерье! Одно лишь название - режиссер. А где спектакли, где фильмы, поставленные мной, которые бы потрясли зрителей? Где тот театр или киностудия, которые я, как режиссер, мог бы возглавить? Их нет, ничего нет. Вместо них какая-то жалкая самодеятельность, никому не нужная. И соответственно - заработок. Я не хочу быть нищим. Я знаю себе цену. Да-да, знаю. У меня талант. Я мог бы делать настоящие вещи, создать себе имя. Но здесь - простите…

- Опомнись, Андрей, о каком заработке ты говоришь? Чего тебе не хватает? Все у нас есть.

- У вас… А я не желаю сидеть на вашей шее. Я хочу сам иметь. И я буду иметь - там.

- Ты о нас подумал? Что будет с нами, с отцом?

- Отец за сына не отвечает, и ничего с вами не будет.

- Нет, ты болен, Андрюша, ты нездоров. Ты лишился рассудка… и теперь убиваешь нас.

- Тогда упрячь меня в сумасшедший дом! - язвительно воскликнул Андрей и вышел из квартиры.

- Беда, Александр, беда! - этим страшным словом встретила Людмила Борисовна мужа, когда он вечером пришел с работы.

Что такое? - насторожился Александр Кириллович.

И Людмила Борисовна со слезами на глазах рассказала. Для Александра Кирилловича это была страшная неожиданность. Всякого фортеля он мог ожидать от сына, но только не этого.

- Может, пошутил? - все еще не веря, спросил он жену.

- Какие там шутки! Твоя двоюродная тетка, чтоб ей околеть от чумы, прислала ему вызов. Ты знаешь эту тетку?

- Понятия не имею. Это какая-то мистификация, - искренне возмутился Орлов-старший. Однако он понимал всю серьезность положения: о существовании заморской тетки он знал. По мере того, как всерьез стал воспринимать сообщение жены и представлять дальнейшее развитие событий, в нем зарождалось беспокойство, стремительно переходящее в тревогу. Он побледнел, почувствовав на лбу холодный пот, он схватился за пульс: волнение всегда у него как-то мгновенно отражалось на сердце. Да, пульс зачастил.

- Тебе плохо? - участливо спросила жена.

Он не ответил и прошел в свой кабинет, сопровождаемый Людмилой Борисовной. Осторожно, избегая излишних усилий, опустился в низкое на колесиках кресло и устало откинул голову на высокий изголовник. Александр Кириллович, будучи человеком деловым и практичным, смотрел на жизнь глазами бдительного воина, готового в любой миг парировать удар судьбы. Много различных превратностей он предусмотрел, на каждую у него заготовлен ответ, в том числе и на возможные выходки Андрея. Но то, о чем сообщила жена, Александр Кириллович не мог предусмотреть. Он растерялся, почувствовав себя поверженным и опрокинутым внезапным предательским ударом.

- Я знал, догадывался, что однажды он сведет нас в могилу, - тихо, с усилием проговорил Александр Кириллович и, снова щупая пульс, попросил жену принести ему валокордин. Выпив лекарство и отдышавшись, он спросил, где в сию минуту может пребывать их чадо: нужно, чтоб он немедленно прибыл домой. Сейчас важно не упустить время, упредить, не допустить официального заявления Андрея о желании эмигрировать. Александр Кириллович торопливо обдумывал свой предстоящий разговор с сыном. Грубыми упреками, напористой атакой его не возьмешь - нужно что-то другое: может, попытаться вызвать жалость, сыновьи чувства? Атаку тоже нельзя исключить, но ее должна вести Людмила Борисовна. Надо обложить его со всех сторон, сломить, рассеять заблуждения, убедить.

Людмила Борисовна села за телефон, настойчиво разыскивая Андрея у друзей и знакомых. Между прочим, позвонила и Оле. Подошла ее мама, довольно сухо ответила, что Андрей у них не бывает и что делать ему здесь нечего. Наконец у одного из приятелей обнаружился Андрей, и Людмила Борисовна дрогнувшим голосом поспешно произнесла:

- С отцом плохо, приезжай немедленно, - и положила трубку.

