Князь: Зеркало Велеса. Заклинатель. Золото мертвых (сборник) - Александр Прозоров

– А я вспомнил, как гость твой датский, Юрий Семенович, барон Тюильри, поручительством короля хвастал. И уверял, что король готов лично помощь мне оказать в приобретении рабов, в Германии захваченных, и дать возможность беспрепятственно вернуться на Русь.

– Барон Тюрго, – поправил Зверева князь. – Это было бы неплохо. Схизматики зело не любят, когда людям от них к нам в Московию вырваться удается. Режет им по сердцу, что веру истинную раб их старый принимает, что им более не кланяется и новых рабов не рожает. Мыслю, немалые у нас сложности возникнут, коли узнают в городах ливонских али ганзейских, куда купленные невольники поплывут. Тут бы королевское заступничество в самый раз пришлось. А самое хитрое – что как раз в Ганзе хорошо полонян искать. Они вне войны, в союзе Ганзейском полон никто отбить не может и на волю отпустить, в родные земли вернуть. Полагаю, как раз к ним, в Любек, мы идти и должны.

– Мы? – не поверил своим ушам Андрей. – Никак ты собрался отправиться со мной, дядюшка?

– Ничего не поделаешь, – опустил глаза на пояс Юрий Семенович, расстегнул ремень, кинул оружие на сундук. – Советом тут не обойдешься, рекомендательного письма мало. У меня и знакомцы в городах иных есть, и родичи, пусть и дальние, имеются. Да и имя мое, без хвастовства замечу, в городах датских и германских известно. Посему с тобой отправлюсь, князь. С тобой. А за услугу услугой попрошу отплатить. Но о том опосля перемолвимся. Так что, не прогонишь старого родича со своего ушкуя?

– Разве можно любимого дядюшку жены своей – и прогнать? – развел руками Андрей. – Мой корабль – твой корабль.

– Тогда командуй отплытие, князь. Припасы в кормовой трюм еще час назад, как мне обещались, уложены, на носу теперь два косых паруса стоят, холопы твои и невольники накормлены от пуза, переодеты и токмо приказа ждут. Пора.

– Как скажешь, князь… – Зверев вышел на палубу, огляделся, обнаружив сразу множество незнакомых лиц, вскинул голову к корме и невольно усмехнулся, увидев на прежнем месте все того же старого кормчего. – Лучемир, слышишь меня?

– А как же, Юрий Семенович, не слепой.

– Отчаливай, Лучемир. Правь к морю.

– Ну, наконец! Слыхали, что князь приказал, бездельники? Вытягивай канаты, поднимай паруса, весла на воду!

– Значит, ушкуй и дальше слепой старик поведет? – вернувшись в каюту, поинтересовался Андрей.

– Ну нет у меня других кормчих, – развел руками князь. – Лето, все на судах, в разъезде. Авось, и в этот раз Лучемир не подведет. Старик он хоть и вздорный, да крепкий еще, и дело знает. Да и рыжий при нем. Ты не против, коли я на сундуке своем отдохнуть прилягу? Постель, вижу, супружеская. Не хочу в чужие перины забираться…

* * *

Команда ушкуя увеличилась вдвое – но вот количество весел осталось прежним. Миновав озеро с шиком, под всеми парусами, судно втянулось в узкое русло Великой уже на веслах, повторяя все ее повороты средь густого зеленого леса. Радовало только то, что теперь они пробивались не против, а по течению, а потому всего за один светлый день – от рассвета до заката – смогли промчаться почти до самого Пскова и миновали его незадолго до полуночи. Еще день отобрало Чудское озеро. Зато по стремительной Нарве ушкуй промчался всего за пару часов, в море тут же повернул налево и уже в сумерках бросил якорь на рейде близ коричнево-красного от множества черепичных крыш Колываня.

Что поразило Андрея в первом увиденном европейском городе – так это отсутствие ремесленных слобод. Если на подъездах к любому русскому городу открывались широкие, вольготно раскинувшие заборы кожевенные, гончарные, столярные мастерские, то здесь селение начиналось сразу со стены. Стражник в кирасе вытребовал в воротах две новгородские копейки – даром что такой монеты Ливонский орден не чеканил, – и путники ступили на узкие, как горные трещины, городские улицы.

После свежего морского воздуха смрад от лежащих на сырых проездах навозных куч казался нестерпимым. Вдобавок гостей угораздило явиться в город на рассвете – как раз, когда из окон на улицу то тут, то там опорожняли содержимое ночных горшков. Андрей не знал, куда и смотреть – под ноги, чтобы не вляпаться, или вверх, чтобы не окатили. И к стене лучше было не касаться – то ли каменные, то ли просто густо оштукатуренные, они оказались щедро выбелены известкой.

– Последний поворот перед ратушей. – Князь Друцкий нашел наконец нужный проулок. Такой узкий, что всадник смог бы проехать по нему только на очень тощей кобыле. Зато здесь не было окон, и путники чувствовали себя в относительной безопасности. – Да, это здесь. Узнаю дверь с молоточком. Давай подождем, княже. Хочу узнать, тот ли это скупердяй или наказывать ныне уже некого.

