Пристанище пилигримов - Эдуард Ханифович Саяпов

так отпустить.

В какой-то момент я свернул в подворотню — через несколько секунд послышались лихие возгласы и гулкий топот. Я мог бы спрятаться в кустах или затаиться в тёмной нише, я мог бы убежать от них, как завещал мой тренер по боксу, но я остался их ждать с распростёртыми объятиями.

Адреналин зашкаливал. В висках упруго пульсировала кровь. Ноги и руки стали ватными. Не было никаких эмоций, кроме всепоглощающего страха. Я смутно помню: на меня набегают зловещие тени, и только лампочка над козырьком подъезда разбрасывает в пространство тусклый свет.

Мышечная память, отшлифованная десятками уличных драк, делает своё дело — сознание накрывает беспросветная кровавая пелена, и ещё долго после этой резни я буду выковыривать из памяти застрявшие в ней осколки.

Они обратно убежали в подворотню, словно плёнку отмотали назад, но кто-то остался лежать на асфальте, корчился и скулил в темноте. Это был молодой пацанчик. На груди у него расползалось большое тёмное пятно. Я опустился на колено и начал вглядываться в его черты: две тёмных впадины вместо глаз, и третья — открытый рот, жадно хватающий воздух, — это уже было не человеческое лицо, а хоккейная маска Джейсона.

— Вызови скорую, братан, — прошептал он, захлёбываясь в крови, заполняющей его легкие.

— Не надо, — ласково прошептал я. — Не надо тебе больше мучиться и мучить других. Спи спокойно, и пускай земля тебе будет пухом.

Он тянул ко мне свою распахнутую пятерню, чувствуя приближение конца.

— Как тебя зовут, сынок? Я помолюсь за тебя.

Он захрипел что-то нечленораздельное, и тогда я…

— Дурачок, отпусти руку. Дурачок… — Я смеялся сквозь слёзы, отрывая его коченеющие пальцы.

Я помню, с каким удивительным упорством его молодое тело цеплялось за жизнь, хотя душа уже давно отлетела. А была ли она — душа?

Я хотел выбросить этот нож от греха подальше, но не смог с ним расстаться: после убийства он превратился для меня в фетиш. Я разобрал его и замочил на несколько дней в керосине. Одежду и обувь спалил во дворе, возле мусорного бака. Потом вернулся домой и лёг рядом с женой под одеяло.

— Мурррр, — промурлыкала она, не открывая глаз. — Ты что… с шашлыков приехал?

— С чего ты взяла? — спросил я сдавленным от волнения голосом.

— От тебя костром пахнет, — ответила она. — Предатель… без меня жрёшь шашлыки… хоть бы кусочек… — И она опять ушла в тёмные воды своего подсознания, а я ещё долго лежал на спине и гладил её упругую ляжку.

А потом был ещё инцидент. Человек пытался ударить меня монтировкой по голове из-за каких-то 50 рублей. Цена вопроса — бутылка водки. Иной раз душа русского человека не видит берегов… и я вновь отмачивал своего «дружка» в керосине.

Не буду рассказывать всю кровавую историю этого ножа, скажу лишь одно, что он неоднократно спасал мне жизнь. С тех пор и по сей день я ношу холодное оружие с собой. Даже летом, когда я в шортах и в майке, я нахожу для него место.

26.

Мне жутко повезло, и через двадцать минут меня прихватил с собой очень приятный и отзывчивый водитель, который ехал прямиком в Небуг. Я попросил его остановить возле павильона «24 часа». Там я купил пачку сигарет и бутылку «Столичной». Вместо пожилой армянки меня обслуживала молоденькая Сирануш с огромной попой и глазами, как чернослив. Она отозвалась равнодушной улыбкой на мой комплемент: «Ду шат сирун ахчиг».

Когда я вышел на улицу, ливень закончился, а над лужами поднимался белёсый пар. Я крутанул бутылку на просвет (по привычке), но пить не стал. Я почувствовал вкус водки на ментальном уровне, и меня чуть не вывернуло наизнанку. «Фу! Какая гадость!» — подумал я и отправился в гости к Марго. Водка мне нужна была для других целей.

Перед тем как войти в подъезд, я оглянулся по сторонам: во дворе не было ни души. С балкона соседнего дома свешивались оборванные верёвки с бельём. Я поднялся на второй этаж и прислонил ухо к двери, за которой проживали Иван Петрович и Матрёна Сергеевна. В квартире тихо работал телевизор — из динамика слышались невнятные голоса.

Я простоял в позе суриката достаточно долго, прежде чем кто-то прошёл на кухню. Я сразу же понял, что это Петрович: шаги были лёгкие и шаркающие, — его жена, конечно, была в другой весовой категории и ходила по дому тяжелой поступью, вызывая маленькое землетрясение магнитудой в четыре балла. Я услышал, как он тихонько матерится, а потом какой-то металлический предмет полетел в раковину… «Ну что, Ваня, допился?!» — крикнул он, а я со спокойным сердцем пошёл будить Марго.

Мне пришлось долго звонить, прежде чем она открыла дверь. Глаза у неё были как у хомяка. Копна волокнистых дредов была перевязана на затылке красной тесьмой. Она была в лёгком пеньюаре, и большие тёмные соски просвечивали сквозь сиреневый гипюр.

— Вот кого я не ждала, так это тебя, — хрипловатым голосом сказала Марго.

— А кого ты ждала? Бена Аффлека? — развязано спросил я и грубо хохотнул.

— Бену не открыла бы…

— А что так?

Я поставил на тумбочку бутылку водки, а она удивлённо приподняла чёрную изогнутую бровь.

— Слишком смазливый. Я таких мужиков не люблю, — ответила Ритуля, капризно сморщив носик, и тут же сообщила: — Вчера в баре мы праздновали окончание сезона. Д-а-а-а, твоя жена распоясалась по полной… Выпила две бутылки вина, выкурила пачку сигарет, а потом орала русские народные песни.

— У неё не только конец сезона… Окончание целой эпохи под названием Эдуард Мансуров, — пояснил я.

— Решили разбежаться?

— Я так решил. Просто надоело врать.

— Ну и правильно! — радостно воскликнула Марго, словно наш развод сулил ей какие-то дивиденды.

— Ты вчера работала? — спросил я, меняя тему.

— Конечно.

— Эх, жалко, что меня не было, — произнёс я с лёгкой грустью.

Крючком указательного пальца прихватил бутылку и двинулся по коридору на кухню. Марго шлёпала босыми пятками за мной.

— Хотел в последний раз прикоснуться к великому… — продолжал я.

— Прикалываешься? — спросила она.

— Ни