Политическая биография Сталина - Николай Капченко

Некоторым образом суммируя взгляды и позицию Сталина в вопросе о заключении мира, имеет смысл привести ее в ортодоксальной официальной редакции, которая нашла отражение в его собрании сочинений. «Товарищ Сталин считает, что, принимая лозунг революционной войны, мы играем на руку империализму. Позицию Троцкого невозможно назвать позицией. Революционного движения на Западе нет, нет в наличии фактов революционного движения, а есть только потенция, ну, а мы не можем полагаться в своей практике на одну лишь потенцию. Если немцы начнут наступать, то это усилит у нас контрреволюцию. Наступать Германия сможет, так как у неё есть свои корниловские войска — «гвардия». В октябре мы говорили о священной войне против империализма, потому что нам сообщали, что одно слово «мир» поднимет революцию на Западе. Но это не оправдалось. Проведение нами социалистических реформ будоражит Запад, но для проведения их нам нужно время. Принимая политику Троцкого, мы создаем наихудшие условия для революционного движения на Западе. Поэтому товарищ Сталин предлагает принять предложение товарища Ленина о заключении мира с немцами»[709].

Любой объективный человек видит, что подлинная позиция Сталина была отнюдь не столь однолинейной и однозначной, как ее представляет историография периода нахождения Сталина у власти. Поддерживая точку зрения Ленина в принципе и по существу, в ряде моментов он колебался и проявлял непоследовательность. А это, как говорится, не укладывалось в рамки официального образа вождя как несгибаемого, не знающего колебаний в серьезных вопросах политического и государственного деятеля.

Я оставляю за скобками конкретные условия Брестского мирного договора и все перипетии переговоров по нему, поскольку это выходит за непосредственные рамки собственно политической биографии Сталина. Замечу лишь, что на заседании ЦК 23 февраля 1918 г. В.И. Ленин настойчиво поставил вопрос о принятии новых, более тяжелых для России условий мирного договора. Большинством голосов было принято предложение В.И. Ленина, а на заседании ЦК 24 февраля утвержден новый состав мирной делегации, которая в тот же день выехала в Брест. Троцкий в нее уже не входил. Переговоры о мире возобновились 1 марта, а 3 марта 1918 г. состоялось последнее заседание мирной конференции. Договор о мире был подписан.

При подписании мирного договора русская делегация огласила декларацию. В ней была дана оценка этого ультимативного договора и мотивированно обоснована его грабительская сущность. Надо сказать, что декларация преследовала не только и не столько пропагандистские цели, сколько оставляла на будущее возможности его аннулировать. В декларации, в частности, говорилось: «мир, который ныне заключается в Брест-Литовске, не есть мир, основанный на свободном соглашении народов России, Германии, Австро-Венгрии, Болгарии и Турции. Этот мир продиктован с оружием в руках. Это — мир, который, стиснув зубы, вынуждена принять революционная Россия. Это — мир, который, под предлогом «освобождения» российских окраин, на деле превращает их в немецкие провинции и лишает их права на свободное самоопределение…Мы немедленно подписываем предъявленный нам ультимативный мирный договор, отказываясь от всякого его обсуждения»[710].

Состоявшийся в начале марта VII экстренный съезд партии подтвердил решение о подписании Брестского договора, причем по инициативе Ленина было принято также дополнение, согласно которому Центральному Комитету дается полномочие во всякий момент разорвать все мирные договоры с империалистическими и буржуазными государствами, а равно объявить им войну[711].

Съезд, делегатом которого (с правом совещательного голоса, впрочем, как Ленин и другие руководящие деятели ЦК) был Сталин[712], подвел черту под самой ожесточенной схваткой в большевистском руководстве со времени возникновения партии,

Однако отзвуки этой борьбы долго еще давали о себе знать в партийных дискуссиях и внутрипартийных баталиях. На съезде Сталин был избран членом ЦК, получив 32 голоса «за», Ленин — 34. Бросается в глаза, что Сталин не проявлял никакой активности во время работы съезда. Он ни разу не выступил и не произнес даже реплики с места. Подобная пассивность может быть объяснена тем обстоятельством, что к моменту начала работы съезда соотношение сил в партийном руководстве и в местных организациях партии уже вполне определилось: большинство высказалось за подписание мирного договора. Снова раздувать страсти и накалять и без того уже перегретую атмосферу не имело никакого резона. Видимо, такая мотивация представляется подходящей и вполне правдоподобной для объяснения молчания Сталина во время Седьмого съезда партии.

