Бонапарт. По следам Гулливера - Виктор Николаевич Сенча

было сожжено на протяжении 24 верст… Мороз увеличился еще на 2 градуса… В этот маленький переход солдатам особенно пришлось искать убитых лошадей для пропитания; если же случалось, что какая-нибудь лошадь отставала, то ее тотчас же немедленно убивали и рвали на части почти живьем… Дележ этой добычи доводил часто до драки… Мы имели около 200 раненых, которых я приказал перенести в Красный в госпиталь; и немедленно сам туда отправился, чтобы произвести операции тяжелораненым и подать помощь остальным… Мы были лишены всех самых необходимых средств для лечения несчастных жертв; с огромными затруднениями мне удалось подать им первую помощь; но после нашего ухода им пришлось перенести много страданий. Не имея повозок в достаточном количестве, мы могли взять с собой очень небольшое число раненых… Только одна гвардия, хотя уничтоженная почти наполовину, имела еще при себе свое оружие и сохраняла дисциплину…»

Старший хирург 1-го армейского корпуса Франсуа Мерсье: «Мороз поражал прежде всего конечности тела; внутренняя теплота, сохраняемая самой природой с удивительной предусмотрительностью, порождала обманчивое самочувствие, благодаря которому солдаты продолжали шагать в оцепенении, хотя за последним почти тотчас же наступала и смерть. Более молодые из солдат умирали тысячами… Костры бивуаков, к которым эти несчастные приближались без всяких предосторожностей, способствовали лишь развитию гангрены в отмороженных ими членах тела… Суровый закон самосохранения давно уже заставил умолкнуть пред собою все остальные человеческие чувства… Страшная угроза голодной смерти побуждала кое-кого не брезгать даже человеческим мясом».

Сержант Бургонь: «…Я поневоле отдался слабости и опустился на шею дохлой лошади, лежавшей поперек дороги. Вокруг лежали без движения люди различных полков… Я сообразил, что часть этих людей умерли в то время, как старались разрезать труп лошади, чтобы съесть его, но у них не хватило силы… Я нашел у себя под рукой, у самой головы лошади, на которой сидел, маленький топорик… Я хотел употребить его, чтобы отрезать кусок мяса, но не мог, до такой степени труп закоченел от мороза – совершеннейшее дерево…

Подымая топорик, вывалившийся у меня из руки, я заметил, что отколол несколько кусков льда. Оказалось, что это лошадиная кровь… Я подобрал, насколько мог больше, этих кусочков крови и тщательно спрятал их в ягдташ…

Через некоторое время я увидал вдали перед собой какой-то предмет… Подойдя ближе, увидал, что это просто сломанная повозка маркитантки одного из полков Молодой гвардии; я встречал ее несколько раз после Красного везущей двух раненых фузилеров-егерей гвардии. Лошади, везшие повозку, были мертвы и частью съедены или разрезаны на куски; вокруг повозки валялось 7 трупов, почти обнаженных и до половины занесенных снегом…»

Старший вахмистр 2-го кирасирского полка 1-го кавалерийского корпуса, знаменосец Тирион: «…Чем дальше мы двигались, тем лошадей становилось меньше. Тех лошадей, которых мы предназначали себе в пищу, мы уже не могли, убив, рассекать на части, так как для этого было слишком холодно… а потому мы вырезали у лошадей, еще движущихся и бывших на ногах, куски мяса из крупа… Мы видели, как эти несчастные животные брели еще несколько дней с вырезанными из крупа громадными кусками мяса…

Когда я находил лошадь недалеко от стоянки, я вонзал ей возможно осторожно между ребер лезвие ножа, под льющуюся из раны кровь подставлял… кастрюлю, варил эту кровь и получал таким образом кровяную колбасу…

…Эгоизм был единственным чувством, доступным этим несчастным. …Если изнеможенный человек, не имея сил идти далее, падал, то шедшие около него, заметив, что он умирает, вместо естественной помощи… ставили ему ногу на тело, переворачивали его, снимали обувь и даже штаны, если они еще были годны, что, в общем, ускоряло последний вздох умирающего».

Четырехдневные бои под Красным отсекли больных и слабых: сильные и готовые воевать ушли дальше, остальные (раненые, обмороженные и мертвые) остались. Из сотен тысяч наполеоновских солдат до прусского берега Немана дойдет лишь малая часть. Но то будет уже не армия.

Армия Наполеона Бонапарта как боевая единица перестала существовать. Она осталась позади…

* * *

Дойдя до Орши, Наполеон собрал своих маршалов и генералов и с горечью оповестил:

– Ну вот, даже Ней, – даже он! – и тот погиб!..

– Ваше Величество, – обратился к императору Бертье, – как докладывали, маршал и его солдаты дрались до последнего. В любом случае, в плен маршал никогда бы не сдался…

– Об этом не может быть и речи! – воскликнул Наполеон. – Уверен, «храбрейший из храбрых» предпочел умереть, сохранив честь мундира и имя маршала Империи…

Ней не погиб. Мало того, ни он, ни его арьергард совсем не собирались поднимать руки и складывать головы за просто так. Вокруг крутились русские казаки. Эти канальи умели воевать! Они обложили корпус Нея, как охотники стадо кабанов! Куда ни сунься – обязательно наткнешься в мохнатые казацкие шапки…

Нею было над чем призадуматься. Сутки беспрерывных боев в окружении показали, что, во-первых, подмоги не будет; и во-вторых, русские не оставляли выбора. Единственный выбор – пробиваться. Было бы не так страшно, если б не многочисленный обоз с ранеными и больными. В активе от семи до восьми тысяч бойцов, плюс полтысячи кавалерии. На весах – равное количество раненых и больных, работников, женщин, беженцев… При всем при том всего лишь 12 оставшихся в наличии орудий. Не разбежишься…

Попытка пробиться к Красному к основным силам (Ней еще не знал, что Наполеон, покинув арьергард, ушел дальше) не увенчалась успехом. Объединенные части Милорадовича, Паскевича и князя Долгорукова заставили французов уйти обратно в лес. Загнав их в чащобу, русские считали, что выбраться оттуда им будет невозможно. Маршал либо сдастся, либо замерзнет. Дабы подстегнуть окруженцев с решением, к Нею явился русский офицер-парламентер с предложением о сдаче.

– Генерал-фельдмаршал Кутузов никогда не посмел бы делать подобное предложение полководцу, если б у того имелся хотя бы шанс на спасение, – объявил русский офицер маршалу Нею. – Но перед ним восемьдесят тысяч войск. Поэтому, если у французской стороны имеются сомнения, Его светлость предлагает послать кого-нибудь пройтись по русским рядам и, сосчитав их силы, самим убедиться в этом…

– Вам разве не известно, что маршалы французской Империи в плен не сдаются?! – возмутился Ней. – Тем более в разгар сражения. Так что разговаривать не о чем…

Граф Филипп Поль де Сегюр: «Несчастный обезоруженный офицер остался среди нас, подвергаясь стрелам своих соотечественников. Он был выпущен на свободу только в Ковно, пробыв с нами двадцать шесть дней, разделяя с нами все наши невзгоды; хотя и имея полную возможность бежать, он чувствовал себя связанным данным словом».

После того как русского увели,