Том 10. Господа «ташкентцы». Дневник провинциала - Михаил Салтыков-Щедрин

Те из нас, которые были сильны духом, поняли, что им ничего больше не остается, как умереть. Все, что составляло обаяние жизни, что заставляло дрожать в груди сердце — все разом перестало жить. Даже нити, привязывавшие к отечеству, — и те как бы порвались. Мы видели перед собой Россию, но не ту, которую привыкли любить. Любить эту новую Россию мы не могли принудить себя, ненавидеть ее — не имели решимости. Повторяю: лучше всего было умереть. Но — увы! смерть безжалостна даже в пощадах своих. Она щадит именно тех, которые всего более нуждаются в забвении могилы. Одного из таких несчастных, которых не тронула ее коса — вы видите перед собой…

Комментарии

Вводные статьи к «Господам ташкентцам» и «Дневнику провинциала в Петербурге» — А. М. Туркова

Подготовка текста, а также текстологические разделы статей и примечаний В. Н. Баскакова — «Господа ташкентцы», «Ташкентцы приготовительного класса (параллель пятая и последняя)», Д. М. Климовой — «Дневник провинциала в Петербурге», «В больнице для умалишенных».

Комментарии — Л. Р. Ланского

Условные сокращения

БВ— газета «Биржевые ведомости».

ВЕ — журнал «Вестник Европы».

Герцен — А. И. Герцен. Собр. соч. в 30-ти томах, Изд-во АН СССР, 1954–1966.

ГМ — журнал «Голос минувшего».

ИВ — журнал «Исторический вестник».

Изд. 1873— «Господа ташкентцы». Картины нравов. Сочинение М. Салтыкова (Щедрина)»; СПб. 1873; «Дневник провинциала в Петербурге». Сочинение М. Салтыкова (Щедрина), СПб. 1873.

Изд. 1881, 1885 — то же, издание второе, третье, СПб. 1881 и 1885.

Изд. 1933–1941 — Н. Щедрин (М. Е. Салтыков). Собр. соч. в 20-ти томах. Гос. изд-во художественной литературы, М. 1933–1941.

ИРЛИ — Институт русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР.

ЛН — непериодические сборники АН СССР «Литературное наследство».

MB — газета «Московские ведомости».

Некрасов — Н. А. Некрасов. Поли. собр. соч. и писем в 12-ти томах, Гослитиздат, 1948–1952.

ОЗ — журнал «Отечественные записки».

ПГ — «Петербургская газета».

Р. вед. — газета «Русские ведомости».

PB — журнал «Русский вестник».

РМ — газета «Русский мир».

PC — журнал «Русская старина».

«Салтыков в воспоминаниях…» — сборник «М. Е. Салтыков в воспоминаниях современников». Предисловие, подготовка текста и комментарий С. А. Макашина, Гослитиздат, М. 1957.

СПб. вед. — газета «Санкт-Петербургские ведомости».

ЦГИАЛ — Центральный государственный исторический архив СССР в Ленинграде.

Господа «ташкентцы»*

Одна из наиболее известных книг Салтыкова — «Господа ташкентцы» — возникла на рубеже 60-х и 70-х годов прошлого века и, как всегда у этого писателя, была нерасторжимо связана с тогдашней русской действительностью. За спадом в середине 60-х годов волны крестьянской революции Салтыков увидел не только «вставшую из гроба николаевщину», не только свору крепостников, пытавшихся залечить нанесенную им реформой 19 февраля 1861 года (при всем ее урезанном характере) рану, но и вступивший на арену истории российский капитализм.

Лелеянный писателем в конце 50-х и начале 60-х годов замысел «Книги об умирающих» (см. т. 3) претворился из плана сочинения, которое могло стать эпитафией крепостничеству, феодальному режиму, в объективно сложившуюся из многих его произведений летопись тех усилий и ухищрений, которыми продлевал свое историческое существование обреченный строй.

Капитализм оборачивался к Салтыкову отнюдь не теми своими сторонами, в которых заключалась его историческая прогрессивность, а иными — мрачными, цинически-деляческими, хищными.

Салтыков «подозревал» в российской буржуазии «реформатора, который придет, старый храм разрушит, нового не возведет и, насоривши, исчезнет». Разница между этими и прежними хозяевами жизни — всего лишь в размахе и размере аппетитов, в степени хищнической прыти. Никаких задатков исторического творчества русская буржуазия, с его точки зрения, не имеет. Она всего лишь новый паразит на теле народа, усугубляющий его страдания. Опустошение и ограбление — вот единственные плоды, которые она приносит. С ее появлением на общественной арене пульс жизни стал лихорадочней, безудержная алчность открыто и нагло вторглась во все сферы человеческого существования.

