Отряд; Отряд-2; Отряд-3; Отряд-4 - Алексей Евтушенко

– А сейчас предупредим ещё разок, – сказал Дитц и взял у Велги пульт.

– Эй, вояки! – рявкнул он в микрофон. – Теперь с вами говорит обер–лейтенант вооруженных сил Земли Хельмут Дитц. У меня для вас, как это всегда и бывает, две новости. Одна хорошая и одна плохая. Хорошая новость заключается в том, что ваши товарищи живы. Просто им сейчас некоторое, довольно продолжительное время, будет очень больно, и двигаться они не смогут. Теперь новость плохая. Если вы через пять минут не сложите оружие и не сдадитесь, мы откроем огонь, и тогда уже будет очень плохо всем вам. То же самое произойдёт, если вы попытаетесь спастись бегством. Пушки наших машин бьют далеко, – вам не уйти. Мы предлагали переговоры, но вы не захотели и сами выбрали свою судьбу. Теперь нас уже переговоры не устраивают. Мы требуем полной и безоговорочной капитуляции! Повторяю, если через пять минут, вы не сложите оружие и не сдадитесь, мы открываем огонь на поражение! Время пошло.

Но противник оказался упрям.

Не смотря на явный проигрыш в вооружении, ровно через три минуты он предпринял ещё одну попытку атаки. На этот раз его силы разделились. Две группы, человек по пятьдесят–шестьдесят в каждой, короткими перебежками, укрываясь при любой возможности за малейшим бугорком или кустиком, бросились в разные стороны, стараясь обойти вездеходы с флангов. Ещё два десятка бойцов кинулось к баллистам, чтобы заменить вышедших из строя товарищей. Остальные же, численностью не менее роты, тоже короткими перебежками двинулись вперёд в лобовую атаку.

– Храбрецы, – заключил с сожалением Хельмут. – Но дураки.

– Они просто ещё не поняли, – сказал Велга. – Думают, что мы блефуем. На понт берём, как сказал бы наш Валера.

– Что ж, – пожал плечами Дитц, – придётся им показать, что это не так, – и скомандовал. – Стихарь, Майер, парализаторами – огонь! И никого не жалеть.

Вездеходы чуть развернулись в противоположные стороны, и ровно через две минуты там, где ещё недавно было полно вооружённых и опасных людей, не осталось ни одного, кто смог бы причинить хоть кому–то малейшую неприятность в течении, как минимум, последующих трёх–четырёх часов.

Это была чистая победа.

Авторитет Велги, Дитца и всего отряда мгновенно поднялся на заоблачную высоту и, если до боя они нет–нет, а ловили на себе настороженные, недоверчивые и даже откровенно хмурые взгляды, то теперь сплошная доброжелательность и восхищение окружали их со всех сторон.

Все три сотни неподвижных до оцепенения и разоружённых пленных, воспользовавшись их же повозками и лошадьми, перевезли в пустой, частично использовавшийся под склад, ангар, приставили к ним охрану с мощными дальнобойными луками, а также, в качестве надёжной гарантии, Малышева и Шнайдера с ручными парализаторами и – на всякий случай – плазменными винтовками.

Самого же Хрипатого, худого, невысокого и довольно молодого на вид человека, с длинными редкими волосами неопределённого цвета и какой–то несерьёзной, растущей пучками, бородкой, а также его сожительницу и ближайшую помощницу Ольгу по кличке Плётка (её опознал начальник разведки племени Илья Андреевич), оказавшейся, в противоположность Хрипатому, довольно крупной женщиной средних лет с тяжёлым неприятным лицом, доставили в одно из спартански обставленных помещений административного корпуса, привели в сознание двумя уколами специального наркотика, частично устраняющего действие парализатора, и приступили к допросу.

Допрашивать пленников взялись Дитц и Велга.

– А, вижу, наши голубки помаленьку начали очухиваться! – воскликнул Хельмут, заметив, что привязанный к тяжёлому крепкому стулу Хрипатый, открыл глаза. – Замечательно! Можно приступать.

– Пить, – действительно хрипловатым, но каким–то тонким полудетским голосом попросил пленник. – Дайте воды.

– Может быть, дадим, – растянул губы в жутковатом подобии улыбки Дитц. – Но, вполне может статься, что и нет. А, как думаете, товарищ лейтенант?

– Думаю, от них самих будет зависеть, – скучным тоном отвечал Велга, развалившись в ленивой позе в случившемся рядом единственном на весь кабинет старом кресле, и небрежно закуривая сигарету. – Расскажут быстро и правдиво всё, о чём спросим, глядишь, и утолят жажду. Да что там жажду! Я даже не исключаю, что они заработают себе жизнь и относительную свободу. Совсем не исключаю. А вы, господин обер–лейтенант, что вы скажете на это?

