Вторая мировая война (Том 5-6) - Уинстон Черчилль

б) Все кандидатуры поляков, предложенные любым из трех правительств, должны быть допущены к консультации, если эти кандидатуры не будут отвергнуты единодушным решением комиссии и будет сделано все, чтобы дать им возможность предстать перед комиссией как можно скорее. Комиссия должна обеспечить приглашенным полякам возможность поддерживать связь с другими поляками, с которыми они хотели бы проконсультироваться, будь то в Польше или за ее пределами, а также предоставить им право предложить на рассмотрение комиссии кандидатуры других поляков, которых следовало бы пригласить на заседания комиссии. Все поляки, приглашенные в комиссию, будут, естественно, пользоваться полной свободой передвижения и связи друг с другом во время пребывания в Москве и после окончания консультаций будут свободны выехать туда, куда они пожелают. Г-н Молотов возражает против приглашения г-на Миколайчика, но его присутствие было бы, конечно, крайне необходимо.

в) Приглашенные для консультаций поляки должны совещаться между собой, чтобы прийти к соглашению относительно создания правительства, в состав которого вошли бы подлинные представители различных слоев польского общественного мнения, представленного на заседаниях комиссии. Во время этих обсуждений следует также рассмотреть вопрос об осуществлении президентских функций. Члены комиссии должны председательствовать во время этих обсуждений в качестве беспристрастных арбитров.

г) В ожидании окончания обсуждений, проводимых комиссией, Советское правительство должно использовать все свое влияние для того, чтобы предотвратить осуществление варшавским правительством дальнейших мероприятий законодательного или административного характера, имеющих принципиальное значение и затрагивающих социальное, конституционное, экономическое или политическое положение в Польше.

д) Советское правительство должно принять меры, чтобы дать возможность английским и американским наблюдателям посетить Польшу и докладывать о существующих там условиях, в соответствии с предложением, выдвинутым по инициативе самого г-на Молотова на более ранней стадии работы комиссии.

Мы не должны допустить, чтобы Польша стала источником разногласий и недоразумений между нашими двумя народами. Поэтому я уверен, что Вы поймете, как важно для нас достигнуть быстрого урегулирования на основе решения, принятого в Ялте, и я телеграфирую Вам именно потому, что уверен, что Вы сделаете все возможное для обеспечения этого".

Два дня спустя я телеграфировал Рузвельту:

Премьер-министр -- президенту Рузвельту 10 марта 1945 года

"Люблинские поляки вполне могут ответить, что их правительство само в состоянии обеспечить "максимум политического спокойствия внутри страны", что они уже представляют широкие массы "демократических сил Польши" и что они не могут сотрудничать с эмигрантами -- предателями Польши или лицами, сотрудничавшими с фашистами и крупными помещиками, и так далее в духе обычных приемов.

Тем временем нас не будут пускать в эту страну и не позволят каким-либо образом получать сведения о существующем там положении. Длительные проволочки вполне на руку Советам, поскольку это дает возможность полным ходом осуществлять процесс ликвидации элементов, нежелательных как для них, так и для их марионеток. Этому способствовало бы выдвижение с нашей стороны неопределенных предложений, направленных на достижение, в соответствии с Крымским решением, политического перемирия между этими польскими партиями (которых разъедает жгучая ненависть по отношению друг к другу), и это вполне могло бы означать отказ от всех ясно выраженных требований, подобных тем, которые я предложил выдвинуть в моей последней телеграмме к Вам. Поэтому мне было бы очень трудно поддержать такой план достижения политического перемирия.

Я уже сообщал Вам, что настроения у нас здесь приобретают очень серьезный характер. Четыре министра воздержались при голосовании, а два уже подали в отставку. Поэтому я очень прошу Вас отнестись с полной серьезностью к моей предыдущей телеграмме".

11 марта президент заверил меня, что наши цели совпадают, то есть что необходимо добиться прекращения преследования люблинскими поляками своих политических противников и чтобы последние перестали преследовать люблинцев. Мы расходимся, уверял он, лишь в вопросах тактики. Я хотел, чтобы это требование, как таковое, было прямо предъявлено Советскому правительству, тогда как он считал, что у нас будет гораздо больше шансов на успех, если мы предложим установить общее политическое перемирие. В Ялте Сталин поднял целую шумиху по поводу террористической деятельности подпольных сил лондонского польского правительства против Красной Армии и люблинских поляков. Вопрос о том, соответствует ли это действительности, не имеет значения. Важно то, что так утверждает Советское правительство. Но если мы потребуем заставить одних только люблинских поляков прекратить преследование своих политических противников, Сталин, несомненно, откажется это сделать. Нас могут также обвинить в том, что мы пытаемся остановить проведение земельных реформ, и люблинские поляки могут утверждать, что они, и только они, защищают крестьян от крупных помещиков.

Рузвельт согласился относительно посылки наблюдателей, но указал, что предпочел бы подождать, пока наши послы в Москве обратятся к Молотову, прежде чем кто-либо из нас обратится лично к Сталину. В своей телеграмме он писал:

"По-моему, нам лучше воздержаться от личного вмешательства, пока не будут исчерпаны все другие возможности добиться согласия Советского правительства. Поэтому я искренне надеюсь, что в данный момент Вы не будете обращаться с посланием к Дяде Джо, особенно если учесть, что, по моему мнению, некоторые части предлагаемого Вами текста могут вызвать реакцию, прямо противоположную Вашим намерениям. Мы, конечно, должны поддерживать тесный контакт в этом вопросе".

13 марта я согласился отложить свое намерение обратиться непосредственно к Сталину, но я умолял Рузвельта позволить нашим послам поднять вопросы, перечисленные в предложенном мною проекте послания. Я был уверен, что, если мы не убедим русских согласиться с этими основными вопросами процедуры, вся работа, проделанная нами в Ялте, окажется напрасной.

Я опасался, что инструкции Рузвельта его послу не дадут больших результатов или вовсе ни к чему не приведут, так как единственное определенное предложение, которое они содержали, касалось установления перемирия между польскими партиями. В этом вопросе мы оба можем оказаться в крайне невыгодном положении. Русские сразу же начнут утверждать, что поляки, настроенные против люблинского правительства, нарушают это перемирие и что поэтому и люблинское правительство нельзя заставить соблюдать его. Не было у меня и основания сомневаться в том, что некоторые сторонники польского правительства в Лондоне и в особенности представители крайне правого подпольного течения -- так называемого НСЗ ("Народове Силы Збройне") -действительно могут дать русским и люблинскому правительству повод для таких утверждений.

Все это я изложил в личной телеграмме и в заключение писал:

Премьер-министр -- президенту Рузвельту 13 марта 1945 года

"В Ялте мы также согласились с мнением русских относительно линии границы. Польша утратила свою границу. Должна ли она утратить теперь свою свободу? Вот вопрос, на который