Дымовое древо - Джонсон Денис

– Пиздишь, уёбок плешивый!

– Слыхал я, на севере открывают завод по производству «кока-колы». В Ханое.

Шторм метнул окурок во двор.

– Хочешь сказать, что руководил какими-то операциями в Северном Вьетнаме?

Мужчина прищурился и отпил из стакана.

– Что могло происходить на Севере? Небось какой-нибудь пост по перехвату информации? Тут у вас тоже что-то вроде того, да? Всё та же самая операция, но через энное количество лет?

– Хм-м, – протянул мужчина.

– Что случилось, мужик?

Человек наклонился вперёд, не разгибая плеч. Он казался не столько стеснённым, сколько задумчивым.

– Ты знаешь, по чью я здесь душу.

– Боюсь, что нет.

– Я насчёт полковника.

Мужчина откинулся назад и наклонил голову.

– Какого полковника?

– Старого маэстро Эф-Икса. Полковника Сэндса.

Хозяин дома отхлебнул чаю. В его движениях, в тонких пальцах, держащих стакан, в хрупкой коже, обтягивающей кадык, который ходил ходуном при каждом глотке, действительно чувствовались прожитые годы.

– Послушайте, сержант, не припомню, чтобы ко мне когда-либо прежде захаживал с визитом какой-нибудь белый. Так что видеть вас здесь довольно необычно. Но, по-моему, ваш подход в любом случае никуда не годится. Позвольте полюбопытствовать: вы были вхожи в ближний круг полковника? Были для него своим?

– Нас связывали весьма плотные отношения.

– Своим – то есть не чужим.

– Понял-принял. «Стой, кто идёт? – Свои!»

– Ну тогда мои поздравления.

– Где он?

– Увы, но полковник скончался.

– Сомневаюсь.

– Да, это правда. Давным-давно. Кто-то должен был рассказать вам об этом прежде, тогда бы вам не пришлось тащиться в такую даль.

– Сомневаюсь.

– Изменить ваше мнение не в моей власти. Но это правда – полковник умер.

– Так говорили ещё много лет назад. Его жена получала в Бостоне пособие для вдов, а он, насколько мне известно, жил здесь и проворачивал в этих местах всякие операции.

– Я об этом не знал.

– Об этом знал я. И я знаю, что полковник жив.

– Ясно. Жив так жив.

– Ну конечно, сука!

– Вы знаете это наверняка?

– Хер там. Но зато я знаю полковника. Он действует согласно плану Б.

– И каков же план Б?

– В шестьдесят девятом он дал захватить себя в плен, позволил этому случиться, мужик, в рамках сценария отдела «Пси», и всё, к чему привело это дерьмо, лежит под ковром, но даю жопу на отсечение: он по-прежнему хоть самую малость, да портит жизнь коммунякам.

– И это и есть план Б?

– Положенный на музыку.

– Он поделился с вами этим планом?

– Такая херня не сработает, если с кем-то ей поделиться. Это театр одного актёра.

– Театр одного актёра, – улыбнулся мужчина. – В этом вся суть полковника.

– Что у тебя в сарае?

Человек сказал:

– Знаете, когда я познакомился с ним впервые, он был капитаном. Хотя и не официально. Официально он нигде не служил.

Шторм закурил еще одну сигарету и щелчком захлопнул свою зажигалку «Зиппо».

– Да?

– Так уж строилась тогда их работа. Его отряд комплектовался добровольцами из гражданских. Америка фактически не вступила в войну с Японией. А вот капитан уже вступил. Некоторые из ваших, из янки, бомбили япошек задолго до того, как они напали на вас в Перл-Харборе.

– Вторая мировая. Двоечка.

– Для вас, для янки, это была лучшая из войн. Для меня лучшая из войн была здесь, в Малайе, с пятьдесят первого по пятьдесят третий. Мы дрались с комми и разбили их наголову. Полковник всю дорогу был с нами, включая операцию «Хелсби», которая проводилась здесь, в долине Белум. Возможно, мы с ним вместе проходили через эту поляну. Возможно, топтали полы моей гостиной ещё до её появления. Возможно, даже и не один раз. Уже и не припомню. Мы с ним вместе ходили в патрули дальнего действия из Ипоха – сто три дня по горло в болотной жиже и всё такое прочее. Сто три дня подряд. Вот тогда-то и узнаёшь человека. Будь он жив, я бы в этом не сомневался. И ему не пришлось бы мне сообщать. Уж если знаешь человека…

Шторм почти поверил.

– Ну хорошо, и что же с ним случилось?

