Ахульго - Шапи Казиев

Затем Шамиль спустился к реке, где среди камней застряли подходящие длинные стволы, и связал их брошенной Юнусом веревкой. Их подняли, перекинули над рекой, и люди смогли благополучно перебраться на левый берег. Погоня приближалась, и им следовало поскорее укрыться, чтобы не быть замеченными.

Но их заметили. Биякай, желавший отличиться и отправленный в погоню с Хаджи-Мурадом, вдруг осадил коня и указал вперед.

– Там кто-то есть!

Хаджи-Мурад достал подзорную трубу и направил ее туда, куда указывал Биякай. Там Хаджи-Мурад действительно увидел группу людей. Он разглядел, как они разрушили за собой мост, перекинутый через реку, и спешили укрыться в заросших деревьями складках гор.

– Ну, что там? – изнемогал от нетерпения Биякай.

– Горные туры, – ответил Хаджи-Му-рад.

– Из-за козы дерутся.

– Дай-ка посмотреть! – не верил Биякай.

Хаджи-Мурад, не глядя, протянул ему подзорную трубу, но выпустил ее из рук раньше, чем до нее дотянулся Биякай.

Труба полетела по каменистому склону, теряя свои стекла, а затем скрылась в бурных водах Койсу.

– Что ты наделал? – оглянулся на Биякая Хаджи-Мурад.

– Я не виноват, – оправдывался испуганный Биякай.

– Ты не так ее дал…

– Может, ты не так ее взял? – двинулся на Биякая разгневанный Хаджи-Му-рад.

– Ты многое делаешь не так! Видно, мюриды тебя сильно обидели, если ты принимаешь за них даже туров!

Биякай, опасаясь скатиться со своим конем вслед за трубой, ретировался.

– Сами их ищите! – обиженно сказал он и двинулся назад.

– Нужен был мне этот Шамиль со своими разбойниками!

Хаджи-Мурада разрывали противоречивые желания. С одной стороны, он давно хотел встретиться с Шамилем лицом к лицу, чтобы разрешить висевший в воздухе вопрос о том, кто в горах храбрее. Но, с другой стороны, уход Шамиля из Ахульго посрамил врагов самого Хаджи-Мурада и, в первую очередь, Ахмед-хана, которого он ненавидел больше, чем желал помериться силами с Шамилем. К тому же Хаджи-Мурад понимал, что урок мужества, преподанный горцами генералу Граббе, запомнится в Дагестане навечно, и отважному джигиту совсем не хотелось, чтобы его потом вспоминали как предателя, выдавшего обессиленных людей тем, кто не смог их победить. Хаджи-Мурад не любил мюридов, но теперь готов был признать, что они достойны уважения.

– Если бы Аллах не хотел спасения Шамиля, имам остался бы среди погибших на Ахульго, – рассудил Хаджи-Му-рад.

– И не мне лезть в это дело.

А своим нукерам велел:

– Ищите получше! И не спешите, они должны быть где-то здесь!

Оставив милиционеров позади, Хаджи-Мурад выехал вперед, надеясь, что Шамиль воспользуется медлительностью преследователей и успеет скрыться.

Когда он не спеша добрался до места, где еще недавно был мост, на другой стороне уже стояли его милиционеры, которые шли по правому берегу.

– Они перешли здесь! – кричали с другого берега.

– Мы видели пятна крови, которые ведут сюда.

– Вы думаете, они перелетели через эту пропасть? – спросил Хаджи-Мурад, удивляясь в душе тому, что Шамиль и его люди все же ее преодолели.

– Это дело невозможное, – отвечали милиционеры.

– Ищите дальше, – велел Хаджи-Му-рад.

– Идите вниз, в сторону Чиркея!

Тем, кто был с ним, Хаджи-Мурад велел поворачивать. Направляясь обратно, Хаджи-Мурад размышлял о том, что будет в горах дальше. Победа Граббе была похожа на поражение. Такое падение Ахульго после трехмесячной осады могло привести к Шамилю больше сторонников, чем у него было до того, как сюда пришел Граббе. Хаджи-Мурад чувствовал, что скоро и ему придется выбирать между вольной жизнью со славными битвами и унижениями, которые он испытывал под властью Ахмед-хана и его царских начальников.

Почти о том же толковали и милиционеры, не менее Хаджи-Мурада впечатленные своими соплеменниками, оборонявшими Ахульго. А после чудесного исчезновения Шамиля милиционеры с особым чувством пересказывали друг другу легенды, ходившие об имаме.

– Говорят, Шамиль знает молитвы, которые делают его неуязвимым и ослепляют его врагов, – говорил один.

– Сам Аллах делает так, что глаза врагов Шамиля перестают его видеть, – соглашался другой.

– Сколько людей погубили, а кому от этого польза? – рассуждал третий.

– А золота сколько потрачено? Наверное, каждому горцу можно было бы построить новый дом, купить коня и оружие, а в придачу – большой самовар.

