Белый вождь. Отважная охотница. - Майн Рид

свинцовый вестник смерти. Мне не раз приходилось стоять под дулом пистолета на дуэли. Положение это не из приятных, но оно казалось мне райским блаженством по сравнению с тем, в котором я находился в ту минуту. Дуэль еще не означает верной гибели. Вы стоите боком к противнику, что уменьшает опасность. Можно надеяться, что он поспешит выстрелить, не прицелившись хорошенько. В конце концов, во время поединка можно просто увернуться от пули или, оказавшись проворнее противника, опередить его и выстрелить первым. Кроме того, человека, дерущегося на дуэли, обычно поддерживают оскорбленная гордость, гнев, боязнь общественного порицания или ревность.

Я же находился совсем в ином положении. Меня не поддерживали ни гнев, ни ревность. Мушкет был направлен мне прямо в грудь, и я не мог не только отклониться, но даже пошевельнуться, а моего врага ничто не волновало и не мешало ему целиться. Наоборот, он был совершенно хладнокровен, как будто собирался стрелять в деревянную мишень.

Он целился, вероятно, не дольше минуты, но мне она показалась за десять, а может быть, и действительно он делал это довольно долго. Пот градом катился по моему лицу и стекал на грудь. Напряженное ожидание продолжалось, и я подумал, что Кровавая Рука умышленно не стреляет, чтобы насладиться моим страхом. Несмотря на разделявшее нас расстояние, я видел дьявольскую усмешку, с которой он то опускал ружье, то снова поднимал его к плечу. Наконец он как будто решил серьезно взяться за дело. Руки его напряглись, щека плотнее прилегла к прикладу и пальцы нажали на спуск. Роковой миг наступил!

Блеснула вспышка, красная полоса огня вырвалась из дула и раздался свист пули. Затем до меня долетел треск выстрела, но уже прежде я знал, что остался невредимым. Судя по звуку, пуля пролетела в нескольких футах от меня. Сзади послышался какой-то шорох, и сейчас же передо мной мелькнула темная физиономия разрисовавшего меня художника. Я думал, что он давно спустился на равнину, но ошибся. Этот индеец все время находился поблизости, спрятавшись за выступ скалы, чтобы сообщать стрелкам о их результатах. Осмотрев меня и убедившись, что я не ранен, он знаками сообщил им об этом и снова скользнул за уступ. Я несколько успокоился, но всего лишь на миг. Выстрелив в меня, Кровавая Рука уступил свое место одному из младших вождей, вооруженному другим мушкетом. И снова я увидел темное отверстие дула. Новый стрелок не мешкал, и все же эта минута тянулась мучительно долго. Еще раз, обливаясь холодным потом, пережил я агонию, оставшись в живых и не потеряв ни капли крови. Снова я видел и дымок и вспышку, вырвавшуюся из дула, но звук его выстрела услышал после того, как пуля с глухим стуком ударилась о камень, на котором я стоял. На этот раз индеец не стал подыматься на площадку. Он видел, как посыпались осколки гранита, и, уже не осматривая меня, вторично подал сигнал о промахе. На линию огня вышел третий индеец, и страх охватил меня с прежней силой. Он заставил меня пережить ощущение смерти раз двенадцать. То ли у него отсырел порох, то ли не было кремня, но, сколько он ни щелкал курком, выстрела так и не последовало. Более ужасной пытки нельзя было придумать нарочно. Дело кончилось тем, что ему дали другое ружье, которое наконец выстрелило, но опять без всякого толка. Пуля пролетела далеко в стороне от цели. На смену неудачливому стрелку вышел четвертый — высокий смуглый воин. Видя, как легко и свободно он обращается с ружьем, я угадал в нем стрелка более искусного, чем предыдущие, и страх мой дошел до болезненного напряжения.

Когда индеец выстрелил, я почувствовал сотрясение и решил, что он попал в меня. Судя по радостным крикам его товарищей, им, видимо, тоже показалось, что выстрел был удачным. Однако художник, скрывавшийся за скалой, скоро разочаровал их — пуля ударилась в перекладину креста, к которой были привязаны мои руки. От толчка мне показалось, что она задела и меня.

За четвертым стрелком последовал пятый, за ним стали выходить другие, пока наконец все ружья не оказались разряженными. Но это вызвало лишь временную задержку. Их быстро перезарядили, и новые участники жестокой игры выступили вперед, чтобы испытать свое искусство.

Как ни странно, после нескольких выстрелов я уже начал желать, чтобы они скорее попали в цель. Слишком невыносимым становилось бесконечное испытание, а надежды на спасение не было. Я знал, что индейцы будут продолжать свое занятие, пока чей-нибудь выстрел не прикончит меня. И мне стало уже безразлично, когда это случится. Смерть положила бы конец моим мучениям, и я мечтал, чтобы он скорее наступил.

Глава LXIV

СОТНЯ СМЕРТЕЙ

Жестокая забава продолжалась уже около часа, в течение которого в меня стреляли не меньше пятидесяти раз. Свирепый вождь, угрожавший мне сотней смертей, сдержал свое слово. Несмотря на неумение стрелков, перед каждым выстрелом мне казалось, что наступает последний миг моей жизни. Кровь застывала в жилах, и по телу пробегала дрожь. Если я и не умер сто раз, то, во всяком случае, сто раз испытал ужас смерти, а может быть, и больше, потому что почти каждому из пятидесяти выстрелов предшествовала осечка, которая действовала на меня почти так же, как выстрел. Нельзя сказать, что я остался невредимым — мои руки и ноги были поранены в нескольких местах. Я чувствовал, что по моему телу струится кровь, а в небольшом углублении скалы подо мною образовалась красная лужица. Однако я не ощущал почти никакой боли — по-видимому, это были не раны, а просто глубокие царапины. Я знал, что у меня не перебита ни одна кость и не задет ни один важный орган.

После того как индейцы почти час занимались своей дьявольской игрой, стрельба внезапно прекратилась. Я решил, что у них кончился порох. Вожди стали о чем-то совещаться, и по их жестам я понял, что предметом разговора был Верный Глаз, на которого они то и дело указывали. Он все еще лежал ничком на траве, но ни Уингроува, ни Су-ва-ни около него уже не было. Неужели она освободила охотника и