Крестовый поход на миры Саббат: Омнибус - Дэн Абнетт

Она взяла инфопланшет у него.

— И?

— Я смотрел, нельзя ли выписать некоторых или хотя бы перевести в обычную палату. Там, может, около дюжины тех, кого можно перевести в обычные палаты.

— И? — повторила она. — В этом все дело? Административные соображения?

— Нет, нет! — сказал он, переворачивая очередную страничку. — Я перечислил вам основные случаи ранений: в основном от снарядов, несколько травм от панического бегства. Но было еще двое, оба в коме, в критическом состоянии. Я… я заинтересовался, почему у них огнестрельные ранения?

— Что? — Она выхватила инфопланшет и внимательно изучила.

— Маленький калибр, возможно, игломет. Легко спутать с ранениями от шрапнели.

— Здесь написано «порезы о стекло». Навес станции взорвался и…

— Это иглометные раны. Я осмотрел, помимо этих двоих, более десятка раненных осколками. В этих стреляли в упор. Я проверил записи. Еще двенадцать были доставлены с того же места с идентичными ранениями, но все мертвы по прибытии.

— Коммерция, так?

— Субтранзитная станция C7/d. Не задетая, по сути, прямым обстрелом, по утверждениям записей. Но там нашли не менее двадцати тел.

Она перечитала записи и посмотрела на него.

— Вы думаете о том же, о чем и я? — улыбнулся он. — Сотни тысяч погибли или умирают, все нуждаются в нас, а я думаю только о двоих. Мне не стоит думать о том, как они пострадали, только о том, что я нужен им.

Она помолчала.

— Да, об этом я думаю… но…

— О… «Но». Полезное слово. Почему их застрелили? Кто открыл огонь по беззащитным гражданам в разгар катастрофы?

Несмотря на часы, проведенные на дежурстве, Анна Кёрт внезапно снова оживилась. Дорден был прав: это была мелочь в сравнении с невероятным горем в улье Вервун. Но это нельзя было оставить незамеченным. Сколам Медикалис учили ее ценить каждую жизнь в отдельности.

— Улей Вервун убивают, — сказала она. — Большая часть убийц — там, в охряных доспехах. Некоторые, должна признать, сидят за схемными столами в Штабе домов. Но есть еще один — и мы его разыщем.

Гаунт поправил фуражку, лишний раз протер отворот чистой кожанки и оставил свиту из шести танитских солдат возле лифта. Свита, возглавляемая Каффраном, спокойно стояла, рассматривая изысканную помпезную обстановку Верхнего хребта. Никто из них никак не ожидал, что доведется увидеть хоромы ульевой знати.

— Даже в фесовом лифте есть ковер! — выдохнул рядовой Кокоэр.

Гаунт осмотрелся.

— Оставайтесь тут, ведите себя хорошо.

Призраки кивнули и столпились вокруг вычурно изукрашенного фонтана: вода вытекала из раковин в руках позолоченных нимф и, пенясь, падала в заросший лилиями зеленый бассейн. Некоторые из Призраков положили лазганы на мраморный бортик. Гаунт улыбнулся, увидев, как Каффран отряхивает брюки сзади, прежде чем присесть на бортик.

Настолько не к месту, думал он, бросив на них последний взгляд, шесть грязных армейских псин, только с поля боя, под сводом безмятежных апартаментов власти и богатства.

Он шагал по Променаду, и голубой ковер приглушал стук начищенных сапог. Воздух благоухал, а из скрытых вещателей доносились нежные напевы. Потолок крытой улицы был стеклянным, поддерживаемым тонкими железными перекрытиями. Деревья, настоящие деревья росли на клумбе в центре длинного холла, и маленькие цветастые певчие птички порхали в ветвях. Вот они, привилегии власти, подумалось Гаунту.

Массивные двери, вырезанные из цельного ствола какого-то исполинского дерева, оказались перед ним, на них выделялась латунная эмблема дома Часс. Плющ обвивал стены по обеим сторонам, голубые цветочки распустились на деревьях в аллее, ведшей к дверям. Он вытащил печать и приложил к выпуклой скважине в замке.

Огромные двери бесшумно распахнулись внутрь. Невидимый хор грянул приветственный марш. Он вошел в высокую комнату, освещенную голубым светом, падавшим сквозь витражные вставки в вышине. На стенах были мозаики, изображающие неизвестные ему события и сюжеты. Орнамент между мозаиками повторял эмблему Чассов.

— Добро пожаловать, почтенный гость, в анклав дома Часс. Наличие печати с эмблемой выдает в вас приглашенного дорогого гостя. Пожалуйста, ожидайте в вестибюле, прохладительные напитки будут поданы, пока его светлость будет проинформирован о вашем прибытии.

