Курсив мой - Нина Берберова

До свиданья. Не поминайте лихом. Плюньте на Н.Р. Слово и эмигрантское болото. Раз Вы добрались до Америки, то так просто при Ваших "качествах" и твердости добиться успеха там. Желаю Вам этого и уверен, что именно Вы добьетесь там многого Не думаю, как не бессвязно это письмо, чтоб Вы поняли его превратно.

Целую Ваши прелестные руки.

Ваш Георгий Иванов.

К этому письму было приложено переписанное рукой Иванова его стихотворение "Мелодия становится цветком" и к нему - приписка:

Это - Вам вместо цветов. Мне этот стишок самому нравится. Я после Портрета написал уже штук сорок, и по моему хороших.

Г.И."

Из Нью-Йорка я послала ему посылку. В ответ он прислал мне следующее письмо, которое я, как и первое, печатаю без исправления описок и только меняя старую орфографию на новую:

[Монморанси, конец декабря 1951 г.]

"Дорогая Нина Николаевна,

Благодарю Вас с непростительным запозданием. Если не извинение, то объяснение этого, отчасти в том, что Ваша посылка пришла в дни когда я только что стал кое-как поправляться - была со мной как говорится, легкая "кондрашка" вроде кровоизлияния в мозг. Но, конечно, я двадцать раз должен был и мог написать Вам и не раз приступал - но то нет бумаги, то денег на марки, то начну и не допишу по лени или усталости. Простите, пожалуйста, дорогая Нина Николаевна, все эти "неуважительные основания" (была кажется такая эстетская книга Аксенова - Центрофуги?). Во всяком случае верьте, что элемента неблагодарности во всем этом не было - напротив я был - и продолжаю быть - очень очень тронутым. Вещи присланные Вами сами по себе и прекрасные и весьма мне кстати пришлись, но на старости лет я особенно стал чувствителен к вниманию, ласке, улыбке дружбы. Фраза эта звучит литературно, т.е. не так как хотел бы сказать. Но, правда, верьте моей искренности. Я не заслуживаю, вероятно, ни внимания, ни дружбы - но от этого не уменьшается, может быть увеличивается напротив потребность в них. Ну, не буду размазывать. Еще раз очень и очень благодарю Вас.

Вечность прошла, как Вы уехали. Я очень жалел, что с Вами не простился, - кажется я послал Вам тогда письмо и стихи о Лермонтове? Или только стихи? Не помню теперь. Не подумайте, что "ударчик" приключившийся этим летом со мной - отшиб мне память. Это тогда, когда Вы уезжали [я] жил как в тумане и не запомнил собирался ли только послать при стихах несколько слов или приписал их. Или возможно, написал не то, что хотел. Но помню очень точно "зигзаги", "точку", где-то на дне сознания - вот Вы уезжаете и должно быть "навсегда" во всех смыслах и уже не поправить, то что мне хотелось бы поправить или исправить, чтобы Вы думали обо мне и о моем отношении к Вам, не "лучше", Бог с этим, но иначе, потому что жизнь моя так сложилась и сам я так путал, что ничего, что я на самом деле думаю и чувствую завалено всякой всячиной, не только скверной, но сложной случайной и чуждой мне Коша, т.е. Смоленский сказал недавно, что Вы ему писали, что Вам нравятся мои сгихи в "Нов. Ж.". Если Вы мне напишете что именно нравится, буду очень признателен: видите ли - можете "навести справки" - я не раз повторял - Ваша рецензия о "Портрете без сходства" мне крайне ценна. Дело не в похвалах, а в удовольствии, которое я испытал от нее за правильное и дающее поэтому удовлетворение - определение знания [зачеркнуто: смысла] и места моей поэзии. Хвалили меня, множество раз, сами знаете, и все это сплошь, вплоть до - может быть читали - Зинаиды Гиппиус "не то" не по существу: более умный и более глупый Мочульский. Ваша рецензия в этом смысле единственная, а как никак - тоже на старости лет когда [одно слово неразборчиво] и игра становится скучна и критика, и за сорок лет начитался вдоволь преувеличений и выдумок - и сам их только и писал - дорого ответственный и "разумный" отклик на как никак на дело всей жизни. Жаль только что заметка Ваша только схема в сорок или пятьдесят строк. Вот если бы как нибудь написали обо мне подробнее. Говорят, что только что напечатана Ваша статья о Ходасевиче - но не знаю даже, где.

Ну, статья это дело сложное и может быть совсем Вам неподходящее сейчас, но несколько слов "по существу" может быть мне напишете. И что не нравится, тоже очень хочу знать. Пожалуйста, по откровенней. Мне и интересно и полезно. Я Вам верю. И рецензия о "Портрете без сходства" и еще что Вы долго мои стихи не любили - и потом оценили так высоко делает для меня Ваше мнение и Ваши советы важными и нужными. Коша еще сказал, что Вы писали ему, что то вроде "старшим нравится, новые не понимаю!". Мне любопытно бы знать конкрет-ным образом в двух словах что слышали Вы от "новых". Только любопытно - потому что, как правило, "новые" городят критикуя, чушь, независимо от того, хвалят или ругают то или другое. По-моему они сплошь и рядом даровиты, часто изумительно "полны сил", но талантливость эта неотделимо слита с серостью почище латышской литературы или эпохи до символизма. Они наивны и первобытно самоуверенны, и как будто не поддаются органически культуре. Я к ним, т.е. к этим ди-пи - питаю больше, чем симпатию, я чувствую к ним влечение кожное и кровное. Но считаю, что они тоже "жертвы" большевизма, как и мы, только по иному. Нашу духовную культуру опозорили, заплевали и уничтожили, нас выбросили в пустоту, где, в сущности, кроме как заканчивать и "подводить итоги" "хоронить своих мертвецов" - вроде моей поэзии - ничего не остается. Их вырастили в обезяннике пролетариата - с чучелой Пушкина вместо Пушкина, какого знаем мы, с чучелой России, с гнусной имитацией, суррогатом всего, что было истреблено до тла и с корнем вырвано. И получилась - бешенная одаренность рвущаяся к жизни - как если бы раззорена оранжерея - весной сквозь выбитые стекла покрывая все и мусор раззоренья и то что в почве еще уцелело от редкостных клеток, все глуша, ничего не соображая, торжествуют наливаясь соками на солнышке лопухи. Извините за лирический пассаж пришлось к слову, хотя и не полагается столь "образно" выражаться. Но, действи-тельно, я так ощущаю это наше "молодое незнакомое племя". Я думаю, что они и вообще Россия, пусть и освобожденная, в этом смысле "непоправимы", по крайней мере очень надолго. А - но возможно и навсегда. Почему бы и нет? "Не такие царства погибали", сказал о России не кто-нибудь, а Победоносцев. И в наши дни звучит это убедительней и более "пророчески" - чем "признанные пророчества" вроде Достоевского. Кстати всю жизнь я считал Достоевского выше всего что написано людьми, гениальнее и проникновеннее всего. И вот, признаюсь, засомневался. Возможно что я теперь ошибаюсь, но лежа после своей кондрашки перечел всего Достоевского. О, гениально, если угодно. Но - повторяю - может быть поглупел или очерствел с годами, - но фальшь так и прет для меня и из вершин и из срывов. Более того, за всеобъемлемостью, все пониманием, все проницанием "страшно вымолвить" - проступает нечто вроде кривлянья и душевного ничтожества. Ах, весьма возможно, что говорю чушь. Тем более, что совпадаю с пошлой стороной человечества, вроде Мельгунова. Мне лично кажется, что не совпадаю, потому что иначе, сквозь как никак душевный опыт пришел к этому. Но возможно, что и