Белые искры снега - Анна Джейн

— Пристаешь. — Зарецкий вдруг положил руку мне на талию — совершенно по-хозяйски, как бы между делом, но достаточно уверено. — Видишь? — продолжил он, и рта не давая мне раскрыть. — Заставила себя обнять. Пригрозила поставить низкий балл по сочинению. А я не могу поступиться своей учебой и поступаюсь совестью…

Он стал чуть смелее и привлек меня чуть ближе к себе. Что же за человек-то такой? Если он думал, я начну орать, чтобы он меня немедленно отпустил, то глубоко ошибается.

— Зарецкий? — подняла я голову и хитрыми глазами уставилась на умника.

— Что? — голос у Яра был напряженный — он явно был разочарован, что я не начала бушевать и сдирать его руку с себя. Теперь он сам уже был не рад своей затее и жаждал поскорее отделаться от меня, но гордость не позволяла ему сделать этого. Мы, напоминая прохожим влюбленную парочку, завернули за угол.

— Ты такой милый. Скажи мне "мур-мур-мур"? — тоненьким голоском пропела я и даже потерлась головой об его плечо.

— Отстань от меня! — заорал он, резко убирая руку и отскакивая на шаг вправо. — Достала! А если эти идиоты, — был он не самого лестного мнения об учителях и учениках родной школы, — нас увидят? Чокнутая.

Я победно улыбнулась. Мал еще со мной тягаться, Енотушка.

— Зарецкий, смотри, твой друг, — указала я на криво слепленного местной детворой снеговика с морковкой вместо носа. — Может попозируешь около него? У вас профиль один в один.

И зачем я к нему лезу? Хочу уколоть? Или мне становится весело, когда этот ребенок начинает со мной препираться?

"В восемнадцать лет уже не дети", — уверенно заявил злой голос внутри меня.

"А ты была в восемнадцать лет ребенком?", — спросил хороший голос.

Царевна Ярославна ничего мне не ответила, только фыркнула

До места проведения мероприятия мы доехали без особых и не особых происшествий. Правда, на мосту, ведущему на другой берег через Монастырский остров — тот самый, на который я однажды наведалась с друзьями, мне стало немного нехорошо: закружилась голова, сдавило грудь, и вместо воздуха в легкие хлынул поток концентрированного страха. Правда, длилось это не больше минуты, а потом — как рукой сняло.

Мои переживания по поводу моего здоровья еще больше усилились. Наверняка что-то с сосудами.

Я сидела, прислонившись лбом к холодному стеклу, и бездумно глядела на проносившиеся мимо белые поля и на вершины безмолвных холмов на горизонте, которые казались заснувшими великанами.

Загородный парк, в котором должно было состояться мероприятие, находился на некотором отдалении от города. Кроме гостинично-развлекательного комплекса, в котором будет проходить церемония объявления победителей, на территории парка располагались современные аттракционы, кафе, канатная дорога и много всего еще.

Несмотря на то, что парк пользовался популярностью у горожан, я была там только однажды — в день открытия, лет восемь или девять назад. И стоило мне только подумать об этом, как воспоминания сами собой всплыли в голове. Моя память почти не сохранила картинок, но голоса в ней остались надолго.

Это был чудесный теплый летний вечер, обагренный алыми разводами заката с желтыми прожилками. Этот визуальный образ был единственным, который я отлично запомнила.

— Отвратительно. — Это слово резало слух, как острый нож масло. — Она поедет с нами?

Ответом было лишь молчание.

— Алексей! Она не должна ехать с нами. Она должна остаться дома. Там ведь будут люди! — Женский голос, произносивший эти слова, был полон негодования, злости и глубокой затаенной ненависти — словно глубокая чаша была переполнена ядовитой жидкостью.

— Я уже все сказал. Она едет с нами, — негромко отозвался мужчина. В его голосе совершенно не было эмоций.

— Но… Я этого не допущу.

— Собралась спорить со мной? — поинтересовался мужчина все так же безразлично, однако что-то изменилось — возможно, в его взгляде, потому что женщине спорить было все труднее.

— Я просто хочу, чтобы мы поехали семьей, — сказала она глухо. — Ты, я и наши дочери, Леша.

— Так и будет. Она тоже твоя дочь.

— Это не смешно!

— А я и не смеюсь.

— Только по документам! Только по чертовым документам эта дрянь является моей дочерью — Женщина вдруг театрально рассмеялась. Судя по звукам, она неспешно ходила по кабинету. — Когда-то в детстве я очень любила одну сказку, дорогой. Ты ее тоже знаешь. Сказку о Золушке. Мне всегда было так жаль милую Золушку и я просто терпеть не могла ее противную мачеху. Но кто бы мог подумать, кто мог подумать, что спустя почти тридцать лет я сама стану злой мачехой? Все как в сказке, Алексей. Не находишь? Мечтаем быть Золушками и Белоснежками, а в итоге оказываемся злыми мачехами и ведьмами. — Она усмехнулась. — Я, правда, попала в сказку. Злая мачеха, старшие мерзкие дочери и младшенькая Золушка, ангел во плоти. Но твоя Настя далеко не ангел. Ты видел, как она на меня смотрит?

— И как же? — поинтересовался мужчина.

— Как на врага. В общем-то, правильно, делает. — В женском голосе слышалось отвращение.

— Это все, что ты хотела сказать мне, Рита? — спросил ее супруг.

— У твоей доченьки ужасный характер. Она смеет перечить мне. Утром подралась с Яной, обидела. А ты вместо наказания везешь ее вместе с нами!

— Я поговорю с ней. Довольна?

— Как же я ненавижу твою дочь! — с этим криком Рита уронила что-то на пол — судя по звукам, большую напольную вазу. — А знаешь почему?!

— Полегче, Рита. Полегче.

— А я тебе скажу, почему, Леша. Даже если ты не хочешь слушать, скажу все равно. Можешь считать меня кем угодно, дорогой. Но твоя дочь — это вечное напоминание о той суке, с которой ты мне изменил. — Презрение в голое Риты достигло своего апогея. — Вечное напоминание моего позора. Вс в мать. Ты знаешь, что мне пришлось пережить тогда, когда ты заявился домой вместе с ребенком от этой дряни? Тогда, когда я сама должна была родить твою дочь? Ты ничего не знаешь, тебе всегда на все наплевать, дорогой. Чтобы хоть как-то отмыться от позора в глазах общества, мне пришлось оформлять твою Настеньку на себя. Надо же! По документам я — мать близняшек! — Рита громко, но совсем не весело рассмеялась. — Воистину, никогда не знаешь, как Вселенная исполнит твои желания.

— Это все, что ты хотела сказать? — спросил мужчина.

— Почти, дорогой. И пусть твоя доченька мне по документам хоть кто, хоть дочь, хоть сын, но для меня она никто. Чужая. Бастард. И мои родные дети вынуждены жить с этой мерзавкой под одной крышей. Вынуждены считать это отродье своей сестрой! — Голос женщины звенел от праведного негодования и обиды, переросшей в глубокую нелюбовь. — Я не собираюсь ломать комедию в обществе, называя ее доченькой. Достаточно уже я изображала шута.