В широком историческом контексте и в плане исторической перспективы брестский период был чрезвычайно важной вехой в процессе становления Сталина уже не только как партийного функционера, но и как государственного деятеля. Несомненно, что в личном плане на него неизгладимое впечатление оказали твердость, решительность, гибкость, проницательность и широта подходов, продемонстрированные в эти дни и недели Лениным. Видимо, не раз на протяжении всей своей дальнейшей политической деятельности, особенно в часы тяжелых испытаний, он мысленно возвращался к брестским дням. Стратегия и тактика Ленина в эти месяцы стали для него образцом и, возможно, не раз позволяли находить нужные решения в трудных ситуациях. В конце концов государственный деятель формируется в горниле борьбы, только в борьбе выковываются и проходят проверку его политические качества.

В свете сказанного некоторое недоумение вызывает то, что при всем обилии литературы о Сталине брестскому периоду уделяется недостаточно внимания. Порой даже этот период рассматривается с использованием фигуры умолчания. Мне же думается, что этот период имеет первостепенное значение в политической эволюции Сталина не столько с точки зрения отдельных исторических поворотов и нюансов, а в общем контексте формирования его политической философии. Именно это представляет сейчас, по прошествии многих десятков лет, закономерный интерес. Прежде всего по той причине, что на политической орбите Сталина в дальнейшем были отрезки, невольно заставляющие проводить параллели с периодом Бреста.

Сюжет, посвященный брестской эпопее, хочется завершить оценкой, исходящей от такого закоренелого антисоветчика, каким является Р. Пайпс. Признание в его устах звучит куда убедительнее, чем восхваления, исходящие от самих большевиков или их единомышленников: «Прозорливо пойдя на унизительный мир, который дал ему выиграть необходимое время, а затем обрушился под действием собственной тяжести, Ленин заслужил широкое доверие большевиков. Когда 13 ноября 1918 года они разорвали Брестский мир, вслед за чем Германия капитулировала перед западными союзниками, авторитет Ленина был вознесен в большевистском движении на беспрецедентную высоту. Ничто лучше не служило его репутации человека, не совершающего политических ошибок; никогда больше ему не приходилось грозить уйти в отставку, чтобы настоять на своем»[713].

2. Сталин и реализации национальной политики

Выше уже отмечалось, что альфой и омегой всех проблем России в первый период Советской власти, выступали три проблемы — вопросы войны и мира, аграрный вопрос и вопросы национальной политики. Все они существовали не изолировано друг от друга, их объединяли тысячи нитей незримых органических связей. Решение каждого из них в той или иной степени было сопряжено с решением других. Более того, решение каждого из них служило предпосылкой и условием для решения всех остальных. Однако не существовало какого-либо легкого и однозначного метода их решения. Ведь вся страна тогда являла собой клубок жгучих и трудноразрешимых проблем.

Национальный вопрос по всем объективным критериям относился к числу наиболее запутанных и сложных. Для его решения не существовало ни универсальных путей, ни сколько-нибудь проверенных практикой методов. Ведь Россия была самой многонациональной страной из всех крупных держав. И ее судьба, и будущие пути развития неразрывно связывались с тем, как будет решен национальный вопрос, насколько правильным будет выбор стратегии подхода к национальным проблемам, насколько полно и глубоко будут учтены национальные особенности и черты каждого из народов, ее населявших. Шаблонного подхода к решению национального вопроса в различных регионах страны не могло быть, ибо это означало одно — вконец запутаться в национальных проблемах и завести дело налаживания взаимного сожительства народов в непреодолимый тупик.

Исторический опыт царской России был поучителен во многих отношениях. Но в целом надо признать, если стоять на почве фактов, а не идеализации действительности, что в царской империи национальный вопрос не был решен. Это давало о себе знать многочисленными выступлениями в национальных окраинах: одни требовали отделения от России (Финляндия, Польша), другие требовали автономии в рамках сохранения федеративных связей с Россией, третьи настаивали на автономии, на расширении своих национальных прав в области образования, культуры, языка, религиозных свобод и т. д. Царское правительство проводило в отношении национальных окраин в целом дифференцированную политику, допуская в ряде случаев большую степень самоуправления (Финляндия, Польша). Однако, повторяю, в целом национальный вопрос стоял в повестке дня как один из наиболее острых и актуальных. Формула «единой и неделимой России», какой бы привлекательной она ни представлялась не только монархистам, но и многим истинным патриотам, с каждым годом все более обнаруживала свои внутренние пороки и недостатки. Ахиллесовой пятой этой формулы являлась ее органическая увязка с самодержавием как незыблемой формой государственного устройства России.