Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.) - Владимир Топоров

А Петр продолжал свой подвижнический путь. Он по–прежнему без лености проходил через грады и веси, поучая и наставляя порученное ему Богом стадо, ни труда убо, ни же болезней телесных ощущаа. И уже в старости он продолжал посещать сирых, убогих, вдовиц — яко присный отець являашеся к ним. Но приходилось и бороться с еретиками за чистоту христианской веры, вступая в религиозные споры, доказывая и обличая [451].

Один из особенно значимых эпизодов «Жития» связан с приходом Петра в Москву во время обхода им русских земель. Пришел ли он в Москву, потому что она была на его пути, без каких–либо особых намерений, или же у него еще до посещения Москвы был относительно ее некий далекоидущий замысел, сказать трудно. Могло быть и так, и этак, а в некоем более широком контексте — и то и другое вместе, и в этой последней ситуации едва ли стоит непременно усматривать непреодолимое противоречие. В церковной традиции, которая прославляет Петра как небесного покровителя Москвы, перенесшего якобы митрополичью кафедру из Владимира в Москву, и которая сильно способствовала формированию «московского» мифа в народном сознании и подчеркиванию особой роли Петра в истории Москвы, подлинное нередко смешивается с неподлинным, но желаемым, и потому здесь уместно привести слова выдающегося историка Русской Церкви, исследователя строгого, трезвого, в высокой степени ответственного:

О Петре митрополите обыкновенно выражаются так, что он перенес кафедру митрополии из Владимира в Москву. Но сделать этого в действительности он не мог, потому что не имел достаточных для того оснований. Во–первых, Владимир был целым и благоденствующим градом, а во–вторых, Москва тогда вовсе не была столицей великого княжения. Во Владимире было законное седалище кафедры митр. Петра; там он должен был быть погребенным. Не нарушая кафедральных прав Владимира всецело, т. е. не имея возможности перенести оттуда резиденцию митрополии в простой удельный город Москву, он сознательно допустил по крайней мере ту вольность, что решился быть погребенным в Москве. Мотивы и обстоятельства этого решения митр. Петра в его житиях представляются довольно неглубоко и даже неточно.

И далее, приведя отрывок из «Жития» Петра о его первом приходе в Москву:

Здесь неточность заключается в той подробности, будто св. Петр пришел в Москву только при Иване Даниловиче, т. е. всего за год до своей смерти (Иван Данилович Калита сел в Москве в конце 1325 г.). Мы выше упомянули о нескольких обстоятельствах, показывающих, что дружба митр. Петра с Москвой сложилась не так–то спешно, и проживания его в Москве начались гораздо ранее, что видно и из выражения Киприанова «Жития св. Петра»: «начат больше инех мест жити в том граде», т. е. митр. Петр издавна прижился в Москве. Затем, в представленном отрывке жития единственным побуждением для решимости митрополита быть погребенным в Москве выставляется благочестие московского князя. Очевидно здесь нет логической связи: митрополит не мог нарушить своего долга по отношению к владимирской кафедре только по вниманию к благочестию князя, какое могло встретиться и не в одной Москве. На самом деле все объясняется здесь политикой. Из поспешности построения первой в Москве каменной Успенской церкви, в которой имел быть погребен святитель Петр, следует заключить, что соглашение об этом состоялось действительно только при Иване Даниловиче. Каменные здания обыкновенно начинали класть весной, а Успенскую церковь начали класть в августе месяце, очевидно в виду какого–то экстренно состоявшегося решения. Кн. Иван Данилович еще не был великим князем, но он решил во что бы то ни стало добиться великого княжения, чего вскоре (с 1328 г.) и достиг в действительности. Для достижения поставленной цели ему было в высшей степени важно сторонничество митрополитов. Св. Петр был другом Москвы, но его преемник мог уже держаться насчет ее особого мнения. Чтобы связать хоть сколько–нибудь судьбу митропол. кафедры с Москвой, пока она еще не сделалась столицей великого княжения, когда уже на законных основаниях в нее имела передвинуться и сама кафедра, Иван Данилович придумал убедить митрополита оставить у него на Москве хотя бы свой прах, чтобы и другие митрополиты имели какие–нибудь побуждения также гостить и проживать в ней. Св. Петр, вполне входя в политические расчеты московского князя, дал свое согласие на это исключительное дело. Жития инициативу всего этого исключительного замысла приписывают митрополиту для того, конечно, чтобы придать ему наибольший оттенок провиденциальности. Св. Петр скончался в декабре того же 1326 г., в котором была заложена Успенская церковь, и был погребен в ее еще незаконченной стене. Однако поступок митр. Петра мог бы и не иметь того важного и обязательного значения для его преемников, если бы вскоре после того Москва не сделалась великокняжеской столицей.

