Том 11. Неопубликованное. Публицистика - Аркадий Стругацкий

БЕСПОЩАДНО ВОССТАНОВИТЬ ЧЕЛОВЕКА. «Малыш»

Книги Стругацких, вне зависимости от «этапа» творческого развития, никогда не страдали одной болезнью — похожестью друг на друга. Да, при желании некоторые из них можно объединять в группы — более или менее условно. Однако немало и таких, для которых, как ни старайся, найти «полочку» нельзя. «Малыш» — одна из них. Несмотря на похожесть декораций, несмотря даже на присутствие Горбовского и Комова, эта повесть — не из «Полуденных». И вообще, вся она «какая-то не такая»… Даже действующих лиц в ней, по сути, всего двое: Стась Попов и Пьер Семенов.

«Малыш» — самостоятельное литературное явление. Быть может, прорыв, первый шаг. Пусть небольшой, но именно тот, с которого МОГЛА БЫ начаться дорога длиною не в одну тысячу ли… Вот только жить бы нам в менее странные времена…

* * *

«…Очень холодный, очень неподвижный, очень цельный… как вломился он в этот плоский беззащитный берег сто тысяч лет назад, так и намеревается проторчать здесь еще сто тысяч лет».

Айсберг — символ не только Ковчега, но и Космоса, и мироздания вообще — по отношению к разуму. Вселенная нас не замечает.«…Прозрачная, как вакуум, взводящая все нервы, — тишина огромного, совершенно пустого мира. Я затравленно огляделся…» Еще бы. Человеку такое, конечно, не нравится, он ведь не природа, он не терпит пустоты. Отсюда и отношение к океану Ковчега: противоестественно мертвый. А как же! Мы ведь воображаем, будто нам виднее, что естественно, а что — нет. Пугает нас и Космос — мертвый и равнодушный, и Лес — живой и не менее равнодушный, и Эксперимент — вообще непонятный, но все равно равнодушный. Не говоря уже о «щупальцах будущего»… Словом — всё объективное. Вот мы и принимаемся спасать мироздание от пустоты и бессмысленности. Религией — приписывая миру смысл; фантастикой — продлевая и расширяя ареал существования разума; наукой — находя во Вселенной если не смысл, то хотя бы логику. И делаем мы это с начала времен. Ведь в пустом океане и вправду недолго со страху потонуть… Правда, Вселенная не слишком интересуется всем этим антропоморфизмом. Даже если она вовсе не так пуста, как показалось на первый взгляд — взгляд человека.

Особенно неприемлема холодная объективность мироздания для женщины. Увиденное на Ковчеге настолько далеко от всего «естественного» (то есть привычного), что такой мир женская душа попросту отторгает. Майка не приемлет Ковчег так же, как Ангелина — Лес. Ибо они — женщины, хранительницы традиций. В этом же смысле для Майки вне ее морали оказывается тот, кем она заочно так восхищалась, — Геннадий Комов. СЛИШКОМ умен, СЛИШКОМ проницателен. И, главное, СЛИШКОМ объективен — вне эмоций, вне привычного «хорошо-плохо»… Как Камилл для обитателей Радуги. «Не понимаю я его. И вообще он мне не нравится! В жизни больше никогда с ним работать не буду!» Что ж, сказано честно и точно.

Но это все — и боязнь пустоты, и прочая ксенофобия — всего лишь второй план. Главная тема книги иная. Здесь, на Ковчеге, как бы случайно смоделированы идеальные условия для практического воплощения Великой Теории Воспитания. (Нечто аналогичное проделано и в «Гадких лебедях», но — сознательно.) Итак, эксперимент по педагогике. Этап первый. Маугли.

«— Во всяком случае, они гуманны в самом широком смысле слова, какой только можно придумать». Идеальное воспитание. Даже «идеальнее», чем в лепрозории, у мокрецов, ибо в жизни Малыша не было и зачатков пресловутого «думай, как я», от которого нужно как-то освобождаться. Его первые «учителя» не столько убирали, сколько добавляли — на чистый лист. Не портя сам этот лист: они нашли в структуре врожденного необходимое и реализовали это. ТОЛЬКО необходимое. («— Нельзя! — почти крикнул он. — Ничего нельзя брать руками в рот. Будет плохо!») При этом сами они ухитрились остаться настолько безликими, что «ученик» не знал даже об их существовании! Налицо сверхчистая проверка Теории Воспитания. Интересно, что фантастика как таковая здесь отсутствует: обычный мысленный эксперимент предельного типа. Объект: формирующийся разум, свободный от какого бы то ни было личностного влияния. Итог: разум этот реализован с самым высоким КПД, какой только можно вообразить. «Получился» идеальный маленький человек. Идеальный не только интеллектуально (в начале семидесятых тема сверхвозможностей мозга двенадцатилетнего ребенка всерьез еще не обсуждалась, АБС вышли на нее интуитивно), но и — нравственно! В частности, не приемлющий лжи как таковой. И не потому, что это «плохо». Малыш не дает моральных оценок поступкам и НЕ УМЕЕТ осуждать людей, их совершивших. Он или приемлет, или отторгает. Словом, вполне обычный ангел.

