И аз воздам - Надежда Попова

— А весь наш мир — не абсурден ли? — передернул плечами старик, глядя на его лицо с состраданием. — Вы видели клипот, майстер инквизитор, и вас все еще смущает происходящее?

— Но это не клипот, — с внезапной усталостью и невероятным трудом выговаривая каждое слово, сказал Курт и повел рукой, указав словно на весь застывший мир разом. — И ты сказал, что вернуть все на круги своя я смогу, когда пойму, что происходит. Я понял. Что дальше? Почему все осталось, как было?

— Потому что врата оставили брешь в гранях этого мира? — вопросом отозвался старик. — И одна из ветвей древа миров, разбив окно, вторглась в людское жилище?

— Arbor… mundi[117]? — растерянно переспросил Курт и поморщился, ощутив, как боль над переносицей вспыхнула внезапно остро и пронзительно; Мельхиор медленно кивнул:

— Это еще один вопрос на вашем экзамене, майстер инквизитор. Найдите эту ветвь, отсеките ее — и путь будет закрыт.

— Путь… для кого?

— Вы заметили, что ваш гость явился не один? А ведь это только его свита, и по ту сторону врат, на том конце ветви, еще множество сущностей, которые были бы не прочь посетить этот мир.

— И где я тебе возьму это дерево? — раздраженно спросил Курт, демонстративно поведя рукой: — Тут, видишь ли, не сад, из деревянного здесь только скамейки, и…

Он запнулся, краем глаза видя довольную усмешку старика, и замер, уставясь на крохотное зеленое пятнышко чуть в стороне, у самого подножия пилона, где когда-то стояла скульптура Всадника.

— Его же там не было, — чуть слышно проговорил Курт, глядя на небольшой росток, тянущийся из трещины в плите, на какую-то ладонь возвышаясь над полом. — Что за шутки?

— Не было, или вы не видели? — вкрадчиво уточнил Мельхиор и, вздохнув, кивнул на росток: — Вот ваше древо, майстер инквизитор. Одна из его ветвей — лишняя. Срежьте ее, и защитник явится, и все закончится.

— Какую именно?

— А это вы должны решить сами. Отсеките дурную ветвь. В огонь бросать не обязательно.

Курт замялся, опасаясь тронуться с места; казалось, стоит сделать шаг — и это застывшее время сорвется в галоп, и неведомо как данная ему передышка закончится, и Ангел смерти в два движения разнесет оставшийся город, а он так и останется тут, у осколков Всадника, ожидать, пока в осколки разобьется мир…

Он шагнул вперед неуверенно и опасливо, приблизился к ростку и, подумав, медленно опустился перед ним на корточки, упершись в пол коленом. На мгновение возникла мысль решить проблему просто — методом одного македонского царя, однако взгляд, брошенный на обломки статуи, мысль эту задушил в зародыше.

— И как я узнаю, какая ветка… неправильная? — спросил он отчего-то шепотом, не слишком надеясь на ответ, и вздрогнул, когда голос старика прозвучал чрезмерно громко:

— Вы ведь инквизитор? Один из лучших, славный своими прозрениями и недюжинной интуицией, так приложите их к делу и определите ересь.

— И что будет, если я сделаю неправильный выбор?

— Лучше вам не ошибаться, — коротко ответил Мельхиор.

— Это глупо, — пробормотал он, глядя на четыре отростка, которые и ветками-то было нельзя назвать даже с большой натяжкой. — По сути, сейчас все зависит от того, что сделает с каким-то деревом какой-то следователь, славный помимо прозрений дурной привычкой делать глупости. Не похоже на подход Господа Бога к решению проблем мироздания.

— Хочу напомнить вам, майстер инквизитор, что когда-то все проблемы мироздания зависели от того, что Господь позволил двум людям самим решить, как им быть с каким-то деревом… Нравится вам это или нет, но Создатель признает человечество достаточно взрослым для того, чтобы отвечать за последствия принятых им решений.

Курт болезненно поморщился, однако собственное мнение о степени взрослости рода людского и его способности отвечать за то, что творит, все же решил придержать; его мнение здесь самоочевидно никого не волновало, и на исход дела оно явно не влияло никак.

Он осторожно придвинулся ближе к ростку и наклонился, упершись ладонью в пол, всматриваясь в тонкий стебель и ярко-зеленые, словно умытые дождем, листья. Определить, что это за растение, каким деревом стал бы этот росток в будущем, никак не получалось — стоило лишь подумать, что листья определенно имеют очертания вязовых, как что-то неуловимо менялось, и можно было с уверенностью говорить, что это, несомненно, дуб. Однако уже через мгновение что-то менялось снова, и росток виделся маленькой осиной, а то и вовсе елью или чем-то совершенно незнакомым, нездешним, не виденным вообще ни разу за долгие тридцать с лишним лет жизни. Росток будто жил своей отдельной жизнью в своем отдельном маленьком мире; в том мире, посреди пустоты, в которой его не с чем было сравнить, он был и впрямь деревом — высоким, крепким, с массивным стволом, перед которым пилоны собора казались тростинками, готовыми обломиться от малейшего ветерка. Ствол тянулся ввысь, раскидывая широкие ветви далеко в стороны и к несуществующим небесам, и приходилось задирать голову до боли в шее, чтобы увидеть, как его макушка теряется в небесной тверди, уходя далеко за пределы видимости. Крона расходилась широким навесом, мощные толстые ветви делились на все более тонкие, словно широкая проезжая дорога — на бесчисленное множество дорог, дорожек и тропинок, и даже можно было увидеть столь же несметное число путников на этих дорогах; что-то или кто-то двигалось вверх и вниз, в стороны, вперед и назад, и если присмотреться — можно было уловить облик каждой из этих неисчислимых точек, разглядеть вид каждого существа, снующего туда и сюда по ветвям-дорогам, и можно было увидеть, что множество этих ветвей похожи на ночные дороги, по которым с немыслимой скоростью несутся не то повозки, не то люди, не то вовсе какие-то невиданные создания, едва не сталкиваясь друг с другом и лишь каким-то чудом не срываясь в пустоту. И пустота тоже вдруг показалась не такой уж пустой — изредка в ней словно метались небольшие светлячки, не вливаясь в общий поток, оставаясь над этим беспрестанным движением, над суетой и бегом, двигаясь не вдоль ветвей-дорог, а отрываясь от них и переносясь с одной на другую, вниз и вверх, теряясь в кроне…

Viditque in somnis scalam stantem super terram, et cacumen illius tangens caelum, angelos quoque Dei ascendentes et descendentes per eam[118]…

Ангелы…

Ангел. Ангел смерти за стенами собора.

Собор.

Росток в трещине плиты…

Курт отшатнулся, зажмурившись, но продолжая видеть в темноте под веками бесконечное количество ветвей, раскинувшихся в бесконечной пустоте, как тогда, несколько дней назад, все еще видел внутренним взором изломанную линию молнии, когда уже закрыл глаза. В голове шумело, будто он все еще стоял там, под навесом ветвей, в которых гулял не видимый глазу, но ощутимый и слышимый неистовый ветер.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});