Русь и Орда - Михаил Каратеев

Между тем Коробов успел передать приказание князя, и вскоре со стены, над воротами, полетели стрелы, обернутые возле острия просмоленной и зажженной паклей. Но крыша тарана и обе туры были густо обмазаны мокрой глиной и не загорались. Орудия москвичей медленно ползли вперед, но, приблизившись к стене саженей на пять, вдруг остановились. До тарана, стоявшего прямо против ворот, теперь уже долетали со стены камни, но недостаточно тяжелые, чтобы проломить его крышу, — они отскакивали от нее, как горох, не причиняя вреда. До тур тоже нельзя было дотянуться шестами.

Так прошло довольно много времени. Осаждавшие не двигались с места, и только их лучники били снизу по бойницам, едва в них кто-нибудь показывался. На стене уже было несколько убитых и раненых — первых значительно больше: почти все бойцы были в кольчугах и единственным уязвимым для стрелы местом оставалось лицо.

— Что за притча? — промолвил наконец князь Михайла. — То не просто они остановились. Видать, чего-то ждут.

— Кажись, я знаю, чего они ждут, — отозвался Вельяминов, уже несколько минут не отрывавший глаз от берега. — Погляди сюда, княже: видишь, разбирают они поделанные утром лестницы? А вон, сбоку, угадываешь, что подымают?

— Вроде бы заборало, только больно уж велико…

— То не заборало, а другая крыша на таран! Вот как они ее сюда поднесут, он и пойдет вперед. Покуда мы ему первую крышу разобьем, они по воротам раза три ударить успеют, а после прикроются второй крышей, которая, видать, будет покрепче, да и доконают ворота! Много ли им, деревянным-то, надо? И туры придвинутся к стенам, когда подбегут воины с лестницами и повсюду разом полезут наверх, — ведь тогда, в сумятице, опрокинуть их будет куда труднее.

— Ах, дуй их пузырем! — вскричал князь Михайла. — И в самом деле? Но только не на таких напали. Беги вниз, Андрей Ярославич, — обратился он к стоявшему рядом воеводе Яхонтову, — готовь людей к вылазке. Сам поведу! Три головных сотни поставишь с копьями и мечами, а сзади две с топорами и с огнем. И при этих ты находись. Лишь оттесню москвичей, ты за нашими спинами круши и жги не мешкая все, что они тут понаставили. Да чтобы со стен не жалели стрел, когда мы ворота отворим!

Малое время спустя ворота распахнулись, и вырвавшийся оттуда отряд копейщиков разом кинулся на воинов, приставленных к тарану. Удар был так внезапен и стремителен, что в одно мгновение они были смяты и побежали. Михайла Александрович в вороненом немецком панцире и в шлеме с опущенным забралом, лично руководивший вылазкой, не давая москвичам опомниться, бросился впереди своих воинов на засевших за укрытием лучников и тоже обратил их в бегство. Преследованье продолжалось до самого берега, где все заготовленные осаждающими лестницы, щиты и запасная крыша на таран мигом были изрублены в куски.

Только теперь князь Михайла оглянулся и с удовлетворением увидел, что воевода Яхонтов тоже не потерял даром времени: таран и обе туры лежали опрокинутыми и две сотни топоров быстро обращали их в щепы.

«Добро искрошили, не надо и жечь», — подумал князь, но в эту минуту с полдюжины стрел почти одновременно ударили в его шлем и панцирь, не причинив ему вреда, но показывая, что обстановка на поле боя изменилась. В самом деле, московские лучники, к которым отовсюду спешила помощь, уже оправились от неожиданности и, обернувшись, начали засыпать стрелами тверичей. Задача последних была полностью выполнена, и Михайла Александрович приказал своим отходить к воротам. Но на полпути, явно намереваясь отрезать им отступление, сбоку ударил подоспевший сюда отряд сотни в три пеших воинов, которых вел московский воевода Семен Добрынский.

Завязалась яростная сеча, длившаяся, впрочем, недолго: со стены сразу заметили опасность, угрожавшую князю, и из ворот на выручку хлынул поток тверичей.

Понимая, что его сейчас оттеснят, воевода Добрынский, узнавший тверского князя и вознамерившийся захватить его живым, вопреки благоразумию, сделал последнюю попытку во главе десятка воинов прорубиться к Михайле Александровичу. Но это было нелегко: воины его падали один за другим и только сам дюжий воевода, мастерски действуя саблей, не глядя ни на что, продолжал ломить вперед. «Взять в полон самого великого князя! Ведь этакий случай однажды в жизни выпал, ужель упущу?» — почти с отчаянием думал он, круша всех на своем пути. До цели ему оставалось каких-нибудь три шага, и князь Михайла, уже заметивший опасность, сам оборотился к нему с саблею в руке, когда вдруг набежавшие от ворот тверичи снова их разделили.

