Изабелла, или Тайны Мадридского двора. Том 1 - Георг Борн

Это мнение и неудовольствие еще более распространились, когда Браво Мурильо с согласия королевы принял меры против личности, пользовавшейся поддержкой большинства народа.

Все желали, чтобы в палату депутатов выбрали вытесненного Санта Мадре и Марией Кристиной Нарваэца. Все рассчитывали, что он положит конец бесчинствам и интригам иезуитов, публично призвав их к позорному столбу.

Как только этот слух дошел до кабинета министров, Браво Мурильо, не останавливавшийся ни перед каким средством, чтобы достигнуть своих целей, запретил всякое избирательное собрание. Герцога же Валенсии он сослал, отправив ему приказание немедленно ехать в Вену с некоторыми поручениями.

— Отчего же не прямо в Японию или Исландию? — воскликнул Нарваэц, когда получил это предписание. — Неужели воображают, что я настолько близорук, что не вижу изгнания за этим предписанием?

Человек с закаленным лицом и проницательным взглядом, которого Мурильо ненавидел, покинул столицу 11-го февраля 1852 года. Ликующий народ долго провожал его и порывался даже отпрячь его лошадей.

Заменить его должен был Ронкали, прежний генерал-капитан острова Кубы, посредственный воин и, конечно, не государственный человек, способный направить крепкой рукой потерявший управление корабль в надежную бухту. К тому же только теперь почувствовались последствия жалкого правления Мурильо, который, предчувствуя беду, поспешно бежал во Францию.

Положение же Ронкали было вдвойне тягостно, так как он имел в палате депутатов могучих врагов: генерала О'Доннеля и графа Лусена, приверженцев Нарваэца.

На первых же порах завязалась открытая борьба в палате депутатов, когда речь зашла о проведении железных дорог, и Ронкали с министром финансов Льоренте вынуждены были сознаться, что для этого не могут выдать денег из государственной казны, а потому необходимо повысить налоги.

Когда это предложение, как и всегда, вызвало сильное сопротивление, министр Льоренте предложил другое средство — новый заем. Он доходил до 1000 миллионов реалов и должен был совершиться через банкира Соломанку, который уж договорился с лондонским банкирским домом Бэринга.

Но еще более бурными были заседания, когда очередь дошла до обвинения Нарваэца. Тут Серрано трижды призывал к ответу президента Ронкали, а Прим громко упрекал вернувшегося Мурильо, спросив его, как у него хватило бесстыдства и дерзости явиться в собрание кортесов после 68 нарушений законов конституции.

Браво Мурильо осмелился с улыбкой взойти на трибуну, чтобы защищать себя, но со всех сторон послышались такие сильные угрозы и такие энергичные свистки, что опаснейший враг испанского народа, произведение Санта Мадре, вынужден был оставить собрание, состоящее из представителей народа.

Через несколько дней в палате разыгралась еще более худшая сцена, которая бросила тень на честь тех личностей, которые имели право принадлежать к приближенным королевы.

Конха, бывший, как мы знаем, довольно продолжительное время генерал-капитаном острова Кубы (после Ронкали), доложил членам собрания кортесов, что герцог Рианцарес, супруг королевы-матери, не стыдился вести постыдную торговлю невольниками, что другие народы с презрением говорят о нем. Герцог Рианцарес заставлял платить себе за каждого невольника, которого привозили на остров Кубу, значительную сумму.

Можно судить из всего сказанного, каковы были приближенные испанской королевы. Это замечание, которое время от времени придется повторять с большей подробностью, имеет такое громадное влияние на последующие события, что мы должны в точности передать их. Когда же в собрании кортесов заговорили о недостойном доверия составе приближенных королевы, а также и о похождениях герцога, и о развратности короля, когда его публично обвинили в том, что он продал себя иезуитам за оскорбительную плату, что он сорит деньгами не разбирая средств, чтобы только жить в постоянных удовольствиях, тогда собрания были распущены. Вообразили, что если запретят говорить выборным народа, то положат конец всем неудовольствиям и всем справедливым жалобам народа. Поддались фальшивому мнению, что надо скрывать недостатки, вместо того чтобы искоренять их; изгоняли верных, но резких советников, а вместо них назначили обманщиков и лицемеров и говорили, что народ ничего не смыслит в делах правления, двора и дипломатии.

ЭНРИКА И ЕЕ РЕБЕНОК

В одно свежее, прохладное майское утро Энрика, дружески простившись с Марией Непардо, покинула свое жилище, чтобы отыскать место жительства Жуаны. Умирающий отшельник сказал ей, что его сестра живет со своим мужем в развалинах Теба. Энрика рассчитывала найти их без затруднений. Она спрятала под своей одеждой наследство старого Мартинеца, чтобы передать его Жуане.

Мария Непардо очень беспокоилась об Энрике.

— Как мы прекрасно с тобой жили в лесной глуши, — сказала она со слезами на глазах, — здесь не найдут нас враги.

— Не заглядывай в Мадрид, а не то с тобой приключится беда. Что же я буду делать без тебя?

— О, тетя Непардо! — рыдая вскричала Энрика, бросаясь на постель старушки. — Если бы я хоть что-нибудь услыхала о Франциско!

— Побори свое горе, дочь моя, богатый, знатный барин забыл тебя!

— Это невозможно, Мария! Все возможно: отец может покинуть своего ребенка, брат сестру, но чтобы Франциско мог забыть и отвергнуть меня — этому я никогда не поверю! — с жаром вскричала Энрика.

Ее бледное прекрасное лицо было обращено к небу, как будто она призывала его в свидетели, а ее чудесные глаза блистали вдохновением. <

— Слушайся моего совета! Обещай мне не подходить к Мадриду! — умоляла старушка. Она описала ей, насколько помнила, местоположение развалин Теба.

Энрика простилась с ней и отправилась в путь. Тяжело было на ее сердце, когда она вышла из хижины в прохладное майское утро. Птицы на деревьях пели, только что распустившаяся зелень пышно красовалась, ярко освещенная солнцем, но Энрика ничего не замечала, погруженная в свои думы.

— Неужели Франциско Серрано, — шептала она, — которому я отдала свою душу, мог забыть меня? Но как он клялся мне! Могла ли я ему не верить? Ребенка тоже похитили у меня! Боже, какое несчастье!

Энрика чувствовала, как горячие слезы покатились из ее глаз. Старая Непардо сказала, что если бы Франциско все еще думал о ней, то нашел бы способ отыскать ее, но она не имела ни следа, ни известия со времени той страшной ночи, когда она, вместо того чтобы попасть в объятия своего возлюбленного, очутилась в лапах его отвратительного брата.

— Но ведь он подвергал жизнь свою опасностям, чтобы спасти меня, — шептала Энрика, бессознательно остановившись под листвой деревьев, — он ведь бросился, чтобы вырвать меня из неволи и принять под свое покровительство! Он сопротивлялся рассерженной королеве, чтобы защищать меня. Решился бы он на это, если бы более не любил меня? Нет, нет, Мария Непардо, ты не понимаешь настоящей любви, ты не знаешь моего Франциско, который никогда не забудет и не покинет меня! — прошептала она и слезы перестали катиться из ее темных глаз.