– Насчёт жизни – да, возможно, я с вами и соглашусь, товарищ лейтенант, – кивнул Дитц, тоже закуривая и присаживаясь на край стола прямо напротив пленников. – Во всяком случае, в ближайшем обозримом будущем жить они останутся. Но вот, что касается свободы…. Не кажется ли вам, что это слишком? В конце концов, они явились сюда, к нам, с оружием в руках, и кто, спрашиваю я, может дать нам гарантию, что, отпусти мы их на свободу, они не придут снова и на сей раз с гораздо большими силами? С другой стороны мы не можем себе позволить держать их вечно под стражей, а рабы нам не нужны. Так что, как видите, и насчёт их жизней у меня существуют довольно большие сомнения и…

– Может быть, хватит паясничать? – довольно нагло осведомился Хрипатый. Судя по тому, как зло блестели его глаза, было ясно, что он окончательно пришёл в себя. – Кто вы такие? Что это ещё, к дьяволу, за Вооружённые силы …

Дитц встал, сделал шаг и лениво взмахнул рукой. Звонкий шлепок, второй… голова пленника мотнулась из стороны в сторону, а на рассечённой губе выступила и потянулась тонкой струйкой к подбородку кровь.

– Здесь вопросы задаём только мы, – почти ласково объяснил Хельмут и выдохнул в лицо Хрипатому сигаретный дым. – Имя? Фамилия? Возраст?

– Родион, – с явной неохотой промолвил Хрипатый. – Родион Аничкин. Двадцать пять лет.

– Должность? Звание?

– Я – вождь племени. Этим все сказано.

– Сколько всего людей в племени?

– Семьсот двадцать человек.

– Сколько солдат привёл сюда, и сколько боеспособных осталось дома?

– Двести восемьдесят два человека со мной. И сто двадцать осталось.

– Хорошо отвечаешь, – похвалил Дитц. – Если и дальше продолжишь в том же духе – получишь шанс остаться в живых. Теперь о главном. С какой целью ты сюда явился?

– Наши цели благородны, – подала с соседнего стула голос Ольга Плётка. Видимо, она некоторое время назад очнулась и, не подавая вида, прислушивалась к происходящему. – Мы хотим свергнуть власть машин и Леса, и вернуть Людям свободу. Для этого…

– Мадам, – прервал её Велга. – Повторяю специально для вас. Здесь можно говорить только с нашего разрешения. Такового мы вам пока не давали. Так что закройте рот, или вам его закроют. Я достаточно понятно выражаюсь?

Женщина тяжело посмотрела на лейтенанта, но, тем не менее, замолчала.

– Ага, – невесело усмехнулся Леонид Макарович. – Свободу вы Людям хотите вернуть, как же! Надо полагать, именно ради свободы вы полгода назад вырезали до последнего человека племя Толстяка?

– Это вопрос? – помолчав, осведомилась женщина, так как Хрипатый явно говорить не хотел – даже голову отвернул и презрительно поджал и без того тонкие губы.

– Можете ответить, – разрешил Велга.

– Они не захотели подчиниться, – пожала жирными плечами Плётка. – Таких мы наказываем смертью. Всегда. Иначе Людей не объединить. И жертвы на пути к освобождению неизбежны. Для того, чтобы победить в этой борьбе, нельзя себе позволить иметь мягкое сердце.

– Мало вам жертв, – в голосе Леонида Макаровича чувствовалась какая–то безнадёжная усталость. – Всё вам и таким, как вы, мало… Семь миллиардов жертв – мало. Не насытились. Господи, что же ещё должно случиться, чтобы вы поняли: воевать людям больше нельзя. Это тупик и смерть. И на этот раз смерть окончательная. Впрочем, мы, помнится, однажды уже спорили на эту тему, и я знаю, что мои слова для вас – пустой звук. Тем более, что никаких слов, кроме собственных, вы вообще не понимаете и не воспринимаете. А понимаете вы только язык силы. Что ж, значит надо применять силу. Э–э… господа, – обратился он к Велге и Дитцу. – Я хотел бы побеседовать с вами с глазу на глаз. То, что я хочу вам сказать, не предназначено для этих, – он кивнул на Хрипатого и Плётку, – ушей.

Оставив пленников под охраной Вешняка и Хейница, они перешли в рабочий кабинет Леонида Макаровича, располагавшийся по соседству.

– Какой–то бессмысленный допрос, – пожаловался Дитц, опускаясь в старое, но ещё крепкое на вид кресло. – Вы меня, конечно, извините, дорогой хозяин, но мне показалось, что мы с какого–то момента начали заниматься не нашим делом. Мы – это я и товарищ лейтенант. И спасибо, что пригласили нас сюда, а то я, честно сказать, первый раз в жизни понял, что теряюсь во время допроса. Никогда бы не подумал, что такое возможно.