Межгосударство. Том 2 - Сергей Изуверов

Мать Спицы в ловких пальцах гостям как будто, не смогла посвятить достаточно, пацанам на руку. Зима не лёд хотел предупредить, где-то в доме прячется снежный, не увидев мокрых на дорожке прихожей и вообще вокруг, решил пока, сперва выведать. Вообще дом, явились, безоблачным местом, разуметь облака, клубящиеся над выколотой. Как им Спица в ловких пальцах, мать звалась Графена Филипповна, второй и последний житель, лакей, Филиппом. Им не каких-либо комнат или одной на всех, единственное распоряжение, мать на сей, и то, в довольно рассеянных, комната Спицы в ловких пальцах занята. Получалось, в доме гостил ещё, уже скверно как сама скверна. Касается обстановки, под стать хозяйке, взять в соображение, за столь короткое кто-то смог распознать её стати, подходящей для обитания, размножения снежных, не удивительно, столь превосходно дорогу. В том, внутри холодновато, при том, в только передней далее которой ещё не, громадный каменный с мощной тягой, от одной искры, вместо мёртв и чист, не считать пыли. За краткое в передней Графены Филипповны успели, кутается в шаль, и ей холод неудобства. Пошли, Спица в ловких пальцах, когда в передней одни (лакей так и не, представлен заочно). Подниматься по кособокой деревянной с шаткими перилами, скрипучими ступенями, ровно, гравёры и живописцы пронзающую три. Обстоятельства жильцов и коридоры запутаны, по степени трущобы в голове некоторых из сего. Принципа или Готлиба, Зимы не лёд. Многие ярусы каверн, и вширь и вглубь, видны, встать на темя и посмотреть вниз, до конца едва постижимы хоть кем-то, мировой памятью. Окажись въяве из тулов человеческих, коридоры могли напомнить, в замке при фабрике Антуфьева и Шелихова вперемежку с в которых Попово-Лиховский. Будто в земле, многие округлую тоннеля, в не столь давнем Спица в ловких пальцах. Пол, деревянным настилом, иной раз паркетом под разным слоёв лака, осознанными холмами, никак не могли при вздутии дерева от воды или, далёкие от прямых углов повороты, назвать извилистыми, то в спуск, то в подъём. По большей все обшиты бурыми из дуба, чего-то по монументальности, во многих местах выстелена затёршаяся, отчасти повсеместный скрип, в иных протискиваться боком, проползать на. Комнаты редко, предполагать обширную систему, обособленную от коридоров, не меньший на путешественника. Путаница с, вроде и не, ярусы не выведенные на одну. У Купидона с тремя крылами уже отказывали (ещё сегодня сани, теперь футляры с ружьями, не во всякий час узости коридоров). Наконец в нечто подобное выставке кроватей и диванов, если в голову придёт. Большая с двумя окнами на разной, одно в пол, продолжалось на нижнем (нужно для приличного внешнего). Во всём пространстве диваны и кровати под белыми, полк призраков в засаде для в тыл. Само ещё три двери помимо, через которую. Зима не лёд первым делом срывать чехлы, искать такой, внутри бы ящик, когда оный найден, в него добычу, сумели уместить. Прочие ящики в нечто подобное формы оттоманки, накрыты одним из. Выбирать постели не простым, все кровати снабжены стальными в торцах. Наконец кое-как, накрывшись чехлами, их же скомкав, под головы. Помалу все четверо хоть и не надолго. Не то что бы шайка имела много сил и выспалась этой, причина пробуждения в, около восьми, за окном ещё не встало, в диванную сквозь щель одной из просунулась рука с колоколом, нещадно прозвонила. Все четверо немедленно заняли сидячее, Циклоп в овечьей шкуре даже успел напильник, но рука уже. К завтраку звонят, устало Спица в ловких пальцах. Да, жрать то уже охота, остальные за исключением Зимы не лёд. Только на кой блямкать? Чтоб мы в столовую спускались и садились за общий. А без этого никак? Можно и без этого. Спица в ловких пальцах на ноги, потянулся. Пойду шамовку возьму, здесь и пошамаем. Предложение одобрено, во многом, пока Спица в ловких пальцах раздобывать шамовку, ещё покемарить. Первым Купидон с тремя крылами. За обоими светло, не удивился, будь за ними разное суток. Зима не лёд и Циклоп в овечьей шкуре ещё. Спицы в ловких пальцах в комнате не, не оставлено какой бы то ни, отчасти объясняло отсутствие их четвёртого. Купидон с тремя крылами сел на своей, плотнее в чехол, в комнате не многим лучше января, осмотрелся с толком при дневном, не при тусклых отблесках масляной, Спица в ловких пальцах с собой. Нового, занимательного, помимо пыли, не. Стал припоминать через какую они сюда. Всего четыре. По одной в каждой, в той где окна так же. Купидон с тремя крылами не сразу, что это может, ещё до конца не со сном, впоследствии, решив предпринять Спицы в ловких пальцах и еды, с неё и. За пристроенная к дому деревянная кишка без ступеней, неизвестно куда, подходящих для Купидона с тремя крылами, ещё для некоторых предметов. Зима не лёд от грохота, получился от падения тела Купидона с тремя крылами меж стенами кишки. Не подозревал о природе шума, припомнил последнее виденное и слышанное до сна, крепко. Спицы в ловких пальцах нет. Купидона с тремя крылами нет, одна из дверей, по всем архитектуры (по всем архитектуры не должно вовсе) приводить в пространство за пределами и за ней (прямиком в январь), ничего кроме темноты. Еды нет. Зима не лёд на самозабвенно Циклопа в овечьей шкуре из частей только заросшая веками глазница, бровь и кусок щеки, с большой неохотой, чувствуя вовсе не отдохнувшим, ещё более опустошённым, чем был опустошён сразу после пытки и когда наблюдал созданный природой мираж на тракте, на ноги и неторопливо к открытой. Прислушался. Как будто тихо. С большой опаской внутрь. Темно, ничто не предприняло попытки напасть. Зима не лёд ещё малость по диванной, ожидая товарищей, проверил добычу и, не видя никаких перемен и звуков вокруг, могли бы обнадёжить, вышел в коридор через дверь, какой они сюда, на поиски пацанов. Циклоп в овечьей шкуре ни от чего, выспался. Диванная пуста от людей и на него нешуточные подозрения, после них, обыкновенно, паника застигнутым или пойманным. Некоторое метался по кровати, натыкаясь на прутья то в одном, то в другом. Наконец про напильник, всегда при, на такие вот. С некоторым облегчением на свет, немедленно вонзил в один из кровати. На пол и на ложе мелкая стальная. Звук пиления в тихом доме за заставой почти оглушителен, Циклоп в овечьей шкуре, не привлекать особенного стал громко петь. Песню, как ему один коцарь полуаристократ, часто в «Каторге», врал конечно, Циклоп в овечьей шкуре отчего-то почти в строгом первоисточника. Под засаленным котлом

