Том 11. Публицистика 1860-х годов - Федор Достоевский

…времен очаковских и покоренья Крыма. — Цитата из «Горя от ума» Грибоедова (д. 2, явл. 5).

328

…Облитый горечью и злостью… — цитата из стихотворения M. Ю. Лермонтова «1-е января».

329

…в своем объявлении об издании газеты «Наше время»… — Далее приводится цитата из объявления, напечатанного в этой газете (1862. 4 окт. № 212).

330

Его обвиняют, что он ретроград. — Многочисленные обвинения такого рода выдвигались «Современником», сатирической периодикой во главе с «Искрой», герценовским «Колоколом» и даже «Русским вестником». Они были обусловлены тем, что с конца 1861 г. под влиянием официального поворота к реакции либерал H. Ф. Павлов перекрасился в охранителя. С этого периода его газета «Наше время» приобретает полуофициозный характер и пользуется регулярной финансовой поддержкой со стороны правительства как привилегированное издание, включившееся в активную борьбу с революционно-демократической идеологией.

Враждебное отношение к Павлову передовой демократической печати безусловно разделялось и Достоевским, всегда очень чутко реагировавшим на несоблюдение этических норм. В своей антипатии к H. Ф. Павлову Достоевский руководствовался также специфически идеологическими, почвенническими соображениями, обусловленными различным подходом его журнала и газеты «Наше время» к дворянскому вопросу. Ряд статей Б. H. Чичерина, печатавшихся в газете Павлова и представлявших собою реакционно-аристократическую апологию дворянства как единственной серьезной руководящей силы в государстве, вызвал еще за несколько месяцев до опубликования статьи «Щекотливый вопрос», самую резкую критику журнала братьев Достоевских (см.: Нечаева В. С. Журнал M. M. и Ф. M. Достоевских «Время». 1861–1863. M., 1972).

331

…г-н Краевский, который вовсе никогда не бывал ни весельчаком, ни… ну и так далее… — Типичная для публицистики 1860-х годов насмешка над Краевским. В связи с такого рода выпадами против издателя «Отечественных записок» «Искра» отмечала в своей «Хронике прогресса»: «…А. А. Краевский до того потерял свой ученый и литературный кредит в общем мнении, что сделался развлечением даже для „Развлечения“» (Искра. 1862. 31 авг. № 33. С. 430). Наиболее полное выражение антипатия Достоевского к Краевскому получила несколько позже (см. статью «Каламбуры в жизни и литературе» и комментарий к ней) Впрочем, из дальнейшего контекста «Щекотливого вопроса» видно, что уже и здесь, издеваясь над Катковым, Павловым, Леонтьевым и другими публицистами, все более склонявшимися после крестьянской реформы к правой общественно-политической ориентации, Достоевский ставит по существу в один ряд с ними и Краевского.

332

…кричит в своем пискливом объявлении о «Голосе» — до него сделала Франция. — Это объявление было напечатано в газете «С.-Петербургские ведомости» (1862. 30 авг. № 189). Называя его «пискливым», Достоевский ядовито подчеркивает отчетливо сказавшееся в нем своекорыстие умеренного либерала Краевского, заявившего о своей готовности беспрекословно служить властям предержащим, то есть «держать нос по ветру». Краевский, например, с неодобрением констатировал в своем объявлении, явно солидаризируясь при этом и с Катковым, и с Павловым, что «давно уже, но с особенною силою после Севастополя, дух отрицания овладел» руской литературой и журналистикой сверх всякой меры и до сих пор «не встречает надлежащего отпора». Всегда отличавшийся осторожностью и расчетливой предусмотрительностью, Краевский тем не менее с ханжеским сожалением заявлял о том, что именно «осторожность не была нашею добродетелью». Сущность направления будущего «Голоса» Краевский определял следующим образом: «…будучи твердо убеждены, что время отрицания и разлада проходит, мы радостно приветствуем наступление новой эпохи — эпохи согласного действия сверху и снизу, для сооружения нового на месте разрушенного, для укрепления того, что, по-видимому, поколеблено. Водворению и упрочению этого согласия, от которого только и можно ожидать прочного, действительного прогресса, — будет преимущественно посвящена наша газета…». Достоевский уже здесь не без основания подозревает Краевского в равнодушии к критическому реализму большой русской литературы. Дальнейшие события, в частности предпочтение, отданное Краевским и некоторыми его сотрудниками ежедневной печати, и обнаружившийся при этом недостаток уважения к таким писателям, как Тургенев и даже Гоголь, полностью подтвердили эти подозрения.

Что касается отказа «от республики», Достоевский имеет в виду следующую декларацию из объявления Краевского: «Относительно иностранной политики наше полнейшее сочувствие принадлежит ныне повсюду укрепляющемуся в Европе общественному порядку. При настоящей степени развития общества во всех значительных государствах Европы мы не верим успеху там республиканской формы правления. Франция представляет яркую картину тех результатов, до которых доходит общество, когда оно, подчиняясь влиянию энтузиастов, провозглашает республику, не сделавшись наперед республиканским по мысли и чувству» (С.-Петербургские ведомости. 1862. 30 авг. № 189).

