Гибель советского кино. Тайна закулисной войны. 1973-1991 - Федор Раззаков

«Черная роза – эмблема печали…» была продана на нашу область, минуя даже нас. Хотя после просмотра мы Сергею Соловьеву сказали: если ты нам приплатишь, мы еще попробуем это показать. Он продал фильм Соцжилбанку, тот продал нашему обкому комсомола две копии по 100 тысяч рублей каждая, комсомольцы кинулись к нам в кинотеатры – своих-то залов у них нет. Я дал отбой, запретил. Дело дошло до бюро обкома партии. В итоге мы приняли компромиссное решение: цена за билет – 3 рубля, 40% – комсомолу, показ – неделя в центральном кинотеатре. Объявили, рекламу развесили, везде написали: «Кому фильм не понравится – все претензии к первому секретарю обкома Котову, телефон такой-то». И в эту неделю – после такой скандальной истории с выступлениями областной молодежной прессы, с листовками и так далее – загрузка нашего кинотеатра «Горняк» составила 2% при плановой – 68%. Контролеры заявили, что они не будут стоять на контроле, отрывать билеты, потому что зрители приходят плевать им в лицо за этот фильм…»

Вот такой «шедевр» был отправлен на престижный кинофестиваль в Канны представлять советское киноискусство. Что, впрочем, справедливо: подобные творения наглядно демонстрировали всему миру ту магистральную линию, которая была присуща перестроечному советскому кинематографу.

Между тем приезд столь внушительного советского «десанта» в Канны в 1990 году был тесно завязан на большую политику. Это была определенная пиар-акция со стороны западных либералов с целью международной поддержки своих советских коллег. Дело в том, что в последнее время в западной печати появилась целая серия публикаций об ужасах жизни в СССР (в том числе и о развале кинематографа), которая произвела на западного обывателя поистине шокирующее впечатление. Поэтому, дабы доказать обратное, в Канны не только впустили внушительный киношный десант из СССР, но и буквально осыпали его градом наград. Так, Павел Лунгин был удостоен специального приза за режиссуру, Глеб Панфилов получил приз за выдающийся художественный вклад в кинематограф, а Виталию Каневскому «обломился» приз «Золотая камера» за лучший дебют. Кроме этого, советский документальный фильм «Лебединое озеро. Зона» получил «Приз молодости» и разделил премию ФИПРЕССИ с одним из главных фестивальных фаворитов – фильмом Кохэя Огури «Смертельное жало».

Между тем по мере все большего развала советского кинематографа киношные либерал-реформаторы первой волны со спокойной совестью стали один за другим покидать свои посты. Начал этот процесс, как мы помним, Элем Климов, передавший бразды правления СК в руки Андрея Смирнова. Этот человек еще два года активно гробил советский кинематограф, а потом, убедившись, что тот уже не возродится, покинул свой пост на внеочередном VI съезде СК ССР в июне 1990 года.

Отметим, что в преддверии съезда в советских СМИ было несколько публикаций, которые трезво оценивали деятельность либералов из СК. Так, в «Правде» с резкой критикой этих деяний выступил патриарх советского кинематографа режиссер Александр Зархи, а в «Литературной газете» – кинокритик Юрий Гладильщиков. Последний, в частности, так отозвался о лентах, которые либералами были названы шедеврами перестроечного кинематографа:

«Никогда еще, наверное, так часто не рождались шедевры, которые уже через полгода никого не волновали. И «Письма мертвого человека» у нас были объявлены шедевром. И «Асса» – шедевр постмодернизма, уже потому, наверное, что там полная сиювременная мешанина: мафия и молодые нонконформисты, Брежнев и КГБ, рок– шлягеры и романтическая любовь. И «Фонтан» – шедевр. И «Маленькая Вера». И «Слуга» (действительно достойные картины, но в нашем восторженном сознании их значимость возросла неимоверно)…»

О либералах из нового СК, которые любую критику по своему адресу воспринимали чуть ли не с истерикой, было написано следующее:

«Секретари Союза во главе со Смирновым вели себя не менее решительно и нервно, чем закованные в кожу комиссары 1917 года, при всякой вылазке врага хватавшиеся за маузер…»

А вот как были оценены прежние руководители советского кинематографа:

«Административная Система была порочна, легко могла растоптать, но обладала и некоей саморегуляцией, позволяющей появляться крупным картинам. Даже Ермашу и то было надо, чтобы советские фильмы имели успех в мире, и ему, наверное, хотелось, не ссорясь с ЦК, иметь одновременно репутацию покровителя искусств…»

О перестроечном кинематографе начала 90-х было написано следующее:

«Рынок прогрессивно развивает в нас провинциализм. Наряду со своими оригинальными фильмами мы снимаем все больше «американских», но очень плохих. Мы бросаемся в жанры, где неинтересны Западу, никогда не достигнем его уровня и проиграем ему – в том числе и на внутреннем рынке…

Говоря «чистый рынок», мы не просто обрекаем наш забитый, ограбленный, лишенный своей среды обитания народ на киновампиров и киноперверсии – мы все вместе идем к катастрофе. Ибо если при безбожности, разгильдяйстве нашем, при бедности, при озлобленности всеобщей планка культуры опустится еще ниже… Куда же ниже?

