Малахитовый лес - Никита Олегович Горшкалев

Репрев, уставясь вдаль.

– Только не говорите, что у вас закончились идеи, – заскрежетал зубами доктор.

«Может быть, совершить променад туда и обратно разок-другой, а лучше – три, объявив, что на третий раз дверь и откроется?.. А пока отряд отвлечён ходьбой, что-нибудь придумать? Моих кинокефалов только жалко – они-то ни в чём не виноваты. Я, конечно, могу облегчить им жизнь, но мои силы… Довольно странно. Когда я вчера оживил цветок эдельвейса и когда помогал бежать кинокефалам к Зелёному коридору, я будто бы наполнялся силами, а не затрачивал их… Наверное, показалось. По крайней мере, разумного объяснения у меня нет. Если я ещё хоть что-то могу объяснить с помощью разума. Но можно это проверить. В конце концов, мой план неплох. Да и кто докажет, что я вожу отряд за нос?»

– Отряд! – выкрикнул Репрев, привлекая к себе внимание гудящей толпы. – Мы устраиваем марафон: бежим в начало Коридора, затем – в его конец, то есть туда, откуда мы как бы пришли, но и не уходили. Ну, смысл, я надеюсь, вы поняли.

Репрев, как и задумал, три раза прогнал отряд по туннелю. На третий заход, мерещилось, даже скелет тигра-феликефала своими пустыми глазницами смотрел на отряд с жалостью. Только черновые бежали, не ведая усталости.

– Может… мне следует… поменять вас… местами?! – неистовствовал генерал, рвя лёгкие. – Вот что такое… бег… берите… пример! Вы за… зачем тренируетесь… день ото дня? Чтобы вас обгоняли… черновые? Вы позор… всей Терция-Терры!

Если бы за ухоженной шерстью можно было разглядеть, как краснел капитан Аргон, то сначала бы он покраснел от бега, а потом от стыда за вверенных ему бойцов.

– Виноват… виноват, ваше превосходительство! Когда… когда вернёмся на базу, я с них… я с них три шкуры спущу!

– Если… если ваши кинокефалы раньше… раньше времени не загнутся! По… посмотрите сами… половину уже скрючило… за… за грудь держатся!

А капитан всё повторял и повторял: «Виноват, ваше превосходительство!» «Ваше превосходительство, виноват!»

Звуки сливались в один неразборчивый и нудный гул, бенгардийская вязь рябила перед глазами, стены туннеля сжимались, рисунки, фрески, созвездия, планеты расплывались перед глазами белёсыми кругами-обручами.

А отряд, вывалив под шлемами языки, всё бежал, точнее, не бежал, а плёлся, и всё злился, ругался про себя завистливой бранью на черновых, поглядывая на их ровный строй и с нетерпением ожидая той минуты возмездия, когда рабы будут трудиться на прииске, а они, отрядовцы, – стоять в сторонке и прохлаждаться, тогда-то они всласть отыграются, вот тогда-то позлорадствуют! Ведь не вина черновых, что им бескорыстно и от всего своего большого сердца вызвался помочь полуартифекс Репрев. И, кажется, ему удалось подтвердить свою теорию: когда он совершает добрые дела, силы не только не покидают его, отнюдь, они множатся, растут как на дрожжах.

Когда отряд в последний, третий, раз вернулся к началу, дойдя до конца, он, сам о том не догадываясь, постучал в голову Репрева: «Наконец-то наши мучения закончились!» «Упасть бы сейчас на эту… Зелёную дорогу, наплевав, что папочка рядом, положить руки на грудь и дышать, пока не надышишься всласть…»

Чужие мысли нарушали ход собственных, а Репреву было над чем поразмыслить: ведь он так и не придумал ни как добыть малахитовую траву, ни даже то, как на неё выйти.

И оттого строже прозвучал вопрос его превосходительства генерала Цингулона:

– Какие ваши следующие действия? Получим мы, в конце концов, то, за чем пришли? Или устроим ещё один забег, только уже задом наперёд?

«Думай, голова бедовая! Вари, котелок, вари!»

Как бы хотелось Репреву в эту минуту вжать пальцы в виски, но нельзя было выдавать своего бедственного положения.

«Всё уже думано, оставалось выдержать паузу и с интригой заявить, что… что? Или попробовать без умолку молоть языком, а в это же время думать, думать, думать… Нет, упущено время! Нет времени выдумывать и юлить. Если меня раскроют, пострадаю не я – пострадают мои кинокефалы, пострадают невинные. А я не могу этого допустить. Нужно как-то разорвать порочный круг… Круг… Точно! Тигры говорили что-то о прямой и о круге: если идёшь по прямой и ходишь по кругу, то, чтобы выйти из круга, его следует разорвать! Но что бы это значило…»

Репрев сам заходил кругами, сцепив руки за спиной, как это часто любил делать генерал Цингулон.

«Ну что, полосатики, разгадал я вашу загадку? Пожалуйста, скажите, что разгадал! Потому что иначе догадок у меня больше нет – закончились они! А от решения зависят жизни кинокефалов».

Под аккомпанемент своих кипящих мыслей Репрев, не имея в виду никакой тенебры, зажмурился и сделал один маленький шаг в сторону с Зелёной дороги. Ещё шаг. И услышал, как ему в спину обалдело бросили:

– Гляньте! Нет, ну вы только гляньте! За нашим полуартифексом тянется малахитовый след!

– Может, это зелёная пыль так красится? – усомнился чей-то голос.

– Глаза протри! – обиженным фальцетом взвизгнул голос, владелец которого первым заметил малахитовый след, защищая в этом споре ни больше, ни меньше – свою честь. – Сам ты – пыльца! Во-о-он, приглядись получше: следы малахитом застывают…

– Ну да, в самом деле, застывают! Аж сверкают! Может, это и есть малахитовая трава?

Но это была ещё не малахитовая трава.

Ширма пала. Щедрыми горстями посыпались аплодисменты, а с ним – разудалый свист. Выбрасывая из-под пят ошмётки малахита, отряд уже почти бросился к своему полуартифексу, чтобы подхватить его на руки и под славное: «Гип-гип-ура!» – подбрасывать в воздух, пока не кончатся восторг и запал, но тут завертелось марево, и где только что пролегала снежная пустыня, простирающаяся до самого синего моря, вздыбились, пузырясь малахитом, невысокие бугристые холмы, а из-за них высунулись, обтирая своими стеклянными брюхами камень, совершенно прозрачные, как медузы, почти невидимые существа с вараньими мордами, лишённые не то что глаз, но даже глазниц. Острыми серповидными когтями они царапали полированные пузыри малахитовой травы, словно гадалки, гадающие на хрустальных шарах. Плакс-драконы по-кошачьи выгибали спины и с кошачьей ворчливостью стучали остроконечными, как терновый шип, хвостами, а из их пастей вырывались раздвоенные языки.

Холмы озарились светом. Пряный свет изламывался зазеркальными треугольниками, бурлил полудужьем махровых ореолов. Небо словно обтянули зелёным сукном, а облака остановились зелёными бильярдными шарами.

– Мы – бессмертные существа, – разнеслось по головам эхо голосов плакс-драконов. – Нам уготовано вести своё существование, покуда жива эта Вселенная. Мы предстаём перед вами в том облике, который ваш разум способен осознать, облике, наиболее приближенном к нашей истинной природе и наиболее полно передающем вам её сущность. Мы не говорим ни на одном языке,