Кончилась провизия,

А тут будто бы на зло,

Сатана с ревизией.

Цверг с лопатой замерев,

Цыкает на грешников

Мол, не допустите гнев,

Старого оценщика.

Кроватный прут плохо, как бы из-за узости расположения не пришлось и соседний.

Покажите муку криком,

Отразите на лице,

Плачьте все единым мигом

И молите о конце.

В жарком пекле злого ада,

Цвергу душу убедить,

Что карманнику со склада

Две картошки утащить.

У Циклопа в овечьей шкуре стадия остервенения в совокупности со стадией онемения руки. Яростно и неистово, из последних, не растягивая мощь на долгое, не пытаясь сосредоточиться на смысле выкрикиваемых.

Сатана собою грозен,

Руки ставлены в бока,

Мысли излагает в прозе,

Как учил святой Лука.

«Ну, скажите, дорогие

Трудно ль жарится на масле?

Наши цели ведь благие,

Вы же во грехе погрязли».

Плачут грешники, стенают,

Бьются лбы, в изломе пальцы

«Мы здесь как никто страдаем,

Нам бы вместо масла, сальца».

Не выдержав сообразного эффективности пиления левой, дёргать прут, держал выше распила. Дёргаться телом, кровать под ним ходуном и залязгала, пришлось громче.

Только вот один ослушник,

Молча выступил вперёд.

Солидар, в миру домушник,

«Так и дальше не пойдёт.

Где же боли, где мученья,

Где расплата за грехи?

Под котлом заиндевенье,

Хоть от скуки ври стихи.

Этот цверг с его лопатой,

Скоро под венец пойдёт,

Обломать бы ему лапы,

Впредь пожарче разведёт.

Рука с напильником онемела и отказывалась. Циклоп в овечьей шкуре, затравленно по сторонам, ожидая нападения, всё-таки пришлось малость отдыха, петь не бросил, сбавил, почти не шёпот.

Я здесь не для развлеченья,

Не для шутки здесь сижу.

Жду от Господа прощенья,

Зря, что ли, цемент вожу?

Только с вами, дураками,

С вашим адским огоньком,

Мы как были с ним врагами,

Так врагами и помрём».

Солидар такие речи,

Будто маршал на коне,

Метким выстрелом картечи,

Объявляет Сатане.

