Врата Рима. Гибель царей - Конн Иггульден

контратакой, а без приказов сотни ошеломленных одиночек не могли оказать сопротивления неведомому противнику и массами гибли под клинками ветеранов.

Клич Юлия подхватила когорта Гадитика; рев легионеров еще больше смутил и испугал греков. Кабера выпускал оставшиеся стрелы в черные палатки. Юлий срубил какого-то полуголого человека, не успевшего замахнуться мечом. Во всеобщем хаосе он едва не пропустил тот момент, когда настала пора скомандовать отступление.

Казалось, прошло очень много времени, прежде чем раздался звук боевой трубы и беспорядочно мечущиеся греки начали сбиваться в отряды. В тех палатках, которые остались не потревоженными атакующими, мятежники разобрали оружие и теперь выскакивали, готовые к бою. К воплям и звону клинков добавились громкие приказы на языке эллинов.

Развернувшись, Юлий отсек руку греку в тот момент, когда враг был готов ударить его в спину. Каждый удар тяжелого гладия был страшен, но следующий выпад офицера встретил мощный блок, и Юлий оказался лицом к лицу с двумя противниками. Со всех сторон появились солдаты Митридата. Они оправились от первого шока, и Волкам необходимо было отступать, чтобы не погибнуть во вражеском лагере.

– Отступаем!.. – закричал Цезарь, нанося рубящий удар по колену ближайшего к нему противника.

Тот рухнул, второй грек споткнулся о его тело и покатился под ноги.

Юлий отпрыгнул, развернулся и кинулся бежать, скользя подошвами сандалий по окровавленной земле. Легионеры немедленно бросились за командиром, быстро отрываясь от врага, вовсе не спешившего начать преследование.

За пределами лагеря, освещенного огнями, все еще царила непроглядная тьма. Как только Цезарь скомандовал отступление, все факелы часовых были погашены, и римляне, растворяясь в ночи, быстро удалялись от логова врага, завалив его трупами мятежников.

Греки остановились на границе света и тьмы, не желая идти в ночь, таившую, быть может, тысячи римлян. Ведь их уверяли, что те далеко, в неделе пути от их становища. То там, то здесь раздавались нерешительные голоса, противоречивые приказы; пока греки колебались, Волки уходили все дальше, отрываясь от преследования.

Митридат был вне себя от ярости. Его разбудили отчаянные вопли, доносившиеся с другого конца лагеря. Шатер царя стоял недалеко от узкого прохода между двумя холмами, и когда в тяжелой ото сна голове немного прояснело, он понял, что лагерь подвергся нападению со стороны, которая считалась безопасной. Там, за спиной его войска, остались только испуганные римские городки, расположенные по восточному побережью.

Лагерь десятитысячной армии занимал значительную часть долины: к тому времени, когда царь со своими офицерами прибыл к месту ночного боя и принялся восстанавливать порядок, римляне уже исчезли.

С мрачными лицами командиры Митридата докладывали о потерях. Выжившие в ночной резне утверждали, что на них напало не менее пяти тысяч врагов, перебивших около тысячи восставших. Митридат сразу же вспомнил, как много лет назад в Грецию явился Сулла, расстроивший тогда все его планы.

Как римляне могли оказаться у него в тылу? Задумавшись, царь шагал среди разбросанных трупов. Подойдя к границе лагеря, он всмотрелся в темноту и вдруг в бессильной ярости швырнул в нее свой меч. Ночь поглотила клинок, как только он вылетел из руки своего хозяина.

– Часовые мертвы, господин, – доложил офицер.

Митридат посмотрел на него красными от дыма и недосыпания глазами.

– Выставить усиленные караулы, свернуть лагерь и приготовиться к выступлению на рассвете. Мы их настигнем.

Офицер побежал передавать приказы, а Митридат снова обвел взглядом картину смерти и разорения. Тысяча греков погибла, а римлян среди них на земле он почти не видит. Почему они отступили? Какой бы легион это ни был, до утреннего рассвета римляне могли бы пройти по всему лагерю, сея смерть и панику среди его людей. Где же обрести безопасность, если не в собственном убежище, расположенном на родной земле?..

Минувшим вечером, отходя ко сну, Митридат считал себя главнокомандующим крупнейшей армии, какую когда-либо собирал или даже видел. Теперь он знал, что, даже засыпая, будет испытывать страх, ибо в любой момент могут напасть враги и, словно глумясь над его воинами, с унизительной легкостью забрать их жизни.

Царь смотрел на лица повстанцев, видел, что потрясение и ужас постепенно сходят с них, но душу Митридата грызло сомнение. Он думал, что его окружают львы, а оказалось, что это ягнята.

Предводитель греков пытался справиться с отчаянием, но оно все сильнее давило на него. Разве можно рассчитывать на победу над Римом? Эти люди собрались под его знаменем после нескольких быстрых побед над ненавистными захватчиками, все они были молоды, исполнены мечтами о древней славе Спарты, Фив, Афин. Мечтами Александра, которые невозможно претворить в жизнь.

Митридат шагал, опустив голову и сжимая кулаки. Люди расступались перед ним, не смея заговорить с разгневанным царем.

– Мы должны вернуться, – сказал Светоний. – Еще одна атака, пока они снимаются с лагеря. Мятежники этого не ожидают.

– И как мы будем отступать после рассвета? – раздраженно поинтересовался Юлий. – Нет. Продолжаем движение, пока не найдем укрытие.

Он отвернулся, чтобы не видеть, как нахмурится Светоний, услышав его слова. После ночного боя младшего офицера охватила жажда убийства. Юлия это бесило. По его мнению, в подобном тактическом приеме было мало чести – только лишь практическая необходимость сокращения численности врага. Ярость, бурлившая в его жилах в ходе схватки, испарилась, едва римляне отступили из лагеря, но у Светония безнаказанное кровопролитие вызвало нечто похожее на сексуальное возбуждение.

Ветераны отступали со всей скоростью, на которую были способны, не выражая радости по поводу удачной операции, не обращая внимания на легкие раны. Цезарь машинально подмечал все эти детали. Как он и приказал, люди соблюдали полное молчание. Только Светоний ворчал на ходу, не переставая: похоже, не мог совладать с переполнявшими его чувствами и удержаться от похвальбы.

– Мы расставили лучников, и они прикроют наш отход, – убеждал он Юлия, заглядывая ему в лицо. – Ты видел, как я подстрелил часового? Прямо в горло. Отличный был выстрел.

– Замолчи! – резко бросил Цезарь. – И встань в строй!

Светоний ему надоел. Было что-то отвратительное в его стремлении повторить резню. В морских сражениях он никак не отличился, однако резать спящих людей ему понравилось. В нем пробудилось нечто отвратительное для Юлия, и молодой командир постарался отогнать эту мерзость подальше от себя. В голове всплыло воспоминание о распятии, и Юлий содрогнулся. Интересно, а у Светония могло проснуться милосердие или он довел бы чудовищную казнь до конца? Цезарь подозревал, что пираты умирали бы долго, руководи расправой Светоний.

Младший офицер помедлил с исполнением приказа, и Юлий чуть не ударил его. Неужели он думает, что находится в особых отношениях с командиром, потому что