Искры - Раффи

со своими плугами и сохами, аробщики с запряженными в арбы волами и буйволами. Все были довольны, лица сияли радостью. Они пели, подобно воинам, победоносно вступающим в завоеванный город. Но эти воины не имели дела с кровью, они были тружениками кормилицы-земли! Чем ближе к деревне, тем сладостнее звучал голос певца. Быть может, его ждала милая, которая в эту минуту стояла у родника, держа кувшин над головою, и с восторгом слушала знакомый голос! Будь это жена, невеста иль возлюбленная — не все ли равно? Певец знал, что его с нетерпением ждет любимая, что после упорного дневного труда он может замереть на сладостной груди ее.

Впервые приходилось мне видеть такое ликованье! Казалось, обычные для крестьян мучительные заботы, тоска и страданье никогда не подбирались к этой деревне. Как и чем добились они этого ликования? Как они избавились от традиционных воплей, слез и стенаний? Я не старался выяснить это. Я лишь радовался, что, наконец, встретил людей, полностью наслаждавшихся благами, приобретенными в поте лица своего: беспощадный сборщик податей не продавал их быков, а разбойник-курд не угонял их скотины,

Рэс и сидевшие с ним старики занялись теперь крестьянами, возвращавшимися с работы.

— Говорят, сын Яко слишком много проказит, надо надрать ему уши, — сказал рэс, указывая на юношу с плутоватой физиономией; он шел горделиво в головном уборе, повязанном разноцветными платками и украшенном свежими полевыми цветами.

— Кто из нас в его годы не проказил? — снисходительно ответил священник, — молод еще, кровь играет в жилах, вырастет — угомонится.

— Говорят, сын Ванеса не хочет работать. Сегодня отец с трудом отправил его в поле, — заметил рэс.

— Да, он ленив, — подтвердили все.

— Не мешало бы взять пример с сына Матоса, ведь он работает за десятерых! Смотрите, весь день трудился, а теперь тащит для телят огромную охапку скошенной травы.

— Да будет бог милостив к нему, очень трудолюбивый юноша! — раздалось со всех сторон.

Так высказывались эти блюстители нравственности о каждом из проходивших работников. Мнения их быстро передавались из уст в уста, они служили стимулом для исправления нерадивых и поощрения передовых. В этом обществе уважение к старшим и их наставлениям являлось законом, освященным временем.

Перед домом рэса потрошили к ужину барана. Множество людей собралось вокруг. Все работали с одинаковым рвением — как члены семьи, так и их соседи.

Слух о приезде чужеземцев быстро распространился по селу. Это была интересная новость, так как чужестранцы редко попадали в это оторванное от остального мира село. Сельчане приходили поодиночке, издали внимательно осматривали нас и, удовлетворив свое любопытство, вновь удалялись. Иные молча садились с нами. Толпа, окружавшая нас, постепенно увеличивалась. Трудно было сказать, какое впечатление производили мы на этих, живущих обособленной жизнью, крестьян. Они спрашивали: «армяне?» и, получив утвердительный ответ, начинали смотреть на нас более дружелюбно.

Солнце закатилось: вечерняя прохлада сменилась холодом. Холод почувствовали только мы, а для сельчан он был настолько привычен, что все ужинали и спали на открытом воздухе; по утрам роса освежала их легкие постели.

Прекрасен сельский вечер на этом прибрежном нагорье! Даже во мраке село представляло великолепное зрелище! Во всех землянках мерцал огонек. Эти огоньки, ступенями поднимаясь по склону горы, казались висящими в воздухе. У вершины они сливались со звездами — трудно было отличить небесные светила от светилен крестьянских хижин!

Холод давал о себе знать. Мы попросили рэса проводить нас в дом. Спустились с кровли, и вот пред нами предстало просторное, выкопанное в земле, жилище со множеством комнат, сообщавшихся между собою дверьми. Это был подземный мир, в мрачных углублениях которого могли уместиться целые семейства. Да и семья рэса не была мала! Снаружи, с кровли, ничего не указывало на существование здесь подземного жилища, кроме небольших куполообразных возвышений с дымовыми отверстиями на вершинах, которые служили не только дымоходами, но и световыми отверстиями. Когда спустились вниз, мы вошли в комнату, которая представляла собой обширный зал. Высокие шестигранные деревянные колонны тянулись параллельно в два ряда до самого конца зала, погруженного в подземный мрак. Колонны наверху заканчивались деревянными капителями, поддерживавшими громадные балки потолка. Капители украшены были резьбой — продукт творчества местного плотника. Колонны были установлены на каменные подножия, которым искусный каменотес придал изумительно красивую форму. В колонны были вделаны дощечки наподобие руки и на них установлены светильники в форме голубя, из клюва которого высовывался фитиль, смоченный в льняное масло. Часть зала, предназначенная для приема гостей, была ярко освещена. Колонны обвешаны были оружием и принадлежностями винтовок, висели на них и небольшие корзиночки с различными предметами домашнего обихода. Украшения колонн довершали букеты с желтыми и пурпурными бессмертниками. Бесчисленными дверьми зал сообщался с другими комнатами, построенными по тому же типу. Здесь были амбары, кладовые и погреба, переполненные всевозможным добром. Весь достаток хозяина был налицо. Особая дверь вела в просторный хлев для рогатого скота и, далее, в конюшню. Животные проживали в тесном соседстве с хозяевами!

Я представлял себе земляное жилище, как подземное углубление, которое отличается от звериных нор лишь постольку, поскольку полудикий человек — от животного. Теперь же я убедился, что подземное жилище также может иметь усовершенствованное устройство, если успешно сочетаются ремесло с искусством. Жилище рэса было таково. Во всем бросались в глаза — величие, сила и могучая работа могучей руки. Стены были выложены из огромных камней — нет, это были не камни, а скалы! Ворочать их для своих сооружений могли только циклопы. Но циклопы не могли их скреплять, а здесь цементирующая масса так крепко связывала скалы, что они казались одной сплошной массой. И эта работа производилась внизу, в темноте, где в полном мраке жил мрачный народ, куда луч света проникал лишь через дымовое отверстие в потолке.

Мрачно было, очень мрачно!.. Непроницаемая тьма производила угнетающее, потрясающее впечатление. Все было черно: колоссальные стены, огромные балки на потолке, деревянные колонны и даже украшавшие их букеты бессмертников! В черный цвет их окрасил дым от неугасимого очага, этой святыни, именем которой и поныне клянется армянин-сельчанин! Очаг был установлен посреди комнаты; несколько поленьев горело тусклым пламенем, из которого временами вылетали искры. В зимнее время вокруг очага собиралось патриархальное семейство, и глава семьи рассказывал детям о деяниях предков. Очаг заменял дневное светило, от очага лился свет и распространялось тепло по мрачному подземелью. Очаг горел все время, его огонь не должен был угаснуть. Неугасимый очаг напоминал вечный огонь Этны, в котором циклопы ковали огненные стрелы Арамазда[128]. Но огненных стрел здесь не было, были