Трактир «Ямайка». Моя кузина Рейчел. Козел отпущения - Дафна дю Морье

я, — мне бы хотелось, чтобы вы стали друзьями.

— В сущности, я убедилась, что была права. Она и вы — прекрасная пара.

Она рассмеялась, но я не смеялся вместе с ней. Жестоко, подумал я, подшучивать над бедной Луизой. Видит Бог, я не держал на нее зла и всей душой желал ей найти мужа.

— Думаю, — сказала Рейчел, — ваш крестный осуждает меня, на что имеет полное право, но к концу ланча мы, по-моему, хорошо поняли друг друга. Напряжение прошло, и беседа заладилась. Мы вспомнили о наших планах встретиться в Лондоне.

— В Лондоне? — спросил я. — Разве вы все еще намерены ехать в Лондон?

— Ну да! — сказала она. — Почему бы и нет?

Я не ответил. Безусловно, она имеет право съездить в Лондон, если ей так угодно. Возможно, она хочет походить по магазинам, сделать покупки, тем более теперь, когда деньги в ее распоряжении, и все же… конечно, она могла бы немного подождать и мы бы поехали вместе. Нам надо обсудить столько вопросов… но я колебался. И вдруг меня неожиданно пронзила мысль, которая до сих пор не приходила мне в голову. Со смерти Эмброза прошло только девять месяцев. Нас все осудят, если мы обвенчаемся раньше июля. Так или иначе, день поставил передо мной вопросы, которых не было в полночь, но я не хотел думать о них.

— Давайте не поедем сразу домой, — сказал я. — Погуляйте со мной в лесу.

— Хорошо, — согласилась она.

Мы остановились у домика лесничего в долине, вышли из экипажа и, отпустив Веллингтона, пошли по тропинке, которая пролегала вдоль ручья, затем круто сворачивала и, петляя, взбегала по склону холма. Здесь и там под деревьями виднелись островки первоцвета, и она всякий раз наклонялась, срывала цветы и вдруг, словно ненароком вспомнив о Луизе, сказала, что эта девушка знает толк в садовом искусстве, а со временем и немного поучившись будет разбираться в нем еще лучше. По мне, так Луиза могла отправляться хоть на край света и всласть наслаждаться тамошними садами. Я привел Рейчел в лес совсем не для того, чтобы разговаривать с ней о Луизе.

Я взял цветы у нее из рук, положил их на землю и, разостлав куртку, попросил ее сесть.

— Я не устала, — сказала она. — Я час, а то и больше, просидела в экипаже.

— И я тоже, — сказал я, — четыре часа у двери, поджидая вас.

Я снял с нее перчатки и поцеловал ей руки, положил капор и вуаль на цветы и всю ее осыпал поцелуями. Я сделал то, о чем мечтал весь этот долгий, томительный день, и она вновь была беззащитна.

— Таков, — сказал я, — и был мой план, который вы разбили, оставшись на ланч у Кендаллов.

— Я так и думала, — сказала она. — Это одна из причин, почему я уехала.

— В мой день рождения вы обещали ни в чем мне не отказывать, Рейчел.

— Снисходительность тоже имеет пределы, — сказала она.

Я так не считал. Все мои тревоги рассеялись; я снова был счастлив.

— Если лесничий часто ходит по этой тропинке, мы будем выглядеть несколько глупо, — заметила она.

— А он — еще глупее, — возразил я, — когда в среду придет ко мне за жалованьем. Или это вы тоже возьмете в свои руки, как и все остальное? Ведь теперь я ваш слуга, второй Сиком, и жду ваших дальнейших приказаний.

Я лежал, положив голову ей на колени, и ее пальцы перебирали мои волосы. Я закрыл глаза. Как я желал, чтобы так было всегда! До скончания веков. Этот миг — и ничего больше…

— Вы недоумеваете, почему я не поблагодарила вас, — сказала она. — В экипаже я заметила ваш озадаченный взгляд. Я ничего не могу сказать. Я всегда считала себя импульсивной, но мне далеко до вас. Видите ли, мне понадобится время, чтобы в полной мере осознать ваше великодушие.

— Это не великодушие, — возразил я. — Я вернул вам то, что принадлежит вам по праву. Позвольте мне еще раз поцеловать вас. Я несколько часов просидел на ступеньках перед домом, и мне надо наверстать упущенное.

И тут она сказала:

— По крайней мере, одно я поняла. Больше нельзя ходить с вами гулять в лес. Разрешите мне встать, Филип.

Я с поклоном помог ей подняться, подал перчатки и капор. Она пошарила в сумочке, вынула небольшой пакетик и развернула его.

— Вот, — сказала она, — мой подарок вам на день рождения, который мне следовало отдать раньше. Если бы я знала, что получу наследство, жемчужина была бы крупнее.

И она вдела булавку в мой галстук.

— А теперь разрешите мне пойти домой, — сказала она.

Рейчел подала мне руку; я вспомнил, что ничего не ел с самого утра, и сразу почувствовал изрядный аппетит. Поворачивая то вправо, то влево, мы шли по петляющей между деревьями тропе — меня не покидали мысли о вареной курице, беконе и приближающейся ночи — и вдруг оказались в нескольких шагах от возвышавшейся над долиной гранитной плиты, которая, о чем я совсем позабыл, ждала нас в конце тропы. Чтобы избежать встречи с ней, я поспешно свернул к деревьям, но было слишком поздно. Рейчел уже увидела прямоугольную массивную глыбу, темневшую впереди. Она выпустила мою руку и, устремив на нее взгляд, застыла на месте.

— Что там такое, Филип? — спросила она. — По очертаниям похоже на надгробный камень, выросший из земли.

— Ничего, — быстро ответил я. — Просто кусок гранита. Нечто вроде межевого столба. Между деревьями здесь есть тропинка, она не такая крутая. Вот сюда, налево. Нет-нет, не за камнем.

— Подождите немного, — сказала она, — я хочу взглянуть на него. Я никогда не ходила этой дорогой.

Рейчел поднялась к плите и остановилась. Я видел, как шевелились ее губы, пока она читала надпись на камне. Я с тревогой наблюдал за ней. Возможно, это не более чем игра воображения, но мне показалось, что тело ее напряглось и она задержалась там дольше, чем было необходимо. Должно быть, она прочла надпись дважды. Затем она вернулась ко мне, но не взяла меня за руку, а пошла отдельно. Ни она, ни я не заговаривали о памятнике, но его зловещая тень преследовала нас. У меня перед глазами стояли нацарапанные на камне вирши, инициалы Эмброза и то, чего она не могла видеть, — записная книжка и его письмо, похороненные в сырой земле под гранитной глыбой. С отвращением к самому себе я чувствовал, что предал их обоих — Эмброза и Рейчел. Само ее молчание говорило, как глубоко она взволнована. И я подумал, что,