Ларец - Елена Чудинова

Оба вышли из положения по-веницейски — серебряный парчовый камзол отца Модеста и лиловый атласный наряд Роскофа дополняли шелковые полумаски. Что ж, по вечернему времени позволительно.

— Так вот ты какая станешь, когда вырастешь! — воскликнул Филипп: глаза его весело сверкнули в прорезях черного шелка.

— В жизни не вырасту в этакую дурацкую куклу! — возразила Нелли недовольно.

Все тот же кучер сидел уж на козлах и показался вдруг Нелли похож на монаха, мельком виденного в Новгороде, давно, минувшей осенью.

— Не жил ли наш нынешний возница в дому купца Микитина в другом наряде? — спросила она, когда колеса кареты застучали по ухабистой мостовой.

— Хороша у тебя память на лица, — отозвался отец Модест с неодобрением. — Но сего человека лучше позабудь, тебе с ним никогда не водить знакомства.

— Отчего так? — Нелли обернулась в заднее оконце: Параша, бежавшая вослед, махая рукой, уже отстала. — Вы же, отче, со мною хороши.

— Сей — монах из ордена Безликих, — ответил отец Модест тихо. — Его обет иной и дела также иные, нежели мои. Но довольно о том.

Мрачноватый дом в мавританско-готическом штиле, только что отстроенный, казался старым: очень уж мрачны были красно-кирпичные стены в белых кружевах лепнины.

Экипажи теснились у парадного подъезда, освещенного яркими фонарями, перед коими отступала и без того светлая июньская ночь.

— Племянница… племянница господина Венедиктова, молодая

Гамаюнова… — вполголоса говорил один из разряженных в пух и прах гостей другому, вылезая из кареты. Нелли навострила уши. — Внезапный недуг, уж говорили, что отменят бал. Кому ж принимать дам?

— Однако ж хозяйка нашлась?

— И вовсе отдаленная родственница, как бишь… Забыл. А что сделать, уж не отменишь. Столько званных…

— Жалею о Гамаюновой, прелестнейшая девица. Ласкаюсь, у ней не оспа, ничто не безобразит женского лица хуже оспин.

— Но не станем и хаять заране новую хозяйку, ну как и она хороша?

— Ты все о своем…

Молодые люди, хохоча, скрылись в дверях. Поднимаясь за ними следом по ступеням, Нелли чувствовала себя каким-то ожившим колоколом. Тугие прутья, растянувшие атлас, словно бы отделяли ее от собственных вовсе невидимых ног. Еще немного, и рука какого-нибудь великана подымет ее с земли, ухватив за жесткую талью, и ноги зазвенят изнутри о подол, мотаясь, словно язык. Экая глупость лезет в голову!

Двери растворились, открывая широкую лестницу, освещенную свечами розового воска в бронзовых канделябрах. Слуг-утукков не было видно, верно, Венедиктов сделался осторожней.

— Однако ж он неосторожен ныне, — негромко заметил отец Модест Роскофу.

Белокурая красавица, приветствовавшая гостей на площадке лестницы, ничуть не походила на Лидию, да и на любую другую девушку, хоть старую, хоть нормальную. Безупречное лицо ее было уж слишком безупречно, а потому вовсе неинтересно. Зеленый бархат ее платья сверкал изумрудами, но движениям недоставало изящества, приличествующего воспитанной особе. Руки ее двигались, словно на шарнирах, когда она делала приветственные жесты или обмахивалась веером из черных перьев.

— Сколь обязательно было приехать, — мелодически произнесла она, устремляя голубоглазый взор не то на Нелли, не то на Роскофа: понять было трудно. — Ласкаюсь, бал вам понравится.

— Да ты не нравишься, дурацкий болван, — грациозно кланяясь, ответил отец Модест.

Нелли чуть не охнула, однако ж красавица любезно улыбнулась.

— Благодарю, нонче будет превесело, — наклонив голову, сказала она.

— Сия плохо говорит по-русски? — спросил Филипп, когда они вступали в первый из залов анфилады.

— Не хуже, чем на любом другом языке, — ответил отец Модест. — Она ж восковая. Нахально с его стороны лепить големов да выставлять публично. Однако ж еще из россказней Индрикова прояснилось, что Венедиктов тем занялся. Вить и карла голем, только попроще. Вон, гляньте!

Карлик на коротких ногах бегал меж собравшимися колесом, и довольно резво. Трудно было разглядеть лицо преемника бедного Псойки, так что Нелли не вовсе понимала, о чем идет речь.

— Что такое големы? — сердито прошипела она, обмахиваясь веером. — Говорите, нето враз споткнусь на сих ходулях.

— Искусственные люди, верней сказать, видимость человека, лишенная души, — сериозно ответил отец Модест, вглядываясь в пеструю толпу. — Нечистая сила часто использует таковых, чему известно много случаев. Но только один раз подобное сделал человек. То был иудей, раввин в Праге. Тот голем был неуклюж, слеплен кое-как из глины, а сугубых дарований ваятеля у раввина не было. Приказания создателя, тот, впрочем, выполнял плохо и вскоре разрушился. Останки монстра хранятся в Праге и ныне.

— А больше люди големов не делали? — и не место расспрашивать, да уж так Нелли сделалось любопытно.

— Покуда не делали, — отец Модест вздохнул, поправляя аметистовую булавку в жабо. — Но перед Скончанием Дней едва не каждый из дюжины сможет создать голема, способного ходить, говорить и выполнять приказания. Но не станем отвлекаться на пустое. Вон тот, за кем мы пришли.

Высокий зал, расширенный к окнам и суженный к внутренней стене, поражал сияньем восковых свечей в хрустале и гирляндами красных кринов, свисавших с потолка. Танцы еще не начались, и сладковатая музыка лишь приветствовала входящих. Венедиктов, в бархате лимонного цвету, отороченном черными кружевами, в белокуром своем парике (в точности как волосы хозяйки-големихи, отметила Нелли), стоял в веселой группе гостей. Когда Нелли увидела его, он набивал нос табаком из сплошь выложенной перлами табакерки и превесело смеялся. Перлами поблескивали мелкие его зубы.

— А дело-то трудней, чем казалось, — уронил отец Модест.

— Это Вы к тому, что он не отбрасывает тени? — спросила Нелли.

Глава XLII

— Как же мог я ранее не приметить? — сокрушался отец Модест, растирая тонкими перстами висок, словно его терзала жестокая мигрень. — Непростительное небрежение! Нет, не можем мы допустить, чтоб из такой безделицы дело отложилось опять! Ах, сколь я виноват!

— Но без тени он неуязвим, — озабоченно заметил Роскоф.

— Да он не без тени, Филипп, — досадливо поморщился отец Модест. — Его оболочка плотская, стало быть, подчинена законам физического естества. Есть объем и вес, не можно и без тени. Он прячет ее. Но КАК он ее прячет?

— Я заприметил нечто, могущее принесть нам пользу, — Роскоф вытянул шею, что-то выискивая в толпе. — Побудь покуда тут, Нелли.

Людское море тут же сомкнулось за спинами удаляющихся друзей: теперь она осталась одна. Пустое, не страшно.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});