Изначальное желание - Дмитрий Денисов

— Ну да, верно, — согласился Ральтар. — Истина с первого взгляда, кажется простой. Настолько простой, что мало кто желает задумываться о ней. Лишь немногие. Они-то и оставили великие трактаты по философии и всевозможным наукам. Их имена живут в веках. А те, кто смеялся в свое время над ними, обвиняя в заблуждениях и ереси, канули в лету. Их никто не помнит, хотя жили они богато, и жизнь прожили, по их меркам счастливо. Но они прожили короткую жизнь, так как думали лишь о своей короткой жизни. Те, кто думал о вечном — живут вечно.

Я снова замер. Чуть даже рот не открыл. Неужели я живу вечно? Ведь я часто думаю о вечном. Костер неожиданно вздрогнул. Прогоревшая толстая ветка с шорохом опала на угли. Столб искр резво взметнулся ввысь. Тьма встрепенулась, на миг отпрянула, и снова обняла нас. Этот миг вырвал из мрака задумчивое лицо Ральтара. Его взгляд пронзал костер и уносился в вечность. Хотя со стороны он казался пустым и отрешенным. Но не важно, каким был его взгляд. Важно то, что в его глазах отражалось пламя. Жизнь костра, который мы изначально зажгли, стала и нашей жизнью. Уверен — в моих глазах тоже пляшут отблески огня. Ральтар, правда, не обращает на них внимания, но все же видит, когда смотрит на меня.

Я, правда, могу с легкостью погасить их, но зачем? Не верите? Каждый может это сделать. И всего-то — сомкнуть глаза. Причем каждый это делает снова и снова. А однажды делает раз и навсегда…

— Тебе нравится убивать? — внезапно прогремел мой вопрос, хотя я говорил тихо. Ральтар вздрогнул. А ведь он не из робких.

— Мне нравится мое дело, — после паузы сказал он. — Точнее — наше дело. Мне нравится наш образ жизни, наша скрытность, наше Учение. Ведь мы несем благо. Хотя по всем очевидным признакам — это зло.

— Ну а сам момент убийства тебе приятен? — вкрадчиво спросил я.

Он снова задумался. Посмотрел на костер.

— Поэтому мы и стреляем из арбалетов, колем в сердце, травим ядами. Или используем иные способы быстрой смерти. Мы не мучители и палачи — мы холодные расчетливые стражи изначального порядка. Нам важен результат смерти, а не процесс. Если ты имеешь в виду смерть, как процесс, то — нет, мне он не приятен. Но если как воплощение замысла — то да. Ведь то смысл нашего существования.

— И скольких ты уже убил?

— Семьдесят шесть, — равнодушно отметил он.

— Совесть не тяготит?

— Нет.

— Хорошо, — кивнул я. — Было б хуже, если б тяготила.

— Тогда никто из нас не брался б за оружие, — холодно пояснил он. — Мы бы были простыми людьми, терпели б произвол и несправедливость. Или, напротив — творили бы их. А наше место занимал бы кто-то другой.

— Ты в это веришь? — удивился я.

— Конечно, — не задумываясь, высказал Ральтар. — Разве может быть по-другому? Жизнь и существует, пока все силы уравновешены. Есть произвол — найдется и управа. Пусть не в нашем лице — в другом. Но она будет. Ведь если произвол не ограничивать, человек начнет творить все, что угодно. И в итоге он станет всемогущим Творцом. Поэтому, без уравнивающей силы, все были бы безграничными самодурами.

— Значит, Творец — самодур? — изумился я.

— Скорее саморазум, — поправил он. — Самодур от того и зовется самодуром, что изначально совершает глупость. Он не думает о последствиях, когда вершит свое самодурство. Но они наступают, вопреки его наглой самоуверенности, что все с рук сойдет. Самодур лишь мнит себя всемогущим, в то время как истинные силы его ограничены. Все равно, что прыгнуть со скалы и самоуверенно убеждать себя, что не разобьешься.

— Тогда Творец — это смерть? — снова спросил я.