Этап второй. Земляне.

«Людей четыре. Очень много. Даже один очень много. Но лучше, чем четыре». Это — к вопросу о требуемом Теорией Воспитания количестве Учителей… Что же до количества людей вообще, то замечу: земляне на Ковчеге все до единого были ВЗРОСЛЫЕ. Учитывая же сверхъестественную проницательность Комова, нетрудно предположить, каких именно землян он взял бы с собой на Ковчег — зная заранее, ЧТО ему там предстоит делать на самом деле…

Далее, состав. «Комов по каким-то своим высшим ксенопсихологическим соображениям считал нежелательным присутствие женщины на первой беседе с Малышом». Здесь проявляется не столько проницательность Комова, сколько позиция Стругацких. Посмотрим с этой же точки зрения на «педагогический коллектив» лепрозория («Гадкие лебеди») — и вопрос о том, как АБС относятся к современной, с позволения сказать, школе (где «воспитанием» толпы детей урывками занимается сравнимая по количеству толпа женщин), думаю, отпадет сам собой.

И, наконец, кодекс. Роль Учителя предполагает не только интеллект, но и ту самую «гуманность в широком смысле». Не будь ее у неведомых обитателей Ковчега, вряд ли им удалось бы добиться успеха в формировании и сохранении цивилизации по имени Малыш. Самим спасением мальчика они подписались под квинтэссенцией гуманизма — Золотым Правилом Этики: не делай другому того, чего не желаешь для себя. Подписались заранее, в одностороннем порядке. Соответственно, и земляне обязаны были ответить им (и ответили) тем же. То есть — не стали навязывать свое общество и свое понимание Контакта.

Таковы минимальные требования к Школе, к Учителям. Каков же идеальный Ученик?

Этап третий. Педагогика.

Одно лишь общение с единственным живым представителем племени «идеальных учеников» превращает доселе и не помышлявшего ни о чем подобном Стася Попова — в Учителя. «Сообщение… скрутило Малыша в колобок, развернуло, выбросило в коридор и через секунду снова швырнуло к нашим ногам, шумно дышащего, с огромными потемневшими глазами, отчаянно гримасничающего. Никогда раньше и никогда после не приходилось мне встречать такого благодарного слушателя». Подобный ученик — мечта любого Учителя. Хочет знать ВСЁ, молниеносно запоминает ВСЁ и НАВСЕГДА, умен, предельно пластичен, не знает лжи, не имеет никакой цели, кроме интереса к познанию («…чешутся вопросы… стараюсь спастись: бегаю, целый день бегаю или плаваю, — не помогает. Тогда начинаю размышлять»). И, наконец, окончательно идеальным в роли ученика делает Малыша то, что ангел он — лишь по сути, но никак не внешне. Внешне он, напротив, уродлив. («С большим трудом я удержался, чтобы не отвести глаза. Страшненькое все-таки было у него лицо».) То есть этот ребенок не рискует вызвать в Учителе ни инстинктивного родительского умиления, ни столь же животной жалости к «бедному крошке», одиноко разгуливающему нагишом по ледяной пустыне, ни прочих фальшивых эмоций, не имеющих отношения к реальному положению вещей. («— Тебе его жалко? … — Почему, собственно, я должен его жалеть? Он бодрый, живой… Совсем не жалкий».) А жалость… «Женские» эмоциональные действия на грани истерики, продиктованные не разумом, но инстинктом, едва не погубили всё. Точнее, многое именно погубили. На месте Майки должна была бы оказаться Анка — она и пожестче, и поспокойнее. (Правда, при таком раскладе мы потеряли бы возможность наблюдать яркую картину из серии «она хотела ему только добра…».) И вообще, что может быть хуже для НОВОГО, чем «наиболее естественное»? Гуманизм, напоминаю, — от слова «человек», а потому истинный гуманист — тот, кто действует не от эмоций, но ОТ УМА: Леонид Андреевич Горбовский. А ведь цель его, между прочим, та же, что у Майки!

Кто знает, может быть, не будь того предательства — и жесткие рамки Контакта могли бы раздвинуться: не только киберу Тому, но и самому Стасю Попову «разрешено» было бы остаться на планете или хотя бы иногда прилетать туда. А потом, глядишь, и еще кому-то. Земляне ведь есть разные; есть, между прочим, и сверстники Малыша. В конце концов, интеллект — интеллектом, а вырасти Человеком, видя живых людей только на экране…