М.С. - Владимир Чистяков

Тем временем собрали на стол. М. С. деловито направилась к шкафчику с посудой, и недолго думая, вытащила оттуда две рюмки покрупнее. Впрочем, она не столько хотела выпить сама, сколько напоить святошу. А Марина засыпает на ходу, и М.С. это чётко видит.

Они сели за стол, М.С. наполнила рюмки. Святой отец заметил, мягко говоря, неодобрительный взгляд Марины. Мать сделала вид что не заметила.

— Ну что же. Помянем тех, кого нет с нами. — сказала она.

Святоше пить в принципе не запрещено, но он этого дела не любит. Однако, сразу ясно, что отказать М.С. тоже весьма сложно. Он выпил. М. С.- только после него. Водка довоенная. М. С. поморщилась, но к имевшимся на столе закускам не притронулась. Святоша хотел закусить, уже руку протянул, но под взглядом М.С. невольно отдёрнул.

Она тем временем наполнила по второй, но пока к не притрагивалась. Марина не слишком дружелюбно посматривала то на маму, то на святого отца, но пока ничего не говорит.

— Слышь, святоша, много ваших вместе с нашими полегло?

— Из тех, кто ушёл, пока вернулось только двое, а уходило триста двадцать два человека.

— Осуждаешь меня?

— За что?

— За тех, кто не пришёл.

— Все мы ходим под богом. Творим разное. Он нам отмерит в свой срок по нашим делам.

— Ты не ответил.

— Судить можно того, о котором знаешь много, и лучше, если это будет человек равный тебе. А у вас чудовищная гордыня, и вы, пусть и не служите богу, всё-таки были первой из людей. И равных вам людей попросту нет. И слишком велико то, что сделали вы, хорошо это или плохо- пусть судит Господь. Я не возьмусь вас судить никогда.

— Не возьмешься, или просто говоришь так, что меня боишься, точнее не меня, а наших автоматов?

— Все мы в руке господа, и только он знает смертный час каждого.

М.С. хмыкнула.

— Ты снова не ответил. Меня, именно ту, которая сидит перед тобой, а не ту, которая вела войска на столицу, ты боишься?

— Мне ведом страх, но вас я не боюсь. Боятся можно того, кого считаешь врагом. А вы просто не были другом.

М.С. залпом осушила вторую рюмку.

— Чё смотришь, пей.

Он выпил. М.С. налила третью. Неодобрительность во взгляде Марины сменилась почти что враждебностью. Впрочем, М.С. пить не спешила, и даже навалила себе на тарелку различных закусок. Ела она крайне неопрятно, говорила не прожевав, и ещё ухитрялась при этом курить.

Святоше в этом смутно угадывалась какая-то игра, он словно чуял, что М.С. специально разыгрывает из себя этакого туповатого солдата, знать не знающего ничего кроме уставов и приказов. И ведущего себя в лучших традициях худших казарм. Только вот зачем ей это надо?

— Слышь, святоша, а своим ты чего по ребёнка скажешь, когда мы уйдём?

— Скажу, что её мне подкинули. Поверят, уже были похожие случаи в окрестностях.

— Неглупо, жене тоже самое скажешь?

— Так ведь это правда и есть.

— А кто ребёнка подкинул, тоже скажешь?

— Нет. Не женское это дело, такие вещи знать. Сердце у неё слабое, как бы плохо не стало.

— Это точно. От меня частенько людям поплохеть может. А сейчас она где?

— У своей матери в соседней деревне гостит.

В лице Марины что-то изменилось, а М. С. невозмутимо спросила.

— Это в Заречной что ли?

— Нет, в Бычьих Холмах.

М. С. кивнула, насадила на нож солёный огурец, с хрустом откусила, и не прожевав, сказала.

— Насчёт ребёнка этого ты не думай, если поторопишься тебе в нагрузку к ней целый хутор достанется. Без скотины, правда, но зато, со всем инвентарём. Её хутор это теперь. Ибо живых там никого. И если в Заречной кто из родни был, то там тоже… Я туда не ходила, но установка как раз оттуда припёрлась.

— Значит, опять хоронить людей придётся. И опять многих.

— Прилично. Сколько в деревне, не знаю, но думаю, всех, кто там жил. На хуторе человек двадцать, да скотину зарыть или сжечь придётся. Ты не бойся, это дерьмо в режиме охоты было, а следовательно, она на много километров одна. Только ты поторопись. Хутор-то богатый был.

Он злобно стрельнул глазами. Снаряд лишь впустую царапнул броню.

— Говорят, вы в людях разбираетесь. Даже шуточка у вас есть «Кадры решают всё». Ну, вот и подумайте, сильно я похож на человека, который позарится на чужое.

«Вообще-то насчёт кадров вовсе не я придумала " — подумала М. С… Но в этом мире данная фраза к ней просто прилипла. Настолько, что автором считают именно её. И даже император, шутник, как то раз сказал «Как говорит генерал полковник,» Кадры решают всё». Хотя сам-то прекрасно знает, кто это сказал.

Интересно, где сейчас этот юморист доморощенный? Такие хитрецы ведь и вправду в огне не горят, в воде не тонут. Только вот в воде ещё кое-что не тонет…

— Ну, на первый взгляд, подчёркиваю, только на мой первый взгляд, на такого человека ты не похож вовсе. Хотя первоначальное мнение может оказаться и в доску ошибочным.

— А может, и наоборот.

— Какие мы скромные! Это ведь гордыня. Один из тяжких грехов.

— Не вам это решать!

— Иногда лучше решать самому, в том числе и за других, чем ждать, пока кто-то начнёт решать за тебя.

— Хотел бы я посмотреть на человека, который сможет что — либо решить за вас.

— Я бы тоже очень хотела.

Оба усмехнулись. А Марина откровенно засыпает. Она вздрагивала время от времени, пытается уловить о чём говорят, и снова начинает клевать носом.

— Здорово её умотало.

— Ничего, Еггты выносливые. Хотя и маленькие частенько.

— Только вот мелких среди вас не водится.

— Ну, это по всякому бывает.

— А вот не задумывалась, зачем нужна власть?

— Задумывалась. Слышал, наверное, такое слово, справедливость? Да слышал, слышал. Ну, вот власть затем и нужна, чтобы максимальному числу людей её обеспечить.

— Приходили ко мне иные из паствы со словами: Я верю в господа, но я за черных, отче, что мне делать? Чаще всего это были люди не слишком богатые, но праведной жизни. Были и другие, богачи, всегда стоящие на службе в первых рядах, столпы веры, как зовут их прямо скажем, не слишком радивые слуги господа. Жаловались на первых. Требовали проклясть их и наложить церковное проклятие.

— Проклинал?

— Нет. Служить вам и верить в господа вполне возможно. Но нельзя одновременно молиться и Господу, и золотому идолу. А это самое мерзкое. В Господа вы не верите, но про вас что ни говори, а поклонников идола вы не слишком жалуете.

Уже потом… Идя на эту войну иные из первых приходили ко мне за благословением. И я с чистым сердцем давал его. И молился о ниспослании победы.

— Потому что так решил ваш собор. Его представители принесли мне решение. «Молится за власть, и о даровании победы». А у меня очень хорошая память. Иные из них буквально несколько месяцев назад поливали грязью меня и проклинали со всех кафедр. Двое даже выступали за создание святого трибунала, для установления, не являюсь ли я порождением демона, а следовательно, не следует ли уничтожить и мою дочь, как существо нечеловеческой природы.

— Вопрос о трибунале не прославил многих иерархов.

— Вопрос об истине. Помнишь его?

— Вопрос, дать на который ответ выше человеческих сил?

— Именно

— Давить, давить из человека животное. Отучать его озираться по сторонам и трястись от каждого шороха. Пусть встанет, разогнется, и смело посмотрит на мир. Выжечь из души страх. Мир сильных духом людей. Мир каким он должен быть.

— Жесток будет такой мир, мир без сострадания.

— В мире не будет боли. Жалеют слабого и больного. А если их нет. То кого жалеть?

— Жалость и сострадание одно из первых отличий человека от животного.

— Ничего подобного. И то, и другое качество присуще и зверям. По крайней мере некоторым. Впрочем, людям эти качества присущи далеко не всем и не всегда.

— Ты думаешь я всегда был священником?

Зеленый взгляд скользит по лицу как луч прожектора по ночному небу. Так. За что-то зацепился. Ещё за что-то. Ещё и ещё. Уверенно отчеканено:

— Не-а. Сан ты принял недавно. Лет эдак пять назад. А до этого… ставлю сто к одному, что ты летчик, скорее всего, бомбер.

— Я так любил небо! И я так его ненавижу теперь!!!

— Кого ты разбомбил? Роддом? Детсад? Или просто сыпанул кассетными на голову своей пехоты? За последнее побью как-нибудь потом.

— Так зачем?

— Может, когда-нибудь люди научатся не убивать друг друга. Очень хочу приблизить этот час.

После того, как девочка заснула, они сидели ещё долго. Выпито было всё. А святой отец даже сквозь хмель замечал абсолютно осмысленный и ледяной взгляд М. С. О чём они говорили он не помнил. Может, он наболтал лишнего, а может, и нет. А вот свою последнюю полу трезвую мысль он запомнил — «Значит она, действительно, не пьянеет».