Шантарам - Грегори Робертс

С этого началось постепенное неохотное привыкание Назира к мысли, что из меня может выйти лишь самый худший наездник из всех известных ему. Это разочарование, казалось, должно было ещё больше погрузить меня в пучину его презрения, но на деле вызвало прямо противоположный эффект. В последующие недели он стал относиться ко мне внимательно и добросердечно. Для Назира подобное обескураживающее неумение совладать с лошадьми было столь же ужасным, вызывающим жалость к человеку несчастьем, как мучительная изнурительная болезнь. И даже когда я добился некоторых успехов — умудрялся продержаться на лошади несколько минут подряд, заставляя её гарцевать по кругу, слегка ударяя ногами по бокам и дёргая за уздечку обеими руками, — моя неуклюжесть едва не доводила его до слёз.

Тем не менее я упорно продолжал каждодневные тренировки. Я сумел выполнять до двадцати серий отжиманий по тридцать раз с минутным отдыхом между сериями. Я делал отжимания каждый день, дополняя их пятью сотнями приседаний, пятикилометровой пробежкой, сорок минут плавал в море. Через три месяца занятий я был здоров и полон сил.

Назир хотел, чтобы я приобрёл некоторый опыт езды по пересечённой местности. Для этого я договорился с Чандра Мехтой о нашем посещении территории для верховой езды на ранчо Центра по производству фильмов. Во многих художественных картинах были сцены с лошадьми и всадниками. Табуны лошадей содержались специальными отрядами мужчин, живших на обширных холмистых просторах и привлекавшихся в качестве каскадёров при съемках приключенческих фильмов. Животные были превосходно выдрессированы, но не прошло и двух минут после того, как мы с Назиром оседлали выделенных нам коричневых кобыл, как лошадь сбросила меня на кучу глиняных горшков. Назир взял поводья моей лошади и, сидя в седле, с состраданием покачивал головой.

— Приветствую тебя, великий джигит, йаар! — крикнул мне один из каскадёров.

Их было пятеро с нами, и все рассмеялись. Двое спешились, чтобы помочь мне.

Упав с лошади ещё дважды, я устало карабкался в седло и тут услышал знакомый голос. Оглянувшись, я увидел группу всадников, во главе с ковбоем, похожим на Эмилиано Сапату. За его плечами на кожаном ремне висела чёрная шляпа.

— А я ведь знал, твою мать, что это ты! — закричал Викрам.

Он подвёл свою лошадь вплотную к моей и радостно потряс мне руку. Его спутники, присоединившись к Назиру и нашим каскадёрам, умчались рысью, оставив нас вдвоём.

— А ты-то что здесь делаешь?

— Я хозяин этого сраного места, парень! — Он широко развёл руки. — Ну, не совсем. Летти купила себе долю в партнёрстве с Лизой.

— Моей Лизой?

Он вопросительно поднял бровь:

— Твоей Лизой?

— Ты понимаешь, что я имею в виду.

— Конечно, — сказал он, широко осклабившись. — Ты ведь знаешь, что у них с Летти совместное кастинговое агентство — ведь и ты стоял у истоков этого бизнеса. Дела у них идут хорошо, они ладят друг с другом. Вот и я решил в этом поучаствовать. Твой друг Чандра Мехта сказал мне, что у него доля в этой конюшне для каскадёров. И для меня вполне естественно заняться этим, как ты считаешь?

— Без сомнения, Викрам.

— Вот я и вложил кое-какие бабки и теперь приезжаю сюда каждую неделю. А завтра участвую в съёмках как статист. Приходи, братец, посмотришь, как я играю.

— Предложение соблазнительное, — сказал я, рассмеявшись. — Но завтра я уезжаю из города на некоторое время.

— Уезжаешь? Надолго?

— Не знаю точно. На месяц, может быть, дольше.

— Так ты вернёшься?

— Непреенно. Сделай видео конных трюков. Когда вернусь, покайфуем немного, — посмотрим в замедленной съёмке, как тебя убивают.

— Вот как! Ты предлагаешь сделку! Так давай поездим верхом вместе!

— Нет, нет! — вскричал я. — Не поеду с тобой на этой лошади, Викрам! Ты, наверно, никогда ещё не видел такого скверного наездника, как я. Я уж трижды падал. Был бы счастлив прогуляться немного пешком, никуда не сворачивая.

— Давай попробуем, братец Лин! Вот что: я одолжу тебе свою шляпу. Она никогда не подводит, это счастливая шляпа. У тебя неприятности, потому что ты не носишь шляпу.

— Я… не думаю, что эта шляпа меня выручит.

— Говорю же… мать твою, что это волшебная шляпа!

— Ты ещё не видел, как я езжу верхом.