(Карташев 1991, т. I, 302–303).

Фрагмент «Жития» Петра в редакции Киприана сделан примерно так, как делались позже и другие тексты о Москве (ср. повести, относящиеся к началу Москвы и составленные несколькими веками позже этого начала). Помимо некоторых неясностей и противоречий (например, почему Москва «славьный град», если он мал и не «многонароден», а причина славы, строго говоря, не объяснена), отчетливо обнаруживает себя позиция повествователя, находящегося не в первой, а в последней четверти XIV века, еще точнее — в конце его. Вместе с тем похоже, что в петровом предпочтении Москве проявилась политическая дальнозоркость Петра, и ей надо отдать должное: то, что не могло укрыться от взгляда Киприана и соответствующей оценки, требовало особой зоркости в 20–х годах XIV века. Речь идет о славной предистории княжеского рода, правящего в Москве. Но Петр, конечно, ставил и на Ивана Даниловича, и успехи Москвы при Данииле Александровиче и его сыне давали все основания надеяться на то, что сформировавшаяся «московская» линия в политике будет не менее успешно продолжена. Вот этот знаменитый «московский» абзац «Жития», многое, несомненно, предвосхитивший, но едва ли точно отражающий реальность 20–х годов в Москве:

И яко убо прохожаше места и грады Божий человек Петр, прииде в славьный град, зовомый Москва, еще тогда мало сущу ему и не многонародну, яко же ныне видим есть нами. В том убо граде бяше обладуя благочестивый великый князь Иоан сын Данилов, вьнука блаженаго Александра. Его же виде блаженый Петр въ православии сиающа и всякими добрыми делы украшена, милостива суща до нищих, честь подавающа святыимь Божиимь церквам и тем служителем, любочьстива к божественымь писаниемь и послушателя святых учений книжныих, и зело възлюби его Божий святитель. И начат болшее инех мест жити в том граде.

Подчеркивание религиозных добродетелей Ивана Даниловича, его благотворительности, его «любочьстивости» к божественным книгам в этом контексте неслучайно: пастырь ценит в князе «духовное», князь ценит, а последующие князья будут ценить в пастырях и то «государственное», что идет на пользу политике московских князей и, значит, самой Москвы, которой вскоре предстояло стать столицей складывающегося Московского княжества.

Чего мог хотеть и хотел Иван Калита от митрополита, понятно, но и у митрополита были в Москве свои расчеты. Начавшееся строительство первого московского каменного храма Успения Пресвятой Богородицы как бы скрепляло некий предполагаемый договор: обе стороны были, очевидно, понятливы, и дело начало осуществляться, а отношения князя и митрополита, если верить «Житию», были безоблачны — И бяше убо веселие непрестанно посреде обоих духовное.

Но дни Петра были сочтены. Как только началось возведение Успенской церкви, проуведе святый смерть свою Божиимь откровением и начал собственноручно сооружать себе гробницу вблизи жертвенника. По завершении работы снова было видение, възвещающее ему житиа сего исхождение и к Богу, его же измлада възлюби, прехожение. И весь радости исполнися. «Пространная» киприанова редакция «Жития» в этом месте оказывается краткой. В краткой редакции Прохора и в «Степенной книге» смысл одного из этих видений разъяснен или само виде́ние (сон) описано с большой подробностью, но и эти два текста существенно рознятся между собою. В редакции Прохора сообщается, что незадолго до кончины Петра князь Иван Данилович видел сон. Ему представлялась высокая гора, вершина которой была покрыта снегом; и вот внезапно снег растаял и исчез. Озадаченный сном князь рассказал его святителю, и он в двух словах объяснил князю смысл этого сна: высокая гора — князь, а снег — он, смиренный Петр, который скоро должен отойти из сей жизни в жизнь вечную. Именно после этого сна князя и рассказа о нем Петр и начал сооружение своей гробницы.