— Аркан! — закричал своим воинам Добрынский, хватаясь за последнюю надежду. — Набрасывай издаля аркан на князя и разом волоки его к себе!

— Покуда еще будет твой аркан, испробуй вот этого! — задыхаясь от бега, крикнул сын боярский Коробов, с ходу пробивая грудь Добрынского копьем.

— Эх, сорвалось, — падая и захлебываясь кровью, прохрипел воевода, и сейчас думавший не о том, что умирает, а лишь о том, что так и не взял он великого князя.

— У тебя сорвалось, зато у меня не сорвалось, — промолвил Коробов, вырывая из груди мертвого копье. — Ты не ранен, княже? — обратился он к Михайле Александровичу. — Негоже тебе эдак-то не оберегаться. Ведь могли мы и не поспеть!

— Ништо, Афоня, Господь не выдаст. Жаль, что ты его так-то… насмерть. Добрый был воин!

— Чего его жалеть-то, княже? На то война. Погляди, сколько он наших накрошил! Одначе поспешаем-ка теперь назад, — добавил Афоня, — вишь, снова москва подваливает со всех сторон.

Тверичи благополучно отошли в кремль и вовремя успели затворить ворота. Подбежавших во множестве московских воинов со стены встретил град стрел и град насмешек.

Эта вылазка заметно подняла дух осажденных и научила осаждающих действовать осмотрительней. В ближайшие дни они приступа не повторили, но город обложили крепко, со всех сторон, обнеся его тыном и всюду понаставив такое множество шатров и шалашей, будто собирались остаться тут навсегда.

Глава 52

И учиниша рати московскыя все волости тферьские пусты и села все пожгоша, а городки поимаша Зубцов, Белгородок и инии. А людей в полон поведоша, а имения их разграбиша, а жита потравише, многи же тферичи язвлени быша от нахождения ратных и мнози оружием падоша.

Московский летописный свод

Потекли дни и ночи, полные напряжения и тревоги, к которым вскоре прибавился и голод. Запасов в городе было немало, но в первые две недели, со дня на день ожидая, что подойдет со своим войском Ольгерд, их особенно не берегли, да и ртов набралось много больше, чем рассчитывал князь Михайла: пришлось дать в кремле убежище не только посадским, но еще и немало смердов сбежалось сюда из окрестных сел, прознавши о том, что москвичи каждого пятого уводят в полон.

После двух приступов, которые были тверичами отбиты с немалым уроном для осаждающих, князь Дмитрий Иванович их больше не повторял, решив, очевидно, взять город измором. Войско его стояло лагерем вокруг Твери, совсем близко от стен, расположившись привольно, словно на отдыхе. Воины играли в рюхи и в козу, горланили песни, а то вступали в соленую перебранку с теми, кто показывался на стенах; жгли костры, на них готовили себе хлебово и тут же, на глазах голодных тверичей, не спеша его поглощали. Иногда какой-нибудь шутник, привязав к стреле обглоданную кость или кусок падали, с озорными прибаутками пускал ее в город. Но много чаще прилетали стрелы с подвязанной к ним горящей паклей, и осажденным все время приходилось быть начеку, чтобы вовремя тушить начинающиеся пожары.

Видя, что осаждающие не очень бдительны, однажды ночью князь Михайла попробовал сделать вылазку, но потерпел неудачу: вышедший из ворот отряд был сразу замечен и обращен в бегство — на его плечах москвичи едва не ворвались в город. Михайла Александрович от этой вылазки никакой существенной пользы не ждал, а лишь хотел ею поднять дух своего воинства. Но получилось обратное, и впредь такие попытки пришлось оставить, ограничиваясь зорким наблюдением за противником и постоянной готовностью отразить возможный приступ.

В начале третьей недели ночью, подплыв по Тверце на челноке, в город сумел пробраться сын боярский Родион Чагин, за два дня до начала осады посланный князем с поручением в Торжок. Он привез плохие вести: новгородцы, захватив Торжок, наместника князя Михайлы, боярина Зюзина, вымазали дегтем и, посадив верхом на козла, водили по всему городу, а потом убили. По всей Тверской земле рыщут московские отряды, грабят города и села, множество смердов угоняют в полон, а там, где им пытаются оказать хоть малое сопротивление, выжигают все дотла.

Михайла Александрович и сам не ждал иного, но все же каждое слово Чагина, будто капля горячей смолы, падало ему на сердце.