Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15 (СИ) - Ваксберг Аркадий Иосифович

Корицкий молчал. Кочергин был прав и имел право, не официальное, а просто гражданское, говорить с ним без обиняков. А они... Что ж, они получат те данные, которых ждут. Изложенные аккуратно, добросовестно и до чрезвычайности убедительно. Это его, Корицкого, долг, если угодно, его отмщение.

Второе направление работы было осокинское, с некоторых пор, впрочем, ставшее его собственным делом, столько он вкладывал в него своих мыслей и сил. Когда Сергей Аркадьевич познакомился с результатами последних исследований, он с горечью сказал:

— Вам не обидно, Михаил Семенович? Я, к сожалению, далеко не молод. Вы за месяц сделали то, на что мне потребовалось бы полгода. Как же вы могли себе позволить... такое? С вашей-то головой?..

Корицкий отвернулся тогда к окну и вместо ответа только забарабанил нервно пальцами по стеклу. Ему нечего было сказать. Ну как он мог всерьез думать, что старик будет мешать ему из ревности к успеху или зависти к молодости? Не говоря уже о таком диком подозрении... С него все и началось.

Два человека в эти дни были рядом с Корицким. Помогали, поддерживали, главное — понимали. Светлана Осокина и Анатолий Кочергин.

Молодая женщина давно симпатизировала Корицкому. Она знала, что ее отец крупнейший специалист в своей области, что называется, с пеленок, но, как это часто бывает с близкими людьми, в повседневном общении утратила представление о подлинных масштабах его личности. Когда Светлана читала, слышала, что пишут или говорят об Осокине, ей казалось иногда, что речь идет о каком-то другом человеке, а не о том добродушном, заботливом папе, которого она видела ежедневно в тапках и халате. Идеалом же современного ученого — напористого, блестящего, смелого, остроумного — стал для нее, еще студентки пятого курса, пришедшей в лабораторию Корицкого на преддипломную практику, сам заведующий лабораторией.

Сказались определенным образом и сугубо личные обстоятельства. Тяжело пережив гибель своего первого любимого, а затем развод после неудачного замужества, Светлана весьма болезненно отнеслась к появлению в жизни Сергея Аркадьевича женщины — Юлии Николаевны Ларионовой. С эгоизмом молодости она не захотела посчитаться с правом отца на личную жизнь, хотя и продолжала дома по-прежнему заботиться о нем, любовно и... ревниво. С особым усердием выполняя свои обязанности младшего научного сотрудника в лаборатории Корицкого, Светлана как бы выражала тем самым свой невысказанный протест Осокину-ученому.

В последнее время — Светлана это уловила одной из первых — в лаборатории произошли большие перемены, и к лучшему. Это касалось всего: ритма работы, заинтересованности сотрудников в результатах исследований, даже характера шефа. Он стал куда более земным, чем раньше, и людям это нравилось.

Иногда, впрочем, Анатолию Кочергину казалось, судя по некоторым репликам, что у Светланы Осокиной порой возникали недоумения в связи с частыми встречами с ним у себя дома, поскольку только в квартире на Ленинском проспекте и мог капитан встречаться с Сергеем Аркадьевичем, когда того требовали обстоятельства. Однако поручиться за это он не мог, некоторая ироничность и резкость в суждениях, способные чувствительно задеть за живое, вообще были свойственны дочери ученого.

Кочергин видел, что Светлана умна, хорошо и разносторонне образована. Он понимал также, что молодую женщину, порвавшую с мужем при наличии ребенка, вряд ли можно признать довольной тем, как сложилась ее личная жизнь. Он знал, что женщины с такой судьбой бывают весьма проницательны и легко ранимы, зачастую мнительны, даже подозрительны. У него не было пока ни малейших оснований опасаться, что он плохо исполняет свою роль стажера, но разумом и интуицией молодой человек чувствовал, что если кто-то и догадывается об его игре, так это Светлана Осокина. Так получилось, что более других Кочергин вынужден был опасаться человека, который чем-то стал небезразличен ему с первой встречи. Анатолий не пытался даже заговаривать со Светланой Сергеевной о чем-либо, кроме как о делах, и то лишь в случае самой крайней необходимости. И трудно сказать, что более предостерегало его: профессиональная осторожность или обыкновенная застенчивость. Раньше, правда, Анатолий себя слишком уж застенчивым в отношениях с женщинами не считал, хотя и не отличался особой бойкостью.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Как это часто бывает в подобных ситуациях, на помощь пришел случай — в краснощеком облике Андрея Осокина (при разводе Светлана настояла, чтобы сын носил ее фамилию). Надо сказать, что, неведомо почему, мальчуган сразу выделил Кочергина из всех взрослых мужчин, которые приходили в дом. Может быть, потому, что Анатолий был самым молодым из них, может, еще по какой причине, а то и вовсе без причины, просто с той поразительной прозорливостью, с какой дети и животные всегда тянутся к доброму и нужному им человеку.