— А ты не носил эту шляпу. Она решит все твои проблемы. К тому же ты гора. Не хочу обижать белую расу, йаар, но это индийские лошади, парень. Просто нужно немного индийского стиля в обхождении с ними, вот и всё. Поговори с ними на хинди, потанцуй немного, и сам увидишь.

— Не уверен.

— А ты не сомневайся, парень. Давай слезай и потанцуем вместе.

— Что-что?

— Потанцуй вместе со мной.

— Я не танцую для лошадей, Викрам, — заявил я, вложив в эту нелепую фразу столько искренности и достоинства, сколько было в моих силах.

— Но ты будешь танцевать. Слезешь сейчас с лошади и станцуешь со мной этот маленький волшебный индийский танец. Нужно, чтобы лошади увидели под твоей непроницаемой белой оболочкой первоклассного индийского сукина сына. Готов поклясться: лошади тебя полюбят, и ты будешь ездить верхом как грёбаный Клинт Иствуд.

— Не хочу ездить верхом как грёбаный Клинт Иствуд.

— Нет хочешь! — рассмеялся Викрам. — Все только об этом и мечтают.

— Нет, я не стану этого делать.

— Давай-давай.

— Ни в коем случае.

Он спешился и стал высвобождать мои ноги из стремян. Испытывая раздражение, я слез и встал рядом с ним лицом к двум лошадям.

— Вот так! — сказал Викрам, тряся бёдрами и вышагивая, как это делают, танцуя в кино. Он запел, ритмично хлопая в ладоши. — Давай, брат! Добавь немного Индии в этот танец. Хватит вести себя как чёртов европеец.

Индиец не в силах противиться трём вещам: красивому лицу, сладкозвучной песне и приглашению к танцу. Я был в достаточной мере индийцем, хоть и в собственной сумасшедшей манере, чтобы танцевать с Викрамом, хотя бы потому, что мне было невыносимо смотреть, как он танцует один. Мотая головой и улыбаясь вопреки самому себе, я присоединился к нему. Он направлял мои движения, добавляя новые па, пока мы не достигли синхронности в поворотах, шагах и жестах.

Лошади, похрапывая, наблюдали за нами своими белыми глазами с исключительно лошадиной смесью пугливости и снисходительности. А мы продолжали плясать и петь для них посреди поросших травой безлюдных холмов под синим небом, сухим, как дым от костра в пустыне.

А когда танец закончился, Викрам заговорил на хинди с моей лошадью, позволив ей обнюхивать его чёрную шляпу. Потом передал её мне, велев носить. Я надел её и мы забрались в сёдла.

И, чёрт побери, это сработало! Лошади сорвались с места, плавно перейдя в лёгкий галоп. В первый и единственный раз в жизни я выглядел почти настоящим всадником. Великолепную четверть часа я ощущал восторг бесстрашного слияния с благородным животным. Стараясь не отставать от Викрама, я взлетал на крутые холмы, а покорив их, подгоняемый порывами ветра, стремительно мчался с вершины вниз в редкий кустарник. Обессилев, мы повалились на землю, растянувшись на ласковой луговой траве, и тут нас настиг Назир, прискакавший галопом с остальными всадниками. Короткое время, может быть, какое-то мгновение, мы были необузданно дикими и свободными, если лошади действительно смогли нас этому научить.

Я продолжал смеяться и болтать с Назиром, когда мы поднимались по ступенькам в дом на морском побережье двумя часами позже. С радостной улыбкой я вошёл в открытую дверь и увидел Карлу, стоящую у широкого, во всю стену, окна и глядящую на море. Назир поприветствовал её с грубоватой нежностью. Едва заметная, но ослепительная улыбка скользнула по его лицу, однако он поспешил придать ему выражение обычной угрюмости. Схватив на кухне литровую бутыль воды, коробок спичек и несколько газетных страниц, он вышел из дома.

— Он оставляет нас вдвоём, — сказала Карла.

— Я знаю. Он разведёт костёр на морском берегу. Иногда он делает это.

Я подошёл к ней и поцеловал. То был короткий, пожалуй, даже застенчивый поцелуй, но я вложил в него весь пыл моего сердца. Когда наши губы разомкнулись, мы по-прежнему тесно прижимались друг к другу, глядя на море. Через некоторое время мы увидели на пляже Назира, собирающего прибитую к берегу древесину и сухие клочки бумаги для растопки. Он втиснул скатанную в шар газету между веточек и палочек, зажёг костёр и уселся рядом с ним лицом к морю. Он не замёрз: ночь была жаркой, дул тёплый бриз. Он зажёг костёр, чтобы показать нам теперь, когда ночь гнала волны на фоне заходящего солнца, что он всё ещё здесь, на берегу, а мы можем по-прежнему наслаждаться уединением.