Голос сервитора был мягким и теплым и раздавался словно из чистого воздуха. Могучие двери беззвучно закрылись за Гаунтом. Он снял фуражку и перчатки и положил их на тиковый столик.

Спустя секунду открылись внутренние двери и показались три фигуры. Два домашних охранника в бронежилетах, точь-в-точь как у лейб-гвардейца, который говорил с Гаунтом близ Совета Причастных. На бедрах висело оружие, накрытое атласными чехлами. Они сдержанно поклонились ему. Третей была серьезно модифицированная женщина-сервитор, чьи имплантаты скрывались под пластинами из чистого золота. Она несла поднос с напитками в длинных шарнирных серебряных руках, дополнявших ее природные конечности.

Она остановилась перед Гаунтом.

— Вода, джойлик, ягодное вино, леденцы. Пожалуйста, угощайтесь, дорогой гость. Если вам ничего не подходит, сообщите мне, и я удовлетворю любые пожелания.

— Все отлично, — сказал Гаунт. — Порцию этого местного напитка.

Держа поднос своими дополнительными руками, сервитор ловко налила порцию джойлика в хрустальный бокал и передала Гаунту.

Он принял его, кивнув, и сервитор отступила в угол комнаты. Гаунт задумчиво потягивал напиток. Ему стало любопытно, почему он пришел. Было очевидно, что между ним и Чассом не было ничего общего. Что же могло их связывать?

— Вас должны были пригласить, раз вы здесь оказались, но я вас не знаю.

Гаунт повернулся и увидел молодую леди, вошедшую с другой стороны прихожей. Она была в длинном платье из желтого шелка, меховом боа и элегантной тиаре, сплетенной из серебряных нитей, усыпанной драгоценными камнями. Она была почти до боли прекрасна, но Гаунт разглядел острый ум в ее совершенном лице.

Он почтительно кивнул, щелкнув каблуками.

— Гаунт, миледи.

— Иномирский комиссар?

— Один из. Несколько моих коллег прибыли с Гвардией.

— Но только вы знамениты: Ибрам Гаунт. Говорят, Народный Герой Каул был вне себя от гнева, когда услышал, что знаменитый Гаунт направляется в улей Вервун.

— Так говорят?

Девушка обошла его по кругу. Гаунт стоял, не поворачиваясь.

— Именно так. Героев войны Каул еще терпит, как говорят, но комиссара — героя войны? Известного своими действиями на Бальгауте, Фортис Бинари, Меназоиде, Монтаксе? Это слишком для Каула. Вы можете затмить его. Улей Вервун огромен, но место в нем лишь одному знаменитому, удалому комиссару-герою, не так ли?

— Возможно. Мне не интересно соперничество. Так… я вижу, вы сведущи в недавних военных событиях, миледи?

— Нет, только мои служанки, — она коварно улыбнулась.

— Ваши служанки интересовались моим досье?

— Очень. Не только вами, но и вашими — как там это называли? — вашими «отважными призрачными грязнулями». Полагаю, они интригуют гораздо больше накрахмаленных Вольпонских Аристократов.

— За это готов поручиться, — ответил он. Хотя она была милой, он уже был сыт по горло ее надменными манерами и вежливым флиртом. Отвечая на подобные штучки, можно получить пулю.

— У меня там шестеро грязных, отважных Призраков ждут снаружи, если желаете, я представлю их вашим служанкам, — улыбнулся он. — Или вам.

Она помолчала. Под маской невозмутимости просвечивало недовольство. Она неплохо его контролировала.

— Что вам нужно, Гаунт? — спросила она вместо этого, и голос стал тверже.

— Лорд Часс призвал меня.

— Мой отец?

— Я так и подумал. Можно считать, что вы представились.

— Мерити Часс из дома Часс.

Гаунт любезно поклонился. Сделал еще один глоток напитка.

— Что вам известно о моем отце? — спросила она резко, по-прежнему кружа вокруг него, как петух в брачном танце.

— Владыка одного из девяти благородных домов в улье Вервун. Один из трех, кто отверг тактические решения генерала Штурма. Единственный, кто заинтересовался моей альтернативой планам Штурма. Союзник, я полагаю.

— Не используйте его. Не смейте использовать его! — гневно крикнула она.

— Использовать его? Миледи…

— Не надо игр! Часс — один из сильнейших благородных домов, и старейших, но он в меньшинстве. Кроу и Анко контролируют и власть, и оппозицию. Особенно Анко. Мой отец либерал, как они говорят. У него… высокие помыслы, и он щедрый, честный человек. Но он простодушен, раним. Ловкий политикан запросто воспользуется его честностью и предаст его. Так уже случалось.

— Леди Часс, у меня нет никаких планов на положение вашего отца. Он пригласил меня сюда. Я понятия не имею, чего он хочет. Я военный лидер, полководец. Я лучше руку себе отрежу, чем сунусь в высокую политику.