Хищнический характер этой эпохи все более и более явственно определял для писателя своеобразие переживаемого исторического момента.

Уже в публицистике Салтыкова 60-х годов показано нарастание этого явления. Взгляд писателя обостряется, все более фиксируется на заинтересовавшем его общественном феномене, происходит, по выражению А. С. Бушмина, «последовательное усиление художественного элемента за счет публицистического»[736]. Художественное исследование современности, стремление классифицировать кишащую массу хищников порождает цикл «Господа ташкентцы», эту своего рода галерею «героев» наступившего времени.

Характер эпохи, когда, по толстовскому выражению, «все… переворотилось и только укладывается», изменение «направления жизни» и отсутствие в ней «цельности», на что Салтыков уже давно обратил внимание, заставляли его как художника напряженно размышлять о возможностях и способах отражения тогдашней действительности.

Является ли уделом писателя, да к тому же еще подцензурного, в эту пору простое собирание материалов, а наиболее эффективными — малые жанры? Таким вопросом задается Салтыков, готовя к печати отдельное издание «Господ ташкентцев».

И хотя для себя лично он отвечает на этот вопрос утвердительно, именуя себя «собирателем материалов», а всю книгу — «этюдами», но он все же предвидит появление «гениального писателя, имеющего создать новый роман», который выйдет из прежних рамок семейственности на широчайшую общественную арену.

В своем окончательном виде «Господа ташкентцы» представляют собой сатирический цикл, по жанру родственный скорее «Помпадурам и помпадуршам», чем «Дневнику провинциала в Петербурге».

Переходный, колеблющийся между уже привычным для Салтыкова жанром цикла и «искомым» типом общественного романа, характер замысла книги обусловил еще большую, чем обычно у писателя, «вольность» композиции. Так, в своем окончательном виде «Господа ташкентцы» вобрали в себя ранее отдельно существовавший очерк «Митрофаны», ставший «Введением» к книге, а главы, посвященные «ташкентскому делу» — и в его весьма расширительном, и в его более узком толковании («Что такое «ташкентцы»?», «Ташкентцы-цивилизаторы» и «Они же») — предшествовали тем, которые рисуют происхождение и истоки ташкентства и ташкентцев.

«Сцепление глав чисто внешнее, — справедливо указывает Е. Покусаев. — Литературная цельность отсутствует при наличии, однако, большой жизненной цельности»[737]. Последняя, разумеется, с лихвой искупает композиционное несовершенство книги.

В одной из рецензий Салтыков упрекал автора романа «Мандарин» Н. Д. Ахшарумова, рисовавшего фигуру современного «дельца», в «некоторой несмелости в изображении существенных черт главных действующих лиц» (см. т. 9). «Господа ташкентцы» отличаются как раз поразительной художественной смелостью, дерзновенностью, с которой сатирик исследует и обобщает явления новой действительности.

«Его типы сразу же становятся такими же популярными, как типы Островского и т. д., — писал Н. Даниэльсон К. Марксу, посылая ему «Дневник провинциала», — сатиры единственного, уцелевшего умного представителя литературного кружка Добролюбова — Щедрина. — Никто не умеет лучше его подмечать пошлые стороны нашей общественной жизни и высмеивать их с бо̀льшим остроумием»[738].

Поводом для появления одного из самых блестящих сатирических обобщений Салтыкова — типа «ташкентца» — послужили события, происшедшие после овладения Россией обширными территориями Средней Азии.

Завоеванный в 1865 году Ташкент через два года стал центром нового Туркестанского генерал-губернаторства. Хлынувшая сюда орда чиновников быстро навела в присоединенном крае свои порядки, занялась откровенным грабежом местного населения, присвоением сумм, ассигнованных на казенные нужды.

Имя Ташкента перешло из победных военных реляций в рубрики уголовной хроники. Эпизод ташкентской службы становится довольно частой подробностью в биографиях уголовных преступников и скандалистов.

«Читали вы о том, как полупьяный капитан, из Ташкента, дрался с полицией, расквасил кой-кому носы, своротил рыла и жалел, что нет под рукой шашки, а то бы снес с плеч дурацкие головы дворников и полицейских», — спрашивал в феврале 1873 года в одном из писем К. Д. Кавелин[739].