Графиня де Шарни. Том 1 - Александр Дюма

Неосторожная, она, наверно, подобно Семеле, пожелала увидеть Юпитера, и теперь, казалось, ее вот-вот спалит небесный огонь.

— Да это же господин де Мирабо! — сказал Питу. — Смотри-ка, вот он какой, господин де Мирабо, дворянский Мирабо. Вы помните, папаша Бийо, ведь почти что на этом самом месте мы видели господина Гоншона, народного Мирабо, и я еще сказал вам: «Не знаю, как дворянский Мирабо, а этот, народный, — сущий урод.» Так вот, знайте, что нынче, когда я повидал их обоих, сдается мне, что оба они одинаковые уроды, но дела это не меняет; все равно воздадим должное великому человеку.

И Питу взобрался на стул, а со стула перелез на стол, нацепил треуголку на острие своей шпаги и закричал:

— Да здравствует господин де Мирабо!

Бийо ничем не проявил ни симпатии, ни антипатии; он лишь скрестил руки на дюжей груди и угрюмо пробормотал:

— Говорят, он предает народ.

— Подумаешь, — возразил Питу, — такое говорят обо всех великих людях древности, от Аристида до Цицерона.

И еще более зычным и гулким голосом, чем в первый раз, он прокричал вслед прославленному оратору:

— Да здравствует Мирабо!

Великий человек уже почти скрылся из виду, увлекая за собой водоворот людей, хулы и приветственные клики. Питу соскочил со стола и сказал:

— А все равно, я очень доволен, что увидел господина де Мирабо…

Пошли, папаша Бийо, прикончим вторую бутылку и доедим нашу колбасу.

И он увлек фермера к столу, где их в самом деле ждали остатки угощения, которое Питу поглощал почти без посторонней помощи, как вдруг они обнаружили, что к их столику придвинут третий стул, а на стуле сидит какой-то человек и словно поджидает их.

Питу посмотрел на Бийо; тот смотрел на незнакомца.

День этот, конечно, был днем братского единения, а потому допускал некоторую бесцеремонность между согражданами, но в глазах Питу, не допившего второй бутылки и не доевшего колбасы, бесцеремонность эта почти равнялась той, которую позволял себе незнакомый игрок, подсевший к шевалье де Грамону.

Да и тот игрок, которого Гамильтон называет «ничтожеством», попросил у шевалье де Грамона прощения «за великую дерзость», между тем как незнакомец и не думал просить прощения ни у Бийо, ни у Питу, а, напротив, смотрел на них с некоторой издевкой, как, по-видимому, привык смотреть на всех и каждого.

У Бийо, конечно же, был не такой нрав, чтобы сносить подобные взгляды, не требуя объяснений; он проворно шагнул к незнакомцу, но не успел фермер открыть рот или поднять руку, как незнакомец подал масонский знак, и Бийо ответил на этот знак.

Эти двое даже не знали друг друга, однако они были братьями.

Впрочем, незнакомец и одет был так же, как Бийо, в мундир представителя от провинций; лишь по некоторым отличиям в платье фермер заключил, что человек этот, должно быть, принадлежал нынче к кучке иностранцев, сопровождавших Анахарсиса Клоотса и представлявших на празднестве депутацию от всего человечества.

После того как незнакомец и Бийо обменялись знаками, Бийо и Питу уселись на свои места.

Бийо даже кивнул головой в знак приветствия, а Питу дружелюбно улыбнулся.

Однако оба они, казалось, вопросительно смотрели на незнакомца, и он прервал молчание.

— Вы меня не знаете, братья, — сказал он, — а между тем я знаю вас обоих.

Бийо пристально глянул на незнакомца, а Питу, натура более непосредственная, воскликнул:

— Да неужто знаете?

— Я знаю тебя, капитан Питу, — произнес иностранец, — я знаю тебя, фермер Бийо.

— Все верно, — заметил Питу.

— Почему ты так мрачен, Бийо? — спросил иностранец. — Потому ли, что тебе, победителю Бастилии, ворвавшемуся в крепость первым, забыли повесить в бутоньерку медаль Четырнадцатого июля, забыли воздать тебе такие же почести, какие воздали сегодня господам Майару, Эли и Юллену?

Бийо презрительно улыбнулся.

— Если ты знаешь меня, брат, — произнес он, — ты должен понимать, что такое сердце, как мое, не могут опечалить подобные пустяки.

— Тогда, может быть, потому, что со всем присущим твоему сердцу великодушием ты понапрасну пытался воспротивиться убийствам Делоне, Фулона и Бертье?

— Я сделал все, что мог и что было в моих силах, чтобы эти злодеяния не свершились, — сказал Бнйо. — С тех пор я много раз видел во сне тех, кто пал жертвой этих злодеяний, и ни один из них ни в чем меня не упрекнул.

— Потому ли, что, после пятого и шестого октября вернувшись к себе на ферму, ты застал амбары пустыми, а поля нераспаханными?

— Я богат, — возразил Бийо, — один пропавший урожай мне нипочем.

— Значит, — сказал незнакомец, заглянув Бийо в лицо, — это оттого, что твоя дочь Катрин…

— Молчите! — произнес фермер, стиснув незнакомцу руку. — Ни слова об этом.

— Почему же? — возразил незнакомец. — Ведь я говорю об этом, чтобы помочь тебе отомстить.

— Тогда, — сказал Бийо, побледнев и вместе с тем улыбаясь, — тогда дело другое, давайте поговорим.

Питу не думал больше о еде и питье, он смотрел на незнакомца, словно на колдуна.

— И как же намерена действовать твоя месть? — с улыбкой продолжал иностранец. — Скажи. По-крохоборски, расправой с отдельным человеком, как ты уже пытался однажды?

Бийо стал бледней мертвеца; Питу чувствовал, как по всему телу его пробежала дрожь.

— Или ты собираешься преследовать всю касту?

— Собираюсь преследовать всю касту, — сказал Бийо, — потому что преступление одного человека — это их общее преступление; и господин Жильбер, которому я жаловался, сказал мне: «Бедняга Бийо, то, что случилось с тобой, случилось уже с сотнями тысяч отцов! Чем еще заниматься дворянам, если в молодости не похищать девушек из простонародья, а в старости не тянуть деньги из короля?.

— Вот как! Жильбер тебе это сказал?

— Вы его знаете?

Незнакомец улыбнулся.

— Я знаю всех людей, — сказал он, — и тебя, Бийо, фермера из Писле, и Питу, капитана арамонской национальной гвардии, и виконта Изидора де Шарни, бурсоннского сеньора, и Катрин.

— Я тебе уже говорил, брат, чтобы ты не произносил этого имени.

— Почему же?

— Что же с ней стряслось?

— Она умерла!

— Да нет же, она не умерла, папаша Бийо, — вскричал Питу, — ведь…

И с языка у него чуть не сорвалось: «Ведь я знаю, где она находится, и каждый день с ней вижусь, но Бийо твердым, не допускавшим возражений тоном повторил:

— Она умерла!

Питу склонил голову; он понял.

Быть может, Катрин была жива для других, но для него, отца, она умерла.

— Так, так! — воскликнул незнакомец. — Будь я Диогеном, я потушил бы свой фонарь: полагаю, что я встретил человека.