– Так что случилось, дядюшка? – полюбопытствовал Зверев. – Чем провинился перед вами этот ростовщик?

– Этот негодяй украл мой заклад! И какой заклад: сабля с рукоятью вишневого дерева, персидский клинок, яхонтовое оголовье, гарда с янтарными накладками и обрамлением из драконьего зуба! Хотя бес с ней, с гардой. Клинок – настоящий табан![95] Даже в Москве таких булатов не куют, а уж в других местах – и подавно. Я им толедские клинки на спор одним ударом сразу три срубал, и ни зазубрины не оставалось!

– Как же ты его лишился, князь?

– Лет пятнадцать тому проиграл здесь барону Ригеру осьмнадцать талеров сверх тех трех гривен, что имел с собой в мошне. Пришлось этому кровопийце жидовскому кланяться. Взял двадцать талеров, упредил, чтобы залога моему никому не отдавал. Ибо коли и задержу с отдачей, все едино за клинком явлюсь и сверх оговоренного доплачу. И что ты думаешь? Всего на две недели с приездом припозднился – ан заклада моего уже и нет! Все, сказывает, срок ушел, заклад продан.

– Убить его за это мало!

– Это верно. Да здесь, в диких местах, русским сабли носить запрещено. Токмо это его и спасло. Я привезенные десять гривен с горя опять чуть не все тогда проиграл, потом дрался с кем-то на алебардах, потом неф старый выиграл. Итальянцы такой корабль хитрый придумали, чтобы прямо с телег его грузить. Там стена в борту открывается, и прямо в трюм мостик получившийся идет. Насилу я этот неф потом по нашим протокам к имению, в озеро провел. В Верятах на нем плавал, смердов пугая, пристань большущую построил. А он, старая лоханка, возьми, да на будущий год и утони! Этот самый борт отвалился прям посередь озера, он водички черпнул, на бок завалился, да в минуту и потоп. Насилу людишки все попрыгать успели, да за всякий хлам плавучий похвататься. Ни един не утонул. Я же и вовсе в окно комнаты своей на корме выпрыгнул, а вслед за мной стол выплыл, дубовый. Верхом на нем к берегу и выгреб. Опосля уже сам суденышки покупал. Глупо, согласись, пристань отстроить, реки-протоки вычистить, а потом токмо лодку на озере иметь. Ныне уж семь судов разных на отхожий промысел по весне от моего причала в Верятах отходят. Но таких крупных более уж не покупал. Сам удивляюсь, как тогда провести по реке исхитрился. Видать, Господь улыбнулся моей дурости.

– А правду сказывают, Юрий Семенович, будто ты в Кореле, с родичами из свенов гуляя, постоялый двор сжег?

– Нет, неправда, – отмахнулся князь. – Он сам сгорел. Мы с Тавром и Ольхеном всего лишь костер в трапезной запалили. Хозяин мясо недожаренное принес, вот мы и решили сготовить как положено, на месте, коли трактирщик не умеет.

– И чего хозяин? – тихо засмеялся Андрей.

– Воеводе нажаловался. Пришлось за новую избу ему заплатить. И пожилое за четыре дня. Глупый воевода в Кореле, совсем боярской солидарности не чует.

– Я вот что думаю, дядюшка, – вспомнив «мушкетера», поменял тему Зверев. – Какая разница, тот ростовщик ныне сидит или уж сын его? Проклятое золото они так и так заслужили. По-родственному. Вот пусть и получают.

– Глянуть бы… Глянуть на его рожу гнусную, про саблю свою напомнить. Боюсь, стражу сразу позовет. Спугну, не рискнет на сделку крупную пойти. Эх… Эй, холоп. Пахомом тебя зовут? Постучись в эту дверь, спроси, здесь ли дело свое купец Мойша Шем-Тов ведет. И можно ли к нему с большим делом подойти, о коем иные посетители слышать не должны?

– Постой, а на каком языке спрашивать нужно?

– На русском, конечно, – пожал плечами князь. – Знаю, по законам Ордена за обучение русскому языку штраф и отрезание ушей положено, а за изучение – штраф и публичная порка. Да токмо рази заставишь народ язык родной забыть, хоть пори его, хоть даже голову отрубай? Все побережье морское по-русски разговаривает. По-немецки токмо рыцари меж собой да гости иноземные.

– Так я пойду, княже? – уточнил у своего хозяина дядька.

– Ступай.

Князья с холопом Друцкого отступили обратно на слякотную улицу. Вскоре они услышали глухой металлический стук, спустя минуту – скрип открываемой двери. В городе продолжалась повседневная жизнь. Спешили куда-то смерды в серых и коричневых кафтанах, большинство – в бумажных подшлемниках с длинными наушами, в деревянных башмаках. Пару раз между кучами навоза пробрались горожанки в пышных платьях из синего и зеленого полотна с парчовыми вставками, в рогатых шапках, с которых свисали прозрачные вуали. Красотки высоко задирали юбки и тщательно выбирали место для каждого нового шага.