Волгины - Георгий Шолохов-Синявский

— Получен приказ командования завтра контратаковать.

— Контратаковать? — сразу оживился Гармаш. — Вот это хорошо. Эх, самоходок бы нам побольше!

— И самоходки подходят и танки, — сказал Алексей и обратился к склонившемуся над столом Труновскому:

— Ну, а вы как себя чувствуете?

Труновский поднял от бумаг осунувшееся, пожелтевшее лицо.

— Спасибо, товарищ гвардии подполковник. Опять хлопот полон рот. Вот карточки на убывших в госпиталь и совсем выбывших готовлю для посылки в полк… Канитель, честное слово…

Алексей с удивлением смотрел на своего незадачливого преемника: неужели и сегодня он не видел живых, сражающихся людей, а только одни анкеты и списки?..

— Товарищ капитан, завтра вас сменит новый замполит, а вы пойдете лечить свою язву, — холодно сказал Алексей. — Кажется, для вас это необходимее…

Капитан Труновский растерянно замигал, ничего не ответил, стал собирать свои бумажки.

Простившись с Гармашем и пожелав ему на завтра успеха в бою, Алексей пошел в соседний батальон и по дороге наткнулся на палатки санвзвода.

Там шла напряженная работа по эвакуации раненых. Их было много. Они лежали тут же в рощице — кто на носилках, кто прямо на земле… Слышались стоны, бредовые выкрики. Чей-то слабый голос однообразно тянул: «Пи-ить! Пи-ить!» Но настроение легко раненных было бодрое, возбужденное. Алексей нагнулся к одному полулежавшему под березой бойцу с забинтованной до плеча рукой, спросил:

— Как дела, землячок?

— Ничего! Война сегодня была настоящая. И авиация в обиду не давала. Так воевать можно!

— Значит, можно, говоришь?

— Лучше и быть не надо! — бодро ответил боец. — Ребята мне сказали: лечись, не волнуйся. Немца все равно погоним.

Вдруг послышался знакомый голос:

— Товарищ гвардии подполковник! Товарищ замполит!

Алексей зажег карманный фонарь, направил слабый луч в то место под дерево, откуда раздался оклик. Микола Хижняк сидел, прислонять спиной к стволу березы, улыбаясь смотрел на Алексея. Левая рука его была на перевязи.

— И вы здесь, Николай Трофимович? — удивленно спросил Алексей.

— И я… Корябнуло меня трошки, товарищ гвардии подполковник. Зараз отправят в медсанбат. Ох, и напирал сегодня бандит… Насилу отбились с Иваном, — сказал Хижняк.

Алексей нащупал его здоровую огрубелую руку, крепко пожал ее.

— Спасибо вам, товарищ Хижняк, а Ивану Сидоровичу передам особо. Спасибо, спасибо от всех!

И он тут же вспомнил, что завтра командующий армией сам обещал вручить ордена Славы отличившимся истребителям танков и пехотинцам.

— Товарищ гвардии подполковник, разрешите, — обратился Микола. — Похлопочите, чтоб меня не отправляли далеко в госпиталь… Чтоб оставили в медсанбате… Як же теперь я буду без Ивана, або Иван без меня, а? Рана у меня чепуховая. Вот левую руку трошки повредило, а так ничего. Я и в санбате подлечусь.

— Хорошо, — пообещал Алексей. — Я постараюсь, чтобы вас оставили в армейском госпитале, а если отправят дальше в тыл, напишу сопроводительную, чтобы вернули опять в нашу часть.

— Вот спасибо! — растроганно поблагодарил Хижняк.

Алексей услышал с другого конца медпункта голос Нины Метелиной и направился туда.

Таня и Нина под наспех раскинутой палаткой при свете фонаря делали перевязки и не заметили, как Алексей уже несколько минут ходил по роще и беседовал с ранеными.

Подойдя к палатке, он откинул брезентовый полог, нагнувшись, вошел.

Нина строго и чуть удивленно взглянула на него, продолжая перевязку.

— Товарищ гвардии подполковник, медсанбат задерживает машину. Так мы не эвакуируем до утра всех раненых, — суховато сказала Нина.

— Я сейчас буду в соседнем батальоне и оттуда позвоню, — пообещал Алексей и, скользнув взглядом по лицу военфельдшера, увидел темные круги под ее глазами, снова залегшие у нежно очерченных губ скорбные складки. Она не смотрела в сторону Алексея, видимо вся уйдя снова в работу.

Таня обрадовалась приходу брата, но и на ее лице Алексей не увидел не только прежнего воинственного задора, но и обычного веселого оживления.

Когда Алексей вышел из палатки, она выбежала вслед за ним, схватила его за руку, уткнулась лицом в рукав.

— Алеша… Алеша…

— Ну? Ты что? Что с тобой? — стараясь быть особенно мягким, спросил Алексей.

