Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк - Чайковский Петр Ильич

Был я сегодня в театре. Так как в последние дни я немножко расстроил себе нервы и стал плохо спать, то, дабы рассеяться, решил пойти в самый веселый театр, т. е. в Palais Royal. Видел пьесу “Le mari de la debutante”. Забавно, но я все-таки до конца не досидел.

Теперь поздно, час пополуночи, и хотя спать не хочется, но ради соблюдения порядка пойду лечь в постель. Покойной ночи Вам, милый друг! Я чувствую, что сказал Вам хотя много, но все-таки не сумел объяснить Вам свою странную натуру. Баснословно трудно объяснить ее. Впрочем, повторяю, Вы и без моих объяснений понимаете все, что я не сумел сказать.

Вторник.

Концертом Паделу я остался доволен. Симфония Берлиоза слушается с большим интересом. Однако ж я не скажу, чтобы это была одна из любимых моих вещей его. В ней много эффектов антихудожественных, чисто внешнего свойства: например, изображение грома посредством одних литавр. Но вальс и марш прекрасны. Что касается главной темы, проходящей через всю симфонию и изображающей любимую женщину, то согласитесь, друг мой, что она слаба!..

Вчера я хотел побывать в каком-нибудь очень веселом театре и пошел в Palais Royal, где дается теперь с огромным успехом пьеса “Le mari de la debutante”. Однакож я не нашел ничего особенно забавного и ушел, не дождавшись конца. А сегодня в Comedie Francaise опять “Le gendre'de M. Poirier”. Были ли Вы, друг мой?

Все, что Вы говорите о французских нравах и их цивилизованности, скрывающей в сущности страшную грубость, совершенно верно. Знаете, что для меня загадка Тургенев, который сделал себе из Парижа вторую родину! Весь свой век жить среди этого сонмища нахалов, самоуверенных рутинистов, презирающих глубоко все, что не Париж и не Франция, это для меня непостижимо! Такова сила его дружбы с Виардо. Оно странно, но трогательно!

Я ничего не могу сказать Вам, милый друг, о том, шел ли “Евгений Онегин” у М-mе Абаза. Братья об этом мне ничего не писали, и я заключаю из этого, что, вероятно, не шел, а почему-не знаю.

Я сегодня удивительно удачно работал и написал столько, сколько иногда и в три дня не напишешь. Для меня теперь несомненно, что если ничто не помешает, то опера через неделю будет вся готова. Я ее написал действительно скоро. Весь секрет в том, что я работал еже дневной аккуратно. В этом отношении я обладаю над собой железной волей, и когда нет особенной охоты к занятиям, то всегда умею заставить себя превозмочь нерасположение и увлечься.

Соната Пахульского кончена. Я очень радуюсь, что у него есть вполне порядочное и цельное сочинение. Если не все темы особенно хороши, то есть несколько весьма недурных, но главное, в общем много музыкальности и чутья формы. Теперь буду ждать от него романса.

В концерте Паделу я сидел прямо против Вас, но только двумя рядами выше. Я тоже не дождался сюиты Лахнера. Она мне известна, и хотя вещь очень изрядная, но утомление взяло верх над ее достоинствами.

Дочь Виардо мне понравилась. Она действительно не первоклассная, но ведь она, должно быть, очень молода. Может быть, и выйдет первоклассная. Впрочем, история искусства служит положительным доказательством, что у гениальных родителей никогда не бывают гениальные дети, и скорей наоборот. Известно, что сын Моцарта и сын Гете были полуидиоты.

Мне осталось пробыть здесь около недели. Братья, особенно Анатолий, ждут меня с горячим нетерпением. Будьте здоровы, дорогая моя.

Ваш П. Чайковский.

35. Чайковский - Мекк

Париж,

24 февраля/8 марта 1879 г.