Состояние отца она, разумеется, преувеличивала, сердце Александра Кирилловича особой помощи не требовало, учащенный пульс восстанавливался двумя десятками капель валокордина. Александр Кириллович поднялся, ушел на кухню, быстро поужинал - это нужно было сделать до прихода сына, - потом ушел к себе в кабинет, облачился в пижаму и лег на диван, рядом с которым стоял круглый журнальный столик, поспешно и внушительно заставленный всевозможными лекарствами. Посмотрев на столик, Александр Кириллович улыбнулся сообразительности и быстроте, с которой жена оформила эту незатейливую декорацию. Он хорошо знал упрямый и своевольный характер сына и не очень надеялся на благополучный исход предстоящего трудного разговора.

Андрей не заставил себя долго ждать. Отца он любил и глубоко уважал. В его характере было много отцовского, и он втайне гордился этим. Он помнил, что сделал для него отец, приходивший к нему на выручку в трудные минуты жизни. Звонок матери всерьез встревожил его: он считал отца впечатлительной натурой, знал также, что сообщение матери отец воспримет как удар судьбы, и теперь опасался, что с отцом может произойти трагедия, виновником которой окажется он, Андрей. Поэтому, на ходу сбросив с себя в прихожей куртку и вопросительно взглянув в заплаканное, скорбное лицо матери, появившейся из отцовского кабинета, он без слов вошел к отцу.

Александр Кириллович лежал на высоких подушках. На сына посмотрел мягко и нежно и тут же прикрыл глаза веками.

- Тебе плохо, с сердцем плохо? - сразу спросил Андрей, и в голосе его прозвучала неподдельная тревога. Он взял руку отца, чтоб нащупать пульс. Рука была вялая, безжизненная, как плеть. - Врача вызвали?

- Врач, сынок, нам не поможет, - тихо, через силу прошептал Александр Кириллович и, открыв глаза, добавил: - Возьми стул, присядь. Я хочу сам от тебя все услышать.

Андрей взял стул, сел, глядя в упор на отца. Глаза их встретились: печальные, усталые, какие-то потухшие глаза отца и пытливые, изучающие глаза сына. "На самом деле болен или ловко притворяется?" - прочел Александр Кириллович вопрос во взгляде Андрея. Ответа не нашел. И сам молчал. Тогда отец уточнил вопрос:

- Что заставило тебя решиться на такой шаг?

- Я не могу больше так жить. Здесь мне тесно, душно. Я задыхаюсь. Я зря убиваю свою жизнь, гублю свой талант на пустяки, - заговорил Андрей негромко, и так как отец не перебивал его, слушал внимательно, он продолжал: - Мне все опротивело. Я ненавижу, понимаешь, отец, ненавижу всех этих Остаповых, Макаровых, всех этих замшелых героев Бородина, ортодоксальных мещан и квасных патриотов…

Он вдруг умолк, и злой огонь сверкал в его глазах. Отец понимающе кивнул, и кивок этот мог означать согласие с тем, что говорил сын. Потом тихо спросил, глядя на Андрея цепко и проникновенно:

- А ты уверен в том, что в Израиле не будешь задыхаться?

- Я не собираюсь в Израиль. Я поеду в Штаты. Там у меня есть знакомые, которые обещают… Короче, база на первый случай у меня есть. Я еду с друзьями.

- Кто они, если не секрет?

- Виталий Лужин и еще его товарищ, родители которого уехали три года тому назад и блестяще устроились в Штатах.

- Да! Лужин, - после паузы произнес Александр Кириллович. - Я чувствовал, что посадит он тебя в грязную лужу. То, что ты не подумал о нас с мамой, - это дело твоей совести. Наверно, мы заслужили такой жестокий удар. Но почему ты не подумал о себе? Ты же умный парень. Я не ожидал от тебя такого опрометчивого легкомыслия. Нет, сынок, не ожидал. Я бывал в Америке, встречался, знаю. Там тоже не легко и не просто стать тем, кем ты хочешь. Поверь мне, мой мальчик. Здесь у тебя больше шансов на успех. Не надо суетиться и спешить. Все будет как надо. Твой отъезд не принесет тебе счастья. На твоей совести останется на всю жизнь печальная участь, трагедия твоих родителей. - Голос его дрогнул, оборвался, точно не хватило воздуха. Он опять опустил веки и, уже не открывая глаз, продолжал: - Я никогда ни о чем тебя не просил. Сегодня прошу в первый, и возможно в последний, раз: откажись. Возьми бумагу, садись за мой письменный стол и напиши.