– Вас интересует легенда или факт?

– Меня, мужик, интересует правда.

– Осмелюсь предположить, что правда кроется в легенде.

– А как насчёт фактов?

– Они недоступны. Сокрыты во тьме легенд.

– Сколько у тебя в башке мелодий, ебучая ты шарманка? А то у меня мелочь на исходе.

Человек встал.

– Позвольте, я вас кое-куда свожу. Пойдёмте.

Человек повёл его к ручью и через холм к водоёму среди рощи высоких деревьев и прочей растительности; свет тут едва пробивался сквозь широкие листья гигантской колоказии, похожие на слоновьи уши, было прохладно и влажно. В пруду утопал буйвол – наружу торчали одни только ноздри. Шторм и хозяин дома наблюдали, как двое ребятишек наполняют четыре ведра и взваливают их на коромысла. Вид у ребятишек был перепуганный. Англичанин что-то им сказал, они закончили работу и ретировались.

– Сюда.

Сразу за рощей, откуда открывался вид на горы, человек поставил ногу на какой-то холмик, а руку положил на вбитый перед ним столбик по пояс в высоту и четыре дюйма в обхвате.

– Вот он – театр одного актёра.

Шторм закрыл глаза и попытался нащупать правду. Не почувствовал ничего.

– Нихера подобного.

– Он лежит здесь.

– Знаешь, сколько липовых могил повидал я за свою жизнь?

– Даже гадать не берусь.

– Всякие мудозвоны показывали мне его кости. Я пробовал на вкус его так называемый прах, мужик. Разогревал в ложке его жир и растирал его по руке. Меня не наебёшь. Я, мужик, на веру ничего не принимаю. Каждый удар моего пульса говорит мне, что он жив.

– Мне сказали, что он похоронен в этой яме.

– Если это его могила, значит, помер он не во Вьетнаме.

– Резонно. Если только это действительно его могила.

– Что ж… а это точно так? Когда его похоронили? Кто его похоронил? Это ты его хоронил?

– Нет, не я.

– Тогда кто?

– Не знаю. Мне сказали, что скончался он скоропостижно, и не удосужились объяснить причину смерти. Увы, но кто-то, вероятно, подсыпал ему яду. Это одна из возможностей.

Чудовищная ложь. Но кто же её состряпал?

– Я встречал тебя как-то раз в Сайгоне. То ли в шестьдесят седьмом, то ли в шестьдесят восьмом.

– Давайте посмотрим. В шестьдесят седьмом или шестьдесят восьмом. Вполне возможно.

– Ты Питчфорк.

– У меня много имён.

– Давай без этих своих штучек-дрючек. Я встречал тебя в Сайгоне. Ты старый приятель полковника. Ты дал ему яйцо.

– Яйцо?

– В лагере, когда он подыхал с голоду. Ты дал ему яйцо.

– Разве?

– Он говорил, что да.

– Что ж, должно быть, я и правда накормил его яйцом.

– Ты выглядишь всё так же. Может, ты всегда один и тот же? Ты не стареешь? Ты что, сатана?

– Теперь уже вы во что-то со мной играете.

– Не показывай мне могилы.

– Тогда что вам показать?

Его удовлетворило бы лишь одно – полковник, живой и здоровый. Такой, что курил бы гаванские сигары и проворачивал бы, как встарь, свои мутные делишки.

– Вот он, полковник – лежит под этим холмиком.

– Тогда что ты здесь делаешь?

Питчфорк сказал:

– Ухаживаю за могилой.

Вне зависимости от того, полковничья это была могила или чья-то другая, жив ли был сам полковник или гнил в сырой земле, его территория по-прежнему оставалась за ним. И Шторм на неё ступил.

– Я хочу заглянуть в этот сарай.

Они повернулись к могиле спиной и снова тронулись в гору. В лицо ударило солнце, но к востоку, где-то позади, собирались тучи. Шторм предположил:

– Похоже, будет дождь.

– Не в этом месяце. В апреле здесь дождей не бывает.

– Покажи мне, что у тебя в сарае.

Дверь флигеля закрывала доска, уложенная на деревянных перекладинах. Питчфорк отбросил засов и отступил назад, распахнув дверь настежь. Шторм шагнул вперёд. В полосах света на земле лежало что-то длинное и крупногабаритное. Что бы это могло быть? Он непроизвольно и громко сглотнул. Какое-то чудовище, лишённое конечностей. На его глазах у чудовища, словно фотография, начал проявляться лик – друг друга поочерёдно сменило бесчисленное множество ложных личин полковника.