Милый и бесконечно дорогой мой друг! Прежде всего сообщу Вам, что опера кончена. Это совершилось еще три дня тому назад для меня самого неожиданно. Дело в том, что в последние два дня работы я был в необыкновенно благоприятном расположении духа, и дело шло с замечательной быстротой. Третьего дня, вчера и сегодня я занимался просмотром и отделкой некоторых подробностей как ;в опере, так. и в сюите. Теперь, в ту минуту, как пишу Вам, у меня готово все до мельчайших подробностей, и стоит только присесть, вооружиться пером и начать уписывание партитуры. Но само собой разумеется, что я дам себе отдых до Петербурга и буду все последние дни моего парижского пребывания предаваться прогулкам и фланерству. Еду же я в среду вечером, даже заручился местом в спальном вагоне на этот день. Скажу Вам откровенно, что меня собственно очень мало привлекает матушка-Русь и что я не без некоторого страха думаю о предстоящей слякоти в любезном отечестве. Но я рад буду видеть братьев и отца. Братья очень обо мне соскучились, особенно Анатолий, поэтому я решился не засиживаться здесь, хотя признаюсь, что в виду чудной погоды последних дней Париж сделался очень приятен, и я бы ничуть непрочь остаться или еще здесь или провести недели две в моем милом Сlаrеns до наступления решительной весны. Как бы то ни было, но в среду я еду.

Благодарю Вас за сообщение афиши Chatelet. Я и рад и не рад исполнению “Бури”. Рад потому, что мне приятно. что я понемножку начинаю завоевывать себе местечко на иностранных программах. Не рад, ибо заранее предвижу разные свои терзания. Вероятно, исполнение будет недостаточно хорошее. Ему будет недоставать той любви и одушевления, которое музыканты прикладывают к исполнению вещей уже с установившейся репутацией. Да ив Colonne'а я не питаю слепую веру. Словом, было бы лучше, если б это совершилось без меня. С другой стороны, для меня будет совершенно новое ощущение: слышать свою вещь среди публики, не подозревающей моего присутствия. Ощущение это могло бы быть необыкновенно приятно, если бы исполнение оказалось хорошим. Что касается успеха или неуспеха, то уверяю Вас, что об этом я даже и не думаю: до такой степени я заранее уверен в неуспехе. Французская публика-самая закоснелая в музыкальном рутинизме, и если она своих -собственных музыкантов решается признать только через много лет после их смерти, то чего же могут ждать иностранцы. Меня нисколько не удивит и очень мало огорчит неуспех. Я в этом отношении стреляная птица.

Вчера я видел “Assоmоir” и скажу Вам про него свое мнение. Пьеса смотрится во всяком случае с интересом, ибо всякому любопытно видеть, как во второй картине прачки стирают белье, в шестой картине все действующие лица пьяны и предаются обжорству, в восьмой пьяница умирает от delirium tremens [белой горячки] и корчится в ужаснейших судорогах. Все это имеет своего рода интерес, но, тем не менее, пьеса “Assоmоir” есть двойное оскорбление присущего порядочному человеку чувства изящного. Во-первых, она взята из романа, написанного человеком даровитым, но циником, любящим копошиться во всякой человеческой мерзости, нравственной и физической. Во-вторых, для большего эффекта, при переделке романа в пьесу, в сюжет вмешали ради удовлетворения потребностей бульварной публики совершенно неправдоподобный мелодраматический элемент. Так что “Assоmоir” потерял на театре свое единственное достоинство, т. е. необычайную верность изображения жизни.

Но каков М-r Zola, этот жрец культа реальности, этот строгий критик чужих произведений, не признающий никакой литературы, кроме себя, на том основании, что он один реален! Он не погнушался введением в свою пьесу эпизодов совершенно нереальных и личностей вполне невозможных ради получения поспектакльной платы. Особенно он мне стал противен, когда я прочел его корреспонденцию в “Вестник Европы” по поводу “Assоmоir”. Как он благодушно относится к искажению реальности ради потакания дурному вкусу публики! Как наивно он дает чувствовать между строчками свое удовольствие от успеха пьесы, где вполне искажена сущность его романа, последствием чего будут хорошие доходы! Ох, эти жрецы реализма, эти пустые фразеры, притворяющиеся героями своих убеждений и готовые за лишний франк отказаться от своих теорий при применении их к практике!

Знаете ли, друг мой, что сегодня очень интересный фестиваль в Гипподроме, посвященный сочинениям Берлиоза? Отправляетесь ли Вы? Я нарочно посылаю письмо теперь, чтобы напомнить Вам об этом фестивале. Программа очень интересна.