На этих в комнату Спица в ловких пальцах, в руках поднос с едой. Циклоп в овечьей шкуре только что снова пилить, при виде товарища заработал яростнее. Спица в ловких пальцах поднос на один из диванов, стал помогать. Вдвоём, в сменном порядке, скорее, сказал, не нужно орать песни, здесь не приветствуется. В четыре руки разогнули половину, вторую, Циклоп в овечьей шкуре смог протиснуться. Вздохнул с облегчением, выразил желание отправиться на поиск. Спица в ловких пальцах безразлично пожал, не имея в привычках отговаривать или переубеждать, лишь на Циклопа в овечьей шкуре несколько недоумённый, будь у последнего оба, может и приметил. В которую тут ловчее ввинтиться? Я же не знаю в которую они сквозанули. Выбирай сам, только тут, как я утром узнал, началась экспансия Чертковской библиотеки. Ты вообще читать любишь? Читать? Тон Циклопа в овечьей шкуре наполнен презрением. Как и Зима не лёд предпочёл выбрать через которую вошли. Купидон с тремя крылами, пролетев по кишке, содрав локти и копчик, на ноги и после на зад посреди большого очага, вроде, видели в передней. Хвала всем, отвечал за, не был снабжён углями, пламенем и золой, одной пылью. В комнате, оказался, ещё кто-то, сначала почувствовал, разглядел. Лучше бы не, ей-же-ей, ой-же-ой. Сперва Купидон с тремя крылами подумал, увидел смерть в виде, представляли все художники, стало быть вообще все, стало быть так она и, и он её узрел в доме матушки Спицы в ловких пальцах. Сидела в углу комнаты, стены как будто продолжением очага, из неровных булыжников, при Плантагенетах. Купидон с тремя крылами испугался ещё, поняв, может вообще оказался в громадном очаге, вход заведён через малый очаг, может устроен для отопления всего дома, и, поскольку внутри ожидает натурально смерть, вскоре как раз начнут. Свет через окончание окна, начиналось в их диванной, при нём Купидон с тремя крылами к своему величайшему приметил в противоположной дверь, разумея пути отхода, более приглядываться к смерти. Если бы Зима не лёд предупреждён о недавно начавшейся экспансии этой местности Чертковской (Спица в ловких пальцах сам о ней только когда за едой), возможно, меньше удивился, войдя в одну из наугад, застал несколько читающих за столами. Более, какой-то молодой четырёхглазый, по виду студент или криптосеминарист не успел он опомниться, всучил в руки подшивку газет, перетянутых накрест бечёвкой, стал подталкивать к одному из свободных. Свод залы на нескольких ярусах. Зима не лёд сперва, потом разглядел на верхней передовице нечто, послушно прошёл. За тем два стула (могли подсадить ещё одного читателя), поверх столешницы два каучуковых на ремешках. Присмотревшись, Зима не лёд, все кто над книгами или журналами, шары в рот, ремни на затылке. Не будь передовица столь, точно воспротивился, свершил надругательство, утвердил меж зубов не став (не собирался задерживаться) натягивать и выщипывать волосы ремнями. Дождавшись когда криптосеминарист прочь, склонился над газетой. Циклоп в овечьей шкуре долго по коридорам, переменяя ярусы, не встречая ни единой живой, кроме молчаливого с бакенбардами, не желал с ним заговаривать и при третьей встрече (пока две), твёрдо выбить из этого пыжа картечного все здешние маршруты. Циклоп в овечьей шкуре подозревал в нём дворецкого Филиппа и утреннего звонаря в одном, потому решил хорошенько с ним рассчитаться. За время хождения по дому попалось несколько, во всякую не преминул. В одной множество стульев с усаженными манекенами, при виде чрезвычайно возбудился алчностью (манекены в выколотой в большой, с их помощью можно самые хитрые). Попробовал двух, нельзя оторвать от, стулья, в очередь тех, от пола. Несколько времени и разозлившись, Циклоп в овечьей шкуре в коридор, нос к носу с проходящим дворецким. Ухватил за рукав ливреи. Спица в ловких пальцах в диванной, напряжённо раздумывал о создавшемся. Дом, с тех как бывал здесь в последний, переменился. Мать стала не такой весёлой, Филипп не таким угрюмым и взял себе волю, как успел Спица в ловких пальцах при кратком ночном с обоими. Ещё все пацаны разбрелись, неизвестно, когда смогут. Сидел в диванной, только из целей общего сбора никуда. Купидон с тремя крылами уже долго за фигурой в углу очага (раз такое дело можно его промышленным), сколько не пучил, не тёр и не моргал, не шевелилась. Лицо скрыто под глубоким, прочее тело, кисти, в широкие рукава. Взыграла лихость, он, развалистым шагом, руки в карманы порток, излишне посреди промышленного очага, к сидящей на трёхногом фигуре. Решил коронный марвихер-гоп, обыкновенно проделывался в людном (на чём зиждился проворот событий), на рынке или на бирже выколотой. К смерти на табурете, видя, не к нему и тогда, сделал, споткнулся подле, чтоб не упасть, схватился за фигуру, ощутив твёрдость, могли обеспечить только кости, эти толсты как руки. Прошу прощения, мадам, Купидон с тремя крылами (если бакланом мужчина, говорил «прошу простить, месье»), так же вразвалочку к двери. В кармане нечто из кармана смерти, что, на ощупь понять не. Зима не лёд, не обучен чтению, разглядывать, фотограф-шмель заснял на свой магний, какой-то художник вокруг прочее. На заинтересовавшей здание с колоннами на гигантском крыльце, на фоне три или четыре дюжины с отчётливо различимыми, среди двое замученных им полуфартовых.