Глава 123

Похоронив мужа, Лиза уехала с первым же транспортом, забравшим раненых. С собою она увозила младенца, лишившегося родителей, медальон Нерского, который она повесила на шею ребенку, и офицерские эполеты, оставшиеся от незабвенного супруга. Тем же транспортом везли в Шуру и Аркадия. Он был ранен штыком, сильно расшибся, но выжил. И Лиза пообещала, что будет хлопотать о помиловании Аркадия. Синицын гордо отказывался, но Лиза дала себе слово, что спасет несчастного, чего бы ей это ни стоило.

В ожидании вестей от посланных в погоню за Шамилем отрядов в лагере переписывали пленных. Мужчин, в большинстве своем раненных, содержали в Ашильте. Женщин, многие из которых имели на руках младенцев, собирали в саду. Там же, в другой части сада, ждали своей участи пленные дети.

Ефимка сбился с ног, разыскивая девочку, которую не мог позабыть, и увидел ее среди пленных детей. Она сидела под деревом и горько плакала, голова ее была перевязана, и сквозь ткань проступало красное пятно. Ефимка сбегал в роту, выпросил у кашевара хлеба и помчался обратно.

– Эй, – крикнул Ефимка, стараясь обратить на себя внимание девочки.

Та оглянулась, с ненавистью посмотрела на Ефимку и спрятала свое лицо в ладонях. Ефимка протянул ей хлеб, но на его пути встали мальчишки, уже без своих кинжалов, но все равно готовые дать отпор недругу.

Детей по одному подводили к писарю, которому помогал переводчик Биякай. У детей спрашивали имя, затем имя отца, и писарь заносил все в тетрадку с надписью «Список детей горцев, взятых в плен при штурме Ахульго». Мальчиков набралось около сорока. Затем стали записывать девочек. И Ефимка, наконец, узнал как зовут ту, которая так его поразила.

– Муслимат, – сказала она.

– Чья ты дочь? – спросил Биякай.

– Сурхая.

– Самого наиба Сурхая? – удивленно воскликнул Биякай.

– Да, – ответила Муслимат.

– А когда он придет за мной? И еще я хочу к маме.

Биякай засуетился, что-то шепнул писарю и быстро ушел, чтобы доложить начальству о важном открытии. Писарь почесал пером за ухом и посмотрел на стоявшую перед ним девочку.

– Ишь, синеглазая… Дите еще, а туда же – под пули…

Рядом с Муслимат вдруг встал чумазый мальчишка в изодранной папахе.

– Еще один? – удивленно спросил писарь.

– Как звать?

– Али, – назвался Ефимка именем, которое часто слышал.

– Чей сын?

– Умар, – сказал Ефимка.

– Али, сын Умара, – записал писарь и указал Ефимке на стайку ребят.

– Ступай к своим дружкам.

Ефимка подбежал к мальчишкам и протянул руку:

– Салам алейкум!

– Ва алейкум салам, – недоуменно отвечали мальчишки, не понимая, зачем этот русский записался горцем.

Ефимка оглянулся на писаря, а затем показал мальчишкам ручку кинжала, спрятанного у него за поясом. Те все равно не понимали, зачем он это делает. Но это знал Ефимка, решивший сделаться пленным горцем, чтобы спасти из плена Муслимат, а если повезет, то и остальных ребят. И Ефимка увидел, как удивленно, почти восторженно смотрит на него синеглазая красавица, догадавшаяся, что Ефимка рискует ради нее.

Но гордая радость маленького рыцаря оказалась недолгой. Биякай явился с офицером, который забрал Муслимат и увел ее с собой. Ефимка кинулся было ее выручать, но его схватили и водворили к остальным пленным мальчишкам. Теперь плакал и Ефимка, надвинув папаху на глаза, чтобы скрыть слезы бессилия от других мальчишек.

– Фимка! – послышалось вдруг где-то рядом.

Ефимка оглянулся и увидел Михея, своего фельдфебеля, который возвращался в роту с ведром водки, выданной по случаю взятия Ахульго.

– Ты чего тут? – вопрошал Михей, разглядывая пленных мальчишек.

– С волчатами снюхался?

– Я… Я… – не знал, что ответить Ефимка, окруженный мальчишками, которые теперь готовы были защищать и его.

– Живо в роту! – приказал Михей.

– Обыскались уже. Думали, прости господи, подстрелили тебя или камнем зашибло.

– Я что-то не возьму в толк, господин фельдфебель – тряс тетрадкой писарь.

– Сей мальчонка записан Алием, сыном Умара.

– Чего еще? – отмахнулся фельдфебель.

– Ефим он, Пушкарев, ротный воспитанник.

– А чего же тогда лезет в пленную ведомость? – негодовал писарь.

– Вымарывай теперь дурака.

– Не без этого, – гладил по плечу Ефимку фельдфебель.

– Малец, гляжу, в уме повредился. Война…

И Михей увел Ефимку с собой, приговаривая:

– Ну, вот и вся недолга. Ахульга, она, конечно, твердыня, одначе пушки посильнее будут. Поедем, брат домой, на вольную жизнь. А что? Сами их превосходительство генерал-лейтенант Граббе обещались!