Экспансия — I - Юлиан Семенов

— Да? — Роумэн усмехнулся. — Что ты говоришь?! Гиммлер, кстати, утверждал, что среди евреев тоже встречаются вполне порядочные, но тем не менее их всех надо сжечь в печках.

— Что ты хочешь этим сказать? Что я похож на Гиммлера?

— Нет. Этим я хотел сказать, что немцы, как и все другие народы, вполне нормальные люди, вроде нас с тобой... Но что среди них рождались Гитлеры и Геринги. Вот что я хотел сказать. И что в ту пору, когда у них в стране была неразбериха, хаос и беспорядок, который пугает толпу, они пообещали создать государство дисциплины. Только для этого нужно было переступить себя и уничтожить славян и евреев. Не сердись, Эд... Победители должны обладать ясной позицией. Тем более ты, который живет в Германии...

— Это верно, — легко согласился Снайдерс, потому что сейчас ему не надо было мучительно продумывать ответ, стараясь понять тайный смысл в словах Роумэна; тот произнес простую фразу, можно согласиться, не рискуя выглядеть в его глазах дураком; как и все недалекие люди, Эд более всего боялся показаться смешным. — Тут ты совершенно прав... Знаешь, я порою испытываю чувство горечи, когда вижу наших солдат на воскресном базаре: они забывают, что представляют не кого-нибудь, но Америку... Такая спекуляция, такая унизительная торговля с немцами, такая жажда накопительства, что просто краснеешь за нашу с тобою страну...

— А что продают?

— Продукты... С питанием пока что плохо, хотя, конечно, не сравнить с тем, что было год назад... У Гитлера совершенно не было запасов продовольствия, в складах — шаром покати... Огромные запасы орудий, патронов, винтовок, снарядов, минометов и полное отсутствие хлеба, масла и мяса.

— Тебя это удивляет?

— Конечно! Как можно было начинать войну без запасов еды?!

— Так ведь он считал, что его будут кормить русские.

— А если неудача? Он же обязан был думать о возможной неудаче?

— Нет, — Роумэн покачал головой. — Он не знал слова «если». Самовлюбленный маньяк, он считал, что любое его решение обязано быть проведено в жизнь — без всяких «если». Слово «если» почерпнуто из арсенала тех людей, которые верят окружающим. А фашизм эгоцентричен, базируется на всеобщем недоверии и убежденности в собственной правоте.

Сказав так, Роумэн сразу же вспомнил Штирлица; я повторил его, подумал он; странно, его доказательства настолько антинацистские, что просто диву можно даваться. А если не один этот Штирлиц думал так? Почему же рейх не развалился, как карточный домик? Потому он не развалился, что им служили умные, ответил он себе. Криста самая умная женщина, которую я когда-либо встречал, но ведь она служит всем этим Кемпам и Густавам. Почему?! Ну, почему же?! Разве могут ангелы выполнять задания дьявола?!

— Послушай, Эд... Этот бес, к которому мы с тобою едем, очень сильный человек... И — умный...

— Они сильны до тех пор, пока их не стукнешь в лоб тем вопросом, которого они боятся, как огня...

— Какого именно вопроса они боятся?

— Разве в Испании не испугаются, если ты задашь вопрос: «А когда вы отправились в Россию с эшелонами „Голубой дивизии“?»

— Наоборот, — Роумэн усмехнулся. — Увы, наоборот. Тебе ответят, что, «выполняя волю великого генералиссимуса, я отправился на фронт против кровавых большевиков» тогда-то и тогда-то, воевал там-то и там-то и награжден за свой подвиг в войне против русских таким-то и таким-то крестом... Там по-прежнему чтут Гитлера, Эд, и считают его великим гением человечества...

— Не может быть!

— Твоими бы губами виски пить...

— Но почему тогда мы поддерживаем с ними нормальные отношения?

Роумэн повернулся к Снайдерсу и повторил:

— Так почему же мы поддерживаем с фашистом Франко дипломатические отношения, Эд?

— Наверное, плацдарм, — ответил Снайдерс после короткого раздумья. — Важный стратегический плацдарм... Гибралтар и Кадис запирают Средиземное море. Эта свинья Франко нужен нам, чтобы не пустить русских в Атлантику.

— Видимо, — согласился Роумэн, подумав при этом: «А зачем же тогда мы воевали против Гитлера? Он бы надежнее запер русских. Что ж ты не договариваешь, Эд? Почему не скажешь — и это было бы вполне логично, — что не надо было нам громить Гитлера, надо было договориться с нацистами и сообща загнать русских в их берлогу. Боже ты мой, ну почему мы все так горазды на оправдание подлости?! Неужели в нас так сильна инерция равнодушия, „пусть все идет, как идет, только б меня не касалось“?!»

— Вот видишь, — как-то успокоенно сказал Снайдерс. — Жизнь — сложная штука. Наверху знают, что делают, им виднее... Обзор — великая штука. Пол. То, что видит орел, на пять порядков больше того, что дано заметить пересмешнику.

— Слушай, пересмешник, — усмехнулся Пол, отгоняя от себя постоянно возникавшее в глазах лицо Кристы, — ты перебил меня... Тот бес очень хваткий, понимаешь? Ты говорил, они все разваливаются, когда их бьешь в лоб вопросом о нацизме... Боюсь, что этот не потечет...

— Еще как потечет! Поверь мне, я тут с ними вожусь с утра и до ночи — пока-то убедишься в том, что он будет работать на нас, пока-то проверишь его в деле...

— Хорошо. Попробуем поступить так, как ты говоришь... Ты сможешь, когда мы заберем этого самого Морсена-Гаузнера, получить на него информацию, пока я буду проводить с ним беседу?

— Попробуем. Я запрошу Верена. Он их знает всех как облупленных...

— Ты веришь ему?

Снайдерс усмехнулся:

— Снова обзовешь расистом, если я отвечу, что не верю ни одному немцу?

— Если скажешь, что не веришь ни одному нацисту, я тебя только похвалю за твердость позиции и верность нашим с тобою идеалам...

— Конечно, не верю, Пол. Как я могу верить их генералу? Но, говорят, сам Даллес вывозил его в Вашингтон...

— Когда он вывозил его в Вашингтон? Наверно, это было связано с работой трибунала в Нюрнберге?

— Тогда еще трибуналом и не пахло... Это было в мае или июне...

— Этого года?

— Прошлого.

Господи, подумал Роумэн, неужели они уже тогда начали подбирать досье против Эйслера и Брехта?! Ведь мы тогда братались с русскими на Одере! И мы отдавали себе отчет в том, что все эти русские коммунисты. А те, кто не был коммунистом, носил немецкую форму в дивизиях Власова, — еще большие гитлеровцы, чем сам Гитлер, что может быть страшнее изменника-наймита, который служит тому, кто убивает твой же народ?!

Снайдерс притормозил возле нужного дома на Терезиенштрассе, выбросил окурок и спросил:

— Ты подождешь? Или пойдем за ним вместе?

— Пойдем вместе.

— Ладно. Я буду перед тобой щелкать каблуками, на них очень действует, если пришел большой начальник.