333

Как будто и прежде-то кто-нибудь стоял собственно за республику! — Как будто республики желает кто-нибудь и теперь! — Характерный для Достоевского выпад против нагло преуспевающих буржуа (к которым он относит и Краевского), лицемерно маскирующих свои материально-эгоистические интересы громкими словами о свободе, всеобщем благоденствии.

334

Иных обвиняемых, особенно таких, которые почему-либо не могли защищаться — «Русский вестник» и его редактор г-н Катков. — Под «обвиняемыми» подразумеваются Герцен и отчасти Огарев. В период возникновения петербургских пожаров и появления прокламации «Молодая Россия», призывавшей к свержению самодержавия и немедленному повсеместному физическому уничтожению «императорской партии» (вторая половина мая 1862 г.), в реакционно-либеральных кругах русского общества господствовало убеждение в том, что эти события — прямое следствие провокационных указаний из Лондона. В связи с этим, а также задетый рядом статей Герцена, в особенности же статьею «Молодая и старая Россия», защищавшей авторов упомянутой прокламации, как людей по молодости лет излишне горячих, но безусловно честных и благородных, Катков выступил в своем журнале с пространной «Заметкой для издателя „Колокола“», отличавшейся беспримерной резкостью тона. В этой «заметке» такие определения личности Герцена, как «фразеолог», «бездушный фразер», «жалкий ломака», «шутовской папа», были еще не самыми грубыми. Возлагая на Герцена всю тяжесть ответственности за происходящее в России, Катков называл его человеком, променявшим «совесть» на дешевую популярность, тщеславным «генералом от революции», который «сам сидит в безопасности, а других посылает на подвиги, ведущие их в казематы и в Сибирь» (Рус. вестн. 1862. № 6. С. 834, 844, 845). Катков писал о том, что «Молодую и старую Россию» он прочел «с несравненно большим омерзением, чем прокламацию. Там просто дикое сумасбродство, — утверждал он, — а тут видите вы старую блудницу, которая вышла плясать перед публикой» (там же. С. 848). Откровенной ненавистью была проникнута катковская характеристика деятельности Герцена в целом. Осуждая редактора «Русского вестника» и в данном случае, Достоевский находится под определенным воздействием анонимного автора «Современной хроники России» в журнале «Отечественные записки», который следующим образом отзывался о полемике Каткова с Герценом: «Тут хладнокровие наконец изменило почтенному журналу: он стал раздражителен, сварлив и начал браниться так, как никогда не бранились его противники. <…> Получив возможность бороться с мнением Колокола, он поспешил сейчас же сорвать сердце, дать волю накопившейся желчи, заняться личными счетами <…> Хотелось бы нам сказать кое-что по этому случаю г-ну Герцену, но удерживаемся только потому, что не хотим воспользоваться односторонним правом открыто нападать на те мнения, которые нельзя защищать так же открыто…» (Отеч. зап. 1862. № 8. С. 47–48; курсив наш. — А. В.).

335

…преследовали г-на Владимира Зотова… — Подразумевается вспыхнувшая во второй половине 1858 г. бурная полемика ряда периодических изданий с знакомым Достоевскому, вероятно, еще по кругу петрашевцев В. P. Зотовым, потворствовавшим появлению на страницах редактируемой им еженедельной газеты «Иллюстрация» нескольких анонимных антисемитских фельетонов под общим названием «Дневник знакомого человека», вызвавших негодование всей передовой русской печати. Уже первый из этих фельетонов, рассказывавший о поведении белорусского еврея «г-на N», неожиданно разбогатевшего в результате темных коммерческих махинаций, пестрил сентенциями вроде следующей: «Мильонер — значит великий человек. Долой ермолку, пейсы, балахон, нарядился во фрак — просто цымес! <…> Оставалось съездить в Париж, чтоб сделаться гениальным человеком. И поехал…» (Иллюстрация. 1858. 26 июня. № 25). Это зубоскальство встретило отпор со стороны газеты «Русский инвалид» (1858. № 168), на что «Иллюстрация» не замедлила ответить новым фельетоном (с характерным подзаголовком: «Западнорусские жиды и их современное положение»), в котором плутни, самодовольство и хвастовство «г-на N» квалифицировались уже как типичные черты нравственного облика всего еврейского населения западнорусских губерний (см… Иллюстрация. 1858. 4 сент. № 35). После этого со статьями, осуждавшими «Иллюстрацию» и поднимавшими вопрос о гражданских правах для евреев, выступили M. И. Горвиц (Атеней. 1858. № 42) и И. А. Чацкин (Рус. вести. 1858. № 9). Тогда анонимный сотрудник В. P. Зотова пустил в ход клевету. «Статья наша в № 35 «Иллюстрации», — писал он, — вызвала оппозицию со стороны иудофилов, без всякого сомнения, агентов знаменитого г-на N, который, как видно, не жалеет золота для славы своего имени, и вот явились в печати два еврейские литератора — некто Ребе-Чацкин и Ребе-Горвиц» (Иллюстрация. 1858. 30 окт. № 43).