Авось, мы еще и переборем в кино все проблемы и выберемся – вместе со страной.

А может, кино наше просто исчезнет, не выдержав испытания рынком, и тогда мы войдем в Книгу рекордов Гиннесса как пример самой быстрой самоаннигиляции культуры, ибо никто, кроме нас, не способен столь быстро растерять то, что было…»

Спустя некоторое время Ю. Гладильщикову на страницах той же «Литературной газеты» ответил сам руководитель СК СССР Андрей Смирнов. Название у статьи было весьма характерным: «Мы уйдем с высоко поднятой головой…». Справедливости ради стоит отметить, что Смирнов был вправе заявить подобное: миссию свою по развалу советского кинематографа он и в самом деле выполнил блестяще и теперь мог спокойно почивать на лаврах, уйдя в кинодраматургию и клепая мало кому нужные сценарии.

В статье Смирнов сообщил, что согласно социальному опросу в Союзе кинематографистов 74,8% его членов считают предпринятый в мае 1986 года кардинальный поворот в киношных делах совершенно необходимым. В подобных итогах опроса тоже не было ничего странного, поскольку подавляющая часть киношников продолжала оставаться при деле: строгала в рыночных условиях «чернуху» и «порнуху» без всякой гос– и самоцензуры, зарабатывая на этом вполне приличные деньги. А то, что к подлинному искусству это не имело никакого отношения, их волновало мало – уж такой оказался духовный уровень большинства советских кинодеятелей в конце перестройки. Это вам не жертвенные революционеры 20-х или энтузиасты 50-х. Но над всеми ими возвышались, конечно, руководители СК вроде того же А. Смирнова. В своем интервью «ЛГ» на вопрос корреспондента «Не заслонит ли коммерция подлинных культурных ценностей?» он заявил следующее:

«На первых порах, наверное, заслонит. Свобода тем и хороша, что всему возвращает свою подлинную цену. Ну хорошо, сейчас чуть не в каждой картине голая девка, Сталин, лагерь, мафия. Сколько времени можно эксплуатировать эти приманки? Два-три года, не больше. А дальше – рынок насыщается: чтобы сбыть свой товар, приходится как следует шевелить мозгами. А для этого надо как минимум быть профессионалом. В отсутствие идеологической дубинки рынок требует куда больше и мобильности, и талантов. Грош цена традициям нашей культуры, если рынок ее погубит. Нет, не верю я в это…»

Ну, сколько талантов родил рынок времен перестройки, мы теперь хорошо знаем – единицы. То, как остальное большинство «талантов», по Смирнову, «шевелили мозгами», мы тоже в курсе – это «шевеление» у многих до сих пор в печенках сидит. Но вообще Смирнов, конечно, большой оригинал. Послушать его, так выходит, что почти четыре года киношники активно «опускали» советского зрителя – голыми девками, бандитами, Сталиным с Берией, – но стоило прийти настоящему рынку, как это «опускание» враз бы прекратилось и на головы счастливых зрителей посыпались бы шедевры уровня Толстого и Достоевского. А если, мол, не посыплются, то тогда грош цена традициям нашей культуры. Заметьте, не Смирнову и К° грош цена, а нашим традициям.

Вообще в либеральной среде перестройщиков, подобных А. Смирнову или Э. Климову, принято оправдывать: дескать, были наивными, хотели, как лучше. Однако наивным можно оставаться год, ну, два, а потом (если ты умный человек, а не чушка какая-то) происходящее в стране и в отрасли должно было привести к прозрению. Тем более что рядом были коллеги из стана державников, которые практически без устали во все горло кричали: мол, что же вы творите с кинематографом, со страной? Однако почти никто из стана «птенцов V съезда» так и не прозрел. То ли и в самом деле они были слепцами по призванию, то ли хитрецами, которые за слепотой ловко скрывали свои тайные помыслы: словить рыбку в мутной воде, а потом хоть трава не расти.