Марк Твен - Максим Чертанов

На Бермудах он также сблизился с девушкой из семьи среднего достатка — дочерью архитектора Дороти Стерджис. Она была уже студенткой колледжа, отношения сложились взрослые — не «увнучивание» и не флирт, а дружба равных. Дороти (она стала известным художником-иллюстратором) вспоминала, как гостила у Твена в 1908 году: «Мы обычно сидели в лоджии, когда он читал почту, и говорили о текущих событиях. Он очень интересовался политикой и, помню, прочел мне целую диссертацию о Тедди Рузвельте… Потом мы гуляли в ближайшем лесу, сидели на опушке и читали друг другу вслух, чаще всего Киплинга».

«Все мы — коллекционеры. Лично я коллекционирую зверушек — девочек от 10 до 16 лет, милых, прелестных, наивных и невинных — чудных юных созданий, чья жизнь — сплошная радость; они еще не знали горя и утрат». «Внучек» стало так много, что требовался учет: в апреле 1908 года Твен объявил о создании клуба «Морские ангелы» (есть рыбка с таким названием), куда вошли 12 девочек. Кроме бермудских «внучек», членами клуба стали Дороти Квик и Фрэнсис Нунналли, а также дочери Пейна и Харви — Луиза и Дороти. Последний «ангел», пятнадцатилетняя дочь адвоката Марджори Брекенридж, вступила в клуб летом 1908 года. Самой старшей была Дороти Стерджис; в виде исключения приняли взрослую женщину, актрису Маргарет Иллингтон, а заодно и ее мужа — со статусом «наблюдателя». Собирались на Пятой авеню и в других твеновских домах «на чашку чая», слали друг другу открытки, «дедушка» подарил каждому члену клуба по булавке с изображением рыбки. Но вся эта затея была формальной: по словам очевидцев, по-настоящему Твен любил только Дороти Квик и, может быть, Маргарет Блэкмер. Кларе отцовская причуда не нравилась, как и белые костюмы и прочие экстравагантности. Вряд ли она всерьез боялась, что он оставит кому-то из «ангелов» наследство, но ей было неприятно, что он демонстрирует привязанность к чужим внучкам, словно уже не надеясь обзавестись собственными.

Изабел поощряла все прихоти Короля, одобрила и «морских ангелов», вела самостоятельную переписку с девочками и их родителями. Они не были опасны. Джин была устранена, Клара приручена, Кэти Лири боготворила хозяина и Клару, а раз им нравилась Лайон, то и Кэти она нравилась. Роджерс мог уничтожить Лайон и Эшкрофта одним щелчком, но предпочитал не вмешиваться — может, потому, что сам женился на молодой и считал, что друг собирается сделать то же и имеет на это право. (Неизвестно, что он думал об Изабел, но бывать в доме Твена почти перестал, как и Хоуэлс с Туичеллом, и никогда не звал ее или Эшкрофта на «Канаху».) Но существовал еще Пейн, и все шло к тому, что именно он станет литературным душеприказчиком Марка Твена.

Биограф был рассеян, прошлым летом умудрился потерять автобиографию Ориона Клеменса, учет документов вел небрежно, держал их у себя дома, ни перед кем не отчитывался.

Он собирал письма Твена, в частности, попросил их у Хоуэлса; Твен это одобрял, но 22 января 1908 года вдруг написал Хоуэлсу, что тот не должен был отдавать письма (Хоэулс отвечал, что не видит причин не доверять Пейну, но впредь будет пересылать письма непосредственно Твену, если тот так хочет); причину такого решения он впоследствии объяснял тем, что Эшкрофт возбудил в нем подозрения. Война началась… Тем временем Джин пыталась вырваться уже из Гринвича; отец Нэнси Браш ее навестил, предложил жить у него в Дублине, Петерсон дал согласие, потом по какой-то причине передумал, отец, как всегда, написал, что дочь должна слушаться Петерсона. Сам он приезжал к ней один раз, в апреле, в сопровождении Эшкрофта.

Он был занят: банкет в Клубе иллюстраторов, в Обществе книготорговцев, речь на открытии городского колледжа, театральные премьеры. Находил время работать, но ничего крупного до мая написано не было. «Д-р Ван Дейк, человек и рыбак» («Dr. Van Dyke as a Man and as a Fisherman») — полемика с пресвитерианским священником Генри Ван Дейком, славившимся проповедями альтруизма, а также пристрастием к рыбалке: ловля беззащитных существ на железный крючок не вяжется с христианскими идеалами. «Отрывок из дневника Сима за 920 год от сотворения мира» («Passages from Shem's Diary») — последний фрагмент твеновского Ветхого завета, посвященный строительству ковчега. На «Жизнь на Миссисипи» заканчивался срок копирайта — начал переделывать текст, как и обещал. Джин просила позволить ей провести в Дублине лето и вновь получила отказ. Ее с компаньонками переселили в Глочестер, штат Массачусетс, — еще дальше от Нью-Йорка.

20 мая отец писал ей: «Раньше ты была бы недовольна своим новым домом, но твой характер и твоя философия переменились к лучшему, как и твое здоровье. Ты стала милой и доброй, не беспокоишься, не жалуешься и не придираешься ко всему, как раньше. <…> Я весьма рад слышать, что ты больше не поглощена только собой и находишь возможность помогать другим. Мне жаль, что я сам не такой; если когда-то во мне это и было, то давно ушло. Я слишком стар, чтобы интересоваться чьим-то благом, кроме моего собственного. <…>…теперь, после 60 лет борьбы и забот, я взял отпуск и не желаю ничего слышать о том, что Сюзи называла «житейскими бурями»». И он сообщал дочери, что Лайон и Эшкрофт знают об этом нежелании и оберегают его от «бурь» и он признателен им за это.

В мае Клара уехала с Уорком в Европу, а 18 июня ее отец вселился в новый дом. До этого он ни разу не был в Рединге — хотел увидеть дом, лишь когда обустроят все до последней мелочи и «кот будет мурлыкать у очага», — только высказал ряд требований: бильярдная красного цвета, комната для игры на органе и простор. Руководили строительством Изабел и Клара; оно обошлось в 55 тысяч долларов, в основном принесенных «Путешествием капитана Стормфилда в рай». Участок в 147 акров: заросли можжевельника и черники, березы, тис, ручей, через который переброшен мост. Дом, выстроенный в итальянском стиле, стоял на холме (сгорел при пожаре в 1923 году, в 1925-м был восстановлен): общая площадь 7600 квадратных футов, два этажа, 18 комнат, громадный чердак, два подвала, террасы, лоджии, музыкальный салон для Клары (прозванный «клеткой»), телефонная будка. Внутренней отделкой и меблировкой занималась Изабел на свой вкус: купидоны и персидские ковры. Роджерс подарил очередной стол для бильярда; знаменитая кровать осталась на Пятой авеню, так как в Рединге хозяин планировал жить только летом.

Он называл дом «Невинным очагом» и «Аквариумом» в честь «рыбок», но Клара потом переименовала его в Стормфилд — это название и прижилось. Боялся одиночества, сразу после переезда пригласил на неделю «внучек» Дороти Харви и Луизу Пейн, играл с ними в бильярд и в карты, завел еще трех котят в компанию к Бамбино, успокоился и решил, что в Нью-Йорк не вернется. В новом доме было уютно и тихо, но отнюдь не «как на кладбище»: за первые полгода побывало 180 гостей. Приезжали Маргарет Блэкмер, Дороти Квик, Ирен Геркен (с матерями), Дороти Стерджис, Пейн, Харви, Туичелл, Хоуэлс, Роджерсы, Сьюзен Крейн, Элен Келлер; ежедневно являлись репортеры и фотографы. Любил сниматься в окружении «морских ангелов» — комнату, где они заседали, прозвал «рыбным рынком». Ходил в деревню, обедал с соседями, совершал прогулки на свалку, где с соседскими детьми (на сей раз и мальчиками тоже) рылся в восхитительном хламе. Элен Никерсон, дочь соседа-юриста: «М-р Клеменс терпеть не мог официальности. Он принимал гостей, лежа в кровати, где читал или писал, повсюду валялись рукописи. Все были проинструктированы, что нельзя трогать ни одной бумажки никому, кроме Альберта Пейна. М-р Клеменс не вынимал изо рта сигару. Все предупреждали его, что курить в кровати опасно и может случиться пожар, но эти предупреждения от него отскакивали как горох от стенки. Люди в Рединге называли его Марком Твеном, знаменитым писателем и юмористом, но мы, дети и подростки, знали его просто как доброжелательного старика. Он рассказывал нам потешные истории и играл с нами в своем саду. Во всех играх победителю полагался приз — гривенник или четверть доллара». Ежемесячно проводился конкурс котов, Элен пришла без кота, но вся в царапинах — и получила от Твена первый приз.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});