— Саша… Наш Саша… В медсанбате сказали, что он вряд ли выживет…

— Да, Да… Мелентьев… Очень жаль. — смущенно пробормотал Алексей, невольно заражаясь Таниным горем. — Но ничего… Вылечится… Не тужи, сестра. Еще встретитесь.

Но он сознавал: утешение звучит слабо и неубедительно.

— Мне очень тяжело, очень, — глухо произнесла Таня и, торопливо проговорив: «До свидания, Алеша!», исчезла, как тень, за пологом палатки.

Она не знала еще, что Саша Мелентьев умер по дороге в армейский госпиталь…

23

Наутро на участке главного немецкого удара неожиданно для гитлеровского командования советские дивизии стали контратаковать. Завязались упорные встречные бои. Атаковали, не двигаясь назад ни на шаг, советские войска, атаковали немцы. С неслыханным ожесточением развивались бои и севернее Белгорода.

К вечеру 8 июля немцы окончательно выдохлись и перешли на Курском направлении к обороне.

Прошло несколько дней упорных боев, и вот наступило недолгое, настороженное затишье.

Алексей и комдив Богданыч поехали в штаб фронта. Вызов туда Алексей связывал с уже начавшимися успешными наступательными действиями соседних фронтов — Брянского и Западного. Имелись сведения, что немецко-фашистское командование начало переброску с южного участка Орловского плацдарма на северный нескольких танковых и моторизованных дивизий, ослабляя и без того изрядно обескровленную в напрасных попытках прорваться на Курск южную группировку.

Сообщив об этом Алексею, комдив Богданыч, поеживаясь от удовольствия и сутуля плечи, удовлетворенно потер руки:

— Понимаешь, начподив, что это значит? Я уверен, завтра ударим и мы. А Гитлер, повидимому, решил, что мы тоже измотались вконец, устали и рады передышке… — Глаза Богданыча вспыхнули задорным светом. — Ты вот поглядишь, что делается в наших ближних тылах.

Во вторых эшелонах действительно творилось то, чего Алексей не видывал с самого Сталинграда. За одну ночь в балки, рощицы и с виду необитаемые придорожные села набилось столько танков, самоходных и обычных орудий, «катюш» и прочих минометов, что трудно было представить, что незадолго перед этим в невиданном по размаху сражении участвовало не меньшее количество техники и какая-то ее часть безусловно вышла из строя.

Весь этот прихлынувший в самые последние дни стальной вал был той свежей ударной силой нового, еще не искупавшего в бой резервного фронта, слухи о котором проникли в солдатскую среду еще задолго до начала Курской биты.

«Это наш, собственный, второй фронт, — шутили бойцы. Наш понадежнее, чем английский да американский. Ждать ихнего — то же, что ждать у моря погоды…»

По проселочным дорогам навстречу машине Богданыча двигались, подтягиваясь к передовой, вереницы торопливо шагающих, покрытых пылью, разомлевших от июльского жара пехотинцев. По их опаленным солнцем лицам темными ручьями катился пот, на гимнастерках, облеплявших твердые, как булыжник, лопатки, темнели влажные, напитавшиеся солью круги.

На север, в сторону вражеских рубежей, летели эскадрильи советских пикирующих бомбардировщиков; их ровное, похожее на звон многих струн гуденье все время слышалось в небе. Солдаты поднимали головы, провожая самолеты горделивыми взглядами, делясь замечаниями:

— Наши, голубчики. Вишь, какими табунками летят.

При выезде на главный грейдер машине Богданыча повстречалось несколько порожних, идущих на расстоянии ста — двухсот метров друг от друга грузовиков. За ними тянулись длинные, долго не оседающие хвосты пыли.

— Чего это они так пылят, товарищ генерал? — спросил Алексей.

— А ты присмотрись получше и сразу поймешь, — усмехнулся Богданыч.

Алексей высунулся из кабины как раз в ту минуту, когда мимо промчался, скрипя разболтанными бортами, грузовик. Алексей успел заметить торчащие из-под задней части кузова связки древесных веток. Это были настоящие, крепко подвязанные к кузову метлы. Они мели дорогу, поднимая тучи пыли. Густая, душная волна обдала Алексея.

— Зачем это они? — все еще не догадываясь, спросил Алексей.

— Неужели не сообразишь? Эх, начподив, — покачал головой Богданыч. — Это всего-навсего маленькая военная хитрость. Машины-то идут на юго-запад, в противоположную от нас сторону. А пыль, если глядеть с самолета, создает впечатление больших войсковых передвижений и отвлекает внимание немецкой воздушной разведки от настоящих путей подхода наших войск. Немцы уже, наверное, подумали, что мы перебрасываем технику с нашего участка на другой, поэтому совсем запутались и не знают, откуда же, собственно, ожидать контрудара.