Анатолий и сам относился к младшему Осокину с симпатией и серьезной уважительностью. Однажды принес подарок: «Три толстяка» Юрия Олеши, книгу, которую считал одним из самых удивительных творений в отечественной литературе.

— Ничего другого в магазине не было? — с каким-то неуловимым подтекстом спросила Светлана Сергеевна.

— Было, — спокойно парировал Кочергин, — только зачем другое? Это книга-маршал.

— Как, как? — не поняла Осокина.

— Это Михаил Светлов однажды сказал. Дескать, у каждого настоящего поэта бывают стихи-рядовые, стихи-офицеры и стихи-генералы. Но очень редко кому удается написать стихотворение маршальского ранга. Для себя Светлов считал таким «Гренаду». Ну а по мне «Три толстяка» во всей советской литературе для детей — маршал... Извините, Сергей Аркадьевич ждет.

Кочергин скрылся за дверью кабинета ученого, а Светлана задумчиво погладила по голове сына, уже увлеченно разглядывавшего картинки. «Толстяки» наряду со «Сказками дядюшки Римуса» были любимой книгой и ее детства.

Однажды Андрей подкараулил Кочергина в прихожей и шепотом спросил:

— Дядя Толя! У вас бывает свободное время?

— Бывает, брат. А что?

— Тогда возьмите меня в свободное время в зоопарк. Мама давно обещает, и все ей некогда. Дедушке тоже.

— Ладно, если мама отпустит.

Светлана отпустила, но с одним условием: мороженого не покупать, так как мальчик недавно перенес ангину. Доход состоялся в ближайшую субботу. Времени у Анатолия все-таки было в обрез, однако за три запланированных часа они успели осмотреть всех «главных» зверей и покататься на пони. Последнее, конечно, относилось только к Андрею. Возле каждого ларька с мороженым мальчик с надеждой поднимал глаза, но Кочергин только мотал с сочувствием отрицательно головой и предлагал в качестве моральной компенсации ириски «Ледокол». Ириски тоже котировались.

Когда Анатолий вернул падающего с ног от усталости, но безмерно довольного сына матери, он, набравшись смелости, вдруг предложил:

— Светлана Сергеевна, можно мне и вас куда-нибудь сводить?

— Тоже в зоопарк? — молодая женщина не удержалась от улыбки.

— Зачем в зоопарк, — обиделся Анатолий, — можно и на хоккей. Во вторник «Динамо» с «Крылышками» играет.

Светлана уже смеялась.

— Ну и чудак вы... Знаете, в школе мальчишки звали в кино, потом, в институте, стали приглашать в театр, в ресторан. Но вот на хоккей еще никто не догадался.

Анатолий ухмыльнулся:

— А я так и думал. Потому и пригласил, чтобы восполнить пробел в воспитании. Пойдемте, не пожалеете.

— Что вы имеете в виду? — уже серьезно спросила Светлана.

— Игру, конечно, — тоже серьезно ответил Кочергин.

«Живой», не телевизорный хоккей Светлане понравился. Понравилось и то, как деликатно, но надежно оберегал ее Анатолий в толчее битком набитого зала и потом, на выходе.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Один только раз ей показалось, что на какой-то миг Анатолий смутился. Это произошло, когда в фойе второго этажа Дворца спорта его окликнул по имени, а потом радостно сгреб огромного роста офицер милиции с орденской планкой на груди.

— Это Виктор, — быстро сказал Анатолий, выбираясь из объятий здоровяка, — друг детства, давно не виделись...