— Не совсем, — покачал он пальцем, — Творец — это тот, кто уверенно прыгнул, но при этом не разбился. Он знал, что не разобьется. Он был уверен в своих силах. А он всегда в них уверен, ведь они действительно безграничны. Хотя доля истины есть и в смерти. Ведь смерть всемогуща в том смысле, что она ждет всякого. Ее переживает все, и не обязательно только живое. Даже камни умирают, обращаясь в пыль. Другое дело — время жизни у каждого свое. Но тут же появляется и понимание вечной жизни. Потому что смерть — лишь преобразование одной сущей формы, в другую. В одном из наших трактатов есть высказывание одного из древних глав Клана: «Вечность играет формами. Формы — есть жизнь. Время — часть вечности, что определяет формы. Вечность слагается из форм». А еще мне понравилось его изречение: «Вечность — орудие Творца. Благодаря ему он всемогущ». Красиво сказал, не правда ли?

Я кивнул. И подумал, что надо будет как-нибудь заглянуть к ним и познакомиться с их трактатами. Кажется, я смогу почерпнуть много интересного из их источников. А вслух я спросил:

— Выходит, ты хотел видеть во мне Творца, обвиняя во всемогуществе?

Он замялся, удивленно поднял брови, затих. И пожал плечами.

— Неплохо бы.

Я проницательно посмотрел на него.

— А сам бы не хотел стать всемогущим?

Он снова задумался. И размышлял долго. А после выдал:

— Я об этом не думал.

— Хорошо, — прервал я размышления. — Но все-таки подумай и скажи мне, Ральтар по имени Тах, чего ты больше всего желаешь?

На миг он растерялся, но вдруг подобрался и довольно сощурился.

— Того же, чего и все Безмолвные.

— Хм, вы все желаете одного? — полюбопытствовал я, принюхиваясь к нему.

Он кивнул. Подтянул осевший сапог, расправил мягкое голенище. И неспешно пояснил:

— Просто наше Учение определяет цель нашего существования.

— И какова она? — не терпелось мне.

— Прекратить существование, — хрипло произнес он, приняв серьезный вид.

— Интересно. То есть вы стремитесь к смерти? — поспешил уточнить я.

— К смерти Клана, — разъяснил он. — А точнее, к завершению его деятельности. Ведь любая смерть — не что иное, как завершение какого-то движения. Ведь любая жизнь — есть движение. Или путь от рождения и до смерти. Будь то жизнь человеческая, звериная, птичья или муравьиная. Будь то существование целого королевства или самой захудалой из его деревушек. Или же жизнь леса, гор, рек. Или жизнь горшка в доме. Или жизнь слезы. А может и жизнь путешествия. Хоть даже жизнь звезды — не важно. Жизнь — это всегда существование чего-то от начала и до конца. Живого или неживого, материального или нематериального, единого или множимого. Главное — существование. Или движение. Но именно достижение завершенности становится причиной, побуждающей само движение. То есть желание отправиться в путь, возникает из желания достичь конца пути. Завершение пути — всегда есть цель самого пути. Или смысл его. Без него ни один путь не начнется и ни одно желание не зародится. В наших писаниях есть хорошее сравнение с пламенем в ночи. Такой смысл имеет факел, что горит где-то далеко во тьме. Мы видим свет и спешим выйти к нему. Так мы начинаем путь. Вернее — нам так кажется. На самом деле путь начинается с замысла. Замысел пути — есть его начало. Но оно-то возникает из осознания завершенности. Или из понимания его конечности. Иными словами, конец пути в твоем воображении — есть его начало в твоей жизни. Когда ты полностью осознаешь или ярко почувствуешь, зачем тебе достигать конца, тогда ты и пустишься в путь. Да, результат в жизни конечен, но для разума — изначален. Здесь, кстати, кроется и смысл разума. И человека, как вместилища разума. Разум как раз и связывает воображаемое и действительное. Он связывает то, что кажется, с тем, что есть. Или воображаемую ложь с сущей истиной. Или замысел с воплощением. Замысел, или изначальная идея возникает, когда мы видим далекий огонек. Огонек же есть конец пути, цель его, финал, завершенность. Или смерть пути. Неважно, как мы назовем его. Но важно, что для разума этот мнимый конец есть изначальное желание отправиться в путь. Он — маяк, который неустанно манит к себе. Он — искра, которая разжигает огонь желания добраться до этой искры. И убедиться, что она есть реальное большое пламя, а не мнимая искра. И ты, возжелав добраться до него, отправляешься в тот путь. Правда, можешь достичь или не достичь, но это уже другой вопрос. Понимаешь меня?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});