Приключения Перигрина Пикля - Тобайас Смоллет

— Но разрешите вам сказать, мистер как вас там зовут, — заключил он, — что ваше ни на чем не основанное заявление отнюдь не принудит меня безропотно примириться с потерей десяти тысяч фунтов.

Произнеся эти слова, он удалился столь ошеломленный таким недоразумением, что вряд ли сознавал, на ногах он стоит или на голове; по дороге он свернул в парк и бродил там, произнося монолог в похвалу покойного друга, состоящий из ряда проклятий, обратившихся на его же голову; когда же бешенство постепенно уступило место раздумью, он стал серьезно и горестно размышлять о своем несчастье и решил, не теряя времени, посоветоваться с адвокатами. Но прежде всего он намерен был обратиться к наследнику, который, выслушав правдивый рассказ об этом деле, быть может согласится отдать ему должное.

Приняв такое решение, он на следующее же утро положил в карман свои бумаги и отправился в портшезе к дому молодого аристократа, куда был допущен благодаря своей наружности и небольшой сумме, врученной привратнику. Он объяснил ему все происшедшее, подкрепив свои слова документами, которые предъявил, и заметив, что имя покойного будет обесчещено, если он принужден будет искать справедливости в суде.

Душеприказчик, будучи человеком благовоспитанным, выразил искреннейшее сочувствие его потере, хотя, казалось, был не очень удивлен услышанным и высказал пожелание, — раз уж мошенничество было совершено, — чтобы убытки пали на первого владельца закладной, который, по его словам, был вороватым ростовщиком, нажившим состояние на несчастье ближних. В ответ на доводы нашего героя он заявил, что не считает себя обязанным заботиться о репутации своего предшественника, который обошелся с ним жестоко и несправедливо, не только лишив его помощи и поддержки, но и причинив ущерб наследственному имуществу, насколько это было в его власти; поэтому не следует ожидать, чтобы он уплатил десять тысяч, за которые не получил никакого возмещения. Несмотря на свою досаду, Перигрин не мог не признать, что отказ не лишен основания. Излив негодование в злобных ругательствах по адресу умершего, он распрощался с любезным наследником и немедленно обратился за советом к адвокату, который заявил, что у него есть все основания выиграть тяжбу, после чего и был приглашен вести это дело.

Все эти шаги были предприняты в первый момент напряжения душевных сил, когда разнообразные страсти, пробужденные бедствием, привели его в такое смятение, что он принимал за душевное равновесие то, что являлось в сущности помрачением сознания; и прошло два дня, прежде чем он понял размеры постигшего его несчастья. Вот тогда-то он подверг самого себя тягостному допросу; каждый исследованный пункт причинял ему новые муки, и в конце концов он пришел к открытию, что от богатства его ничего не осталось и он обречен жить в тягостной зависимости от других. Уныние его было так глубоко, что одна эта мысль могла толкнуть его на какой-нибудь отчаянный путь, если бы противовесом ей не являлись успокоительные речи адвокатов и уверения министров, которые служили для него единственным оплотом против нищеты — жалким оплотом, как убеждаются обычно люди.

Человек по природе своей покладист и, если есть у него хоть слабая надежда, удивительно умеет приспособляться к превратностям судьбы, в особенности если наделен живым и пылким воображением. Так было и с нашим искателем приключений; вместо того чтобы предаваться меланхолическим размышлениям, которые внушала ему его потеря, он обратился к обольстительной и обманчивой надежде, тешась несбыточной мечтой о будущем величии и стараясь окутать прошлое покрывалом забвения.

После недолгих колебаний он решил осведомить Крэбтри о своем несчастье, чтобы поскорее пройти через мучительное испытание и не выслушивать бесконечных саркастических намеков и недоверчивых замечаний, которые были для него невыносимы. Поэтому он при первом удобном случае сообщил ему, что совершенно разорился по вине своего коварного патрона и попросил, чтобы Крэбтри не увеличивал его печали циническими словами, которые приятны людям, склонным к мизантропии. Крэбтри выслушал это признание с изумлением, не отразившимся, однако, у него на физиономии, и, помолчав, сказал, что наш герой не услышит больше от него ни одного замечания об этом событии, которое он давно предвидел и ждал со дня на день; и с иронической усмешкой посоветовал ему утешиться обещанием министра, который, несомненно, уплатит долги своего умершего закадычного друга.

Глава ХСIII

Перигрин отдает себя на суд общества и принят членом Общества сочинителей

После этого горького объяснения наш молодой джентльмен начал придумывать средство, чтобы пополнить сумму годового дохода, столь значительно уменьшившегося, и решил использовать в той или иной форме те таланты, какими наделили его природа и образование. В пору своего преуспеяния он слыхал о разных сочинителях, которые, не притязая на дарование или известность в области изящной литературы, получали большие деньги, исполняя для книгопродавцев работу, не имеющую никакого отношения к славе. Так, например, один из них занимался всевозможными переводами, по столько-то за лист, и даже держал на жаловании пять-шесть писцов, вечно трудившихся, подобно клеркам в конторе; благодаря этому он имел возможность жить в довольстве, наслаждаясь обществом друзей и бутылкой вина, не гоняясь за славой и домогаясь только репутации честного человека и доброго соседа. Другой изобретал разнообразные планы для новых лексиконов, составляемых поденными работниками под его наблюдением; специальностью третьего была история, а также рассказы о путешествиях, собранные или сокращенные такого же рода помощниками.

Мистер Пикль, занявшись сравнениями, воздал должное своим способностям, нимало не сомневаясь в том, что может превзойти любого из этих предпринимателей во всех отраслях их промысла, если придется ему когда-нибудь проделать такой опыт; но честолюбие побуждало его сопрячь выгоду со славой и создать произведение, которое заставит публику прославить его имя и в то же время упрочит его положение среди издателей. С этою целью он стал поклонником музы; и памятуя о том, сколь мало внимания уделяет наш век тем поэтическим произведениям, которые лишены сатиры или непристойностей, он занялся подражанием Ювеналу и жестоко отхлестал по заслугам ряд видных особ. Хотя имя его не было напечатано на заглавном листе, однако он позаботился о том, чтобы все угадали истинного автора, каковой не совсем обманулся в своих ожиданиях, ибо издание было тотчас распродано и об этом произведении беседовали на всех изысканных ассамблеях.

Столь удачное выступление не только вызвало заискивание книгопродавцев, которые добивались знакомства с ним, но и возбудило внимание компании сочинителей, именовавшей себя «Обществом» и пославшей к нему депутата с предложением стать членом Общества, избранным единогласно. Намеченный для этой цели депутат, сам будучи бардом, вкусившим от щедрот нашего героя, с величайшим красноречием убеждал его пойти навстречу их братству, описание коего разожгло любопытство Пикля, который отпустил посланца, поблагодарив за великую честь, оказанную ему Обществом, и пообещав и впредь заслуживать такие похвалы.

Позднее тот же самый вестник познакомил его с церемониями Общества и, выслушав его, Перигрин сочинил оду, которую надлежало прочесть публично в вечер официального вступления в число членов. Он узнал, что это учреждение является попросту содружеством сочинителей, объединившихся по взаимному соглашению, во имя общих интересов и развлечения и враждовавших с другим такого же рода союзом, куда входили их заклятые враги и хулители. Стало быть, не чудо, что они старались укрепиться с помощью такого ценного приобретения, каким должен был оказаться наш герой. Общество состояло только из сочинителей, а последние занимали все ступени известности, начиная от слагателя песни, положенной на музыку, и кончая драматическим бардом, который появлялся на котурнах на сцене; мало того, один из членов Общества закончил эпическую поэму в восьми частях и в настоящее время хлопотал о подписке на издание.

Нелепо было бы предполагать, что такое сборище сынов Аполлона может проводить целые вечера спокойно и благопристойно, если его не обуздывает лицо, пользующееся авторитетом; и так как это затруднение было предусмотрено, они избрали председателя, облеченного властью зажимать рот членам, вздумавшим нарушить согласие или субординацию. Мудрец, занимавший в ту пору пост председателя, был пожилым человеком, чья физиономия живо отражала ту злобную досаду, какая появляется после многократных освистываний. Ему чрезвычайно не посчастливилось с его театральными произведениями, и был он к тому времени «освистан без всякой надежды на искупление» (по словам одного нечестивого остроумца, который принимал участие в провале его последней пьесы). Однако он все еще медлил у подножья Парнаса, переводя кое-кого из классиков и пописывая всякую всячину; и благодаря несокрушимой уверенности, высокомерной дерзости, бесстрашным злобным речам и некоторому знанию жизни он ухитрился приобрести и сохранить репутацию человека, обладающего знаниями и остроумием во мнении тех, кто не имел ни того, ни другого. И эту точку зрения разделяли даже несколько членов Общества, хотя большинство тех, кто способствовал его избранию, состояло из лиц, страшившихся его злобы, уважавших его опытность и преклонный возраст или ненавидевших его соперника, эпического поэта.