Неповторимое. Том 1 - Валентин Иванович Варенников

пришлось развертываться, был весь в рытвинах и колдобинах. В-третьих, приходилось стрелять снизу вверх, что весьма неудобно. И в-четвертых, что самое главное, левое орудие оказалось в таком положении, что оно не только «своего», но вообще ни одного танка, кроме второго справа, не видело. Выдвигать орудие вручную – это бессмысленно терять время. Об этой критической ситуации командир левофлангового четвертого орудия доложил сразу: «Целей не вижу! Наблюдаю один танк справа».

Я даю соответствующие команды.

Решение было принято мгновенно, и оно оказалось единственно правильным. Получилось так, что справа налево три орудия видели все четыре танка. Поэтому по первой команде эти три орудия выстрелили в «свои» танки по одному снаряду. Затем огонь этих трех орудий был перенесен на самый левый, четвертый танк. А наше четвертое левофланговое орудие, наблюдая только второй танк «противника» справа, сумело успеть выстрелить в него всего один раз.

Время кончилось, была дана команда прекратить стрельбу. Все замерло. Расчеты были построены за орудиями. Стволы максимально подняты вверх. Казенники открыты. Несколько проверяющих остались на позиции, а трое, во главе с генералом, поехали на двух «виллисах» к целям. Взяли и меня. Я чувствовал, что задача выполнена положительно, потому что лично наблюдал, как снаряды-болванки «прошивали» цели. И все же очень переживал.

Хотелось, чтобы оценка была как можно выше. Согласитесь, это вполне естественное желание.

Начали осмотр диспозиций справа налево. В первом справа танке была одна пробоина. То есть правое орудие успело попасть в танк, который шел прямо на орудие. Во второй справа мишени было два попадания. Орудие, на которое шел танк, успело его поразить. По этому танку сделало выстрел и попало левофланговое орудие. В третьем танке оказалось, как и в первом, тоже одно попадание. Значит, третье орудие успело поразить «свою» цель.

И наконец, в последнем, четвертом танке оказалось три попадания!

Это была не просто победа, а блестящая победа. Я ликовал, но вида не подавал.

Командующий артиллерией корпуса и остальные офицеры подошли ко мне. Генерал тепло, душевно поздравил меня с отличной оценкой, пожал руку. Другие поздравили тоже. Мы вернулись на батарею. Генерал приказал построить личный состав. Затем объявил всем благодарность и провел подробный разбор действий батареи. Отметив, что второе орудие отстрелялось быстрее всех и оба снаряда попали в цель, вызвал из строя наводчика этого орудия ефрейтора Соколова и наградил его часами.

В батарее был праздник. Мы вернулись в полк, так сказать, с высоко поднятой головой. Я подробно доложил обстановку майору Володину. Он уточнил ряд деталей и приказал построить дивизион. Расхаживая перед строем и энергично жестикулируя, командир дивизиона так увлеченно и с вдохновением рассказывал всему личному составу о нашей стрельбе, что складывалось впечатление, будто он сам не только наблюдал всю эту картину, но и лично стрелял. Нам было очень приятно, когда командир дивизиона отметил, что мы прославили и дивизион, и полк.

В общем, все было прекрасно. Через некоторое время меня вызывает начальник штаба полка и говорит: – Так ты все-таки собираешься в академию? – В какую академию? Тем более с моей должности? – С твоей должности можно идти в любую академию на инженерный факультет.

Это меня заинтересовало. Я начал наводить справки через различные полковые и дивизионные службы, вскоре пришел к выводу, что можно было бы поступить в Военную академию бронетанковых и механизированных войск на инженерный автотракторный факультет.

Решение принято. Рапорт написан и начальниками поддержан. Я стал активно готовиться. И хотя, кажется, все стало на свое место, все-таки по-прежнему душевного удовлетворения не было. Я чувствовал, что это какой-то компромисс с теми принципами, которых я придерживаюсь.

И это чувство не оставляло меня во время всей истории с поступлением в академию. Кажется, все формальности соблюдены. Подготовка прошла хорошо. На наших курсах, организованных при дивизии, я имел возможность, как и другие, подтянуться и проверить свою готовность – все было нормально. Вовремя выехал в Москву и прибыл в академию. Прошел все комиссии, осмотры, собеседования, а самое главное – сдал хорошо вступительные экзамены. И вдруг объявляют, что автотракторный факультет, на который я имел виды и поэтому поступал в академию, переведен в Военно-транспортную академию. А вместо этого факультета организован 2-й инженерно-танковый факультет, на который зачисляются все сдавшие экзамены на автотракторный.

Читатель может представить мое состояние и настроение. Я совершенно не мечтал стать танкистом. Тем более танковым инженером. Идя же на автотракторный факультет, я рассчитывал, что, имея специальность инженера-автомобилиста, в случае дальнейшего сокращения Вооруженных Сил мог легко найти себя и «на гражданке». И вдруг все рушится. Конечно, я кинулся в кадры и потребовал, чтобы меня перевели в Военно-транспортную академию на автотракторный факультет. Мне ответили, что никто этим заниматься не будет и что я приказом уже зачислен слушателем 2-го инженерно-танкового факультета академии. Сгоряча пишу в резкой форме рапорт об отчислении. Через два дня вызывают в отдел кадров академии, «прочищают» мне мозги, вручают предписание для возвращения в часть, где записано, что отчислен решением мандатной комиссии, хотя ни на какую мандатную комиссию меня не вызывали. Мало того, в предписании, как позорное клеймо, была еще сделана приписка, что мне объявлен выговор (без объяснения – за что) и рекомендуется взыскать с меня за проезд.

С этим «волчьим билетом» я отправился в свою дивизию, проклиная всех на свете кадровиков, которые поступают бездушно и бездумно, принимая самостоятельно решения по тому или иному человеку и даже совершенно не ориентируя своих командиров и начальников в сложившихся ситуациях. Хотя надо сказать честно, что было на моем пути немало и внимательных офицеров-кадровиков. А некоторые сыграли просто решающую роль в моей послевоенной жизни. С особой благодарностью я вспоминаю подполковника Чичвагу (он вел в управлении кадров Северного округа 6-ю общевойсковую армию) и генерал-лейтенанта Майорова – начальника управления кадров Сухопутных войск. Они не только не были бюрократами, но не допускали и малейшего равнодушия к судьбам военнослужащих. Наоборот, всегда выслушают, посоветуют, а если пообещают, то обязательно выполнят. Как важно, чтобы кадровик был внимательным, заботливым, человечным, а не формалистом. Добравшись до Йены, где располагалась наша 20-я механизированная дивизия, я решил идти только к начальнику штаба нашего полка подполковнику Фролову, и больше ни к кому. Я еще раньше проникся к нему большим уважением и чувствовал взаимность. Поэтому понимал, что только он мог объективно разобраться во всем случившемся. Когда я предстал пред ясны очи Фролова, тот с удивлением сказал: – А мы-то думали, что ты уже «академик». Да и, кажется, есть телеграмма о твоем зачислении слушателем академии… Тут я