Путь в Европу - Сборник статей

Когда же в 1989 году (кто-то назовет, быть может, другую дату, это не важно) система «особого модернизационного проекта» повсеместно рухнула, возможны были два пути. Первый путь – перестать подчеркивать особость, присоединиться к универсальным принципам модернизационных проектов, а специфику своей страны воспринимать как конкретное условие общей задачи, которую надо решить для вхождения в современную мировую систему. Второй путь – сменить одну особость на другую, желательно не сильно отличающуюся от привычной, и продолжать противостояние универсальности модернизационных проектов.

Чем вызвана сама необходимость выбора? Тем, что переход с обочины на магистраль осуществляется не бесплатно. Хочешь ехать быстро, а не тащиться пешком – учись водить машину. Все без исключения посткоммунистические страны, выбравшие первый путь, прошли через тяжелые испытания. На каждом конкретном человеке сказывались смена критериев компетентности, изменения социальной позиции, да и этики, в конце концов. Это тяжелейшие издержки, которые не каждый согласен нести. Но надо только понимать, что, отказываясь делать усилия, человек перекладывает проблему на плечи своих детей. А за это время отставание от ушедших вперед увеличится.

В рассказах наших друзей и партнеров из стран Восточной Европы и Балтии мы не услышали победных реляций и всеобщих криков «ура!». Даже представители образцовой Чехии, где реформу – предмет восхищения всех экономистов – проводил блестящий Вацлав Клаус, говорили не только об успехах, но и о проблемах. Внимательный, да и не очень внимательный, читатель увидит из записей наших бесед, что не так уж сладко живется в посткоммунистических странах. В некоторых – даже хуже, чем в России. В том, например, что касается безработицы, сопровождающейся массовой трудовой эмиграцией. Однако внимательный читатель увидит и то, что экономики всех этих стран, вообще не имеющих, как правило, нефтяных и газовых месторождений, развиваются успешно именно благодаря своим принципиальным отличиям от экономики российской. А их отличия, в свою очередь, проистекают из того, что там и реформы были не такие, как в России.

Где-то они проводились последовательно, а где-то по нескольку раз менялся курс. Где-то не понадобилось либерализовывать цены – это было сделано раньше, а где-то была шоковая терапия. Где-то нормализация денежно-кредитной системы прошла более безболезненно, а где-то – менее. Однако, за исключением Болгарии и Румынии, инфляцию быстро задавили везде. Сделано это было путем жесткого ограничения доходов, разумной валютной и кредитной политики. Болгария и Румыния затянули процесс, но, когда поняли, что с инфляцией иначе не справиться, стали поступать так, как до них поступили другие.

А Россия поступала «не как все». Наш «особый путь» состоял в отказе от последовательного проведения шоковой терапии, включающей в себя не только освобождение цен, но и временное ограничение роста доходов, без чего она никакая не терапия. Вместо этого запустили маховик шизофренической инфляции на несколько мучительных лет. И до сих пор остановиться не можем.

Многое из того, что происходило в 1990-е в России, было похоже на происходившее в других посткоммунистических странах. Наши собеседники не очень-то распространялись на тему развития банковской системы, но в экономической литературе принято считать, что систему эту в их странах трясло тогда очень сильно. И кризис 1997—1998 годов ни одну из них не миновал. Все графики макроэкономических показателей посткоммунистических стран, включая Россию, по их геометрии отличались в те времена не очень заметно. А вот инфляционного поноса, в течение долгого времени иссушавшего экономику и семейные бюджеты, нигде, кроме России, не было. Немудрено поэтому, что и призыв к государственному регулированию цен нигде, кроме России, популярностью давно уже не пользуется.

Приватизация тоже везде проводилась по-разному. И это понятно: страны различаются и по размерам, и по структуре промышленности, и по характеру сельскохозяйственного производства. Связь и энергетика – тоже разные. Поэтому отличались не только темпы приватизации, но и комбинации ее методов: инвестиционных конкурсов и точечных продаж по правительственным договоренностям, просто продаж на аукционах и раздач собственности в обмен на ваучеры, которые, кстати, кое-где (прежде всего в Словении) применялись успешно. Где-то ставка сразу делалась на продажу наиболее перспективных предприятий, включая энергетический сектор, иностранцам, а где-то такие продажи ограничивались. Где-то собственность, экспроприированная когда-то коммунистами, возвращалась ее бывшим владельцам, а где-то выплачивались компенсации. Обо всем этом в ходе наших бесед говорилось много, и читатель может составить отчетливое представление об эффективности и справедливости тех или иных методов.

Полностью довольных приватизацией ни в одной стране почти нет. Каждый считает, что ее можно было провести лучше. Но таких, как в России, сомнений в самой необходимости приватизации и такого процента людей, выступающих за возвращение приватизированной собственности государству, нигде не наблюдается тоже.

Во всех странах, с представителями которых мы беседовали, приватизация в целом оказалась эффективной, потому что права собственности там были сразу же защищены по европейским стандартам. Этому немало способствовал и приход, в том числе и в ходе приватизации, иностранного капитала, который, естественно, требовал ясных и привычных форм взаимодействия со всеми ветвями власти. Конечно, была и коррупция, но разве сравнишь ее с российской!

Понятно, что собственник, находящийся в европейском экономическом и юридическом пространстве, будет заботиться о приумножении своего богатства, т. е. повышать эффективность производства. Так же понятно, что «собственник», не имеющий гарантий того, что завтра у него эту собственность не отнимут, будет вести себя совершенно по-другому. Не станет он инвестировать в ненадежное дело. И это не следствие особого национального характера: в ненадежное дело не вложит свои деньги ни русский, ни немец, ни француз. Это – следствие особого отношения государства к собственности.

Под жестким давлением Евросоюза посткоммунистические страны, претендовавшие на вхождение в него, ограничили возможности вмешательства государства в бизнес. В России это не произошло. Поэтому российский бизнесмен до сих пор нередко оказывается перед альтернативой: либо по первому требованию отдать приглянувшуюся влиятельным людям собственность, либо обрести ворох весьма и весьма чувствительных неприятностей. Что ж удивляться, что в России пухнут госкомпании за счет разоренных собственников и возникают госкорпорации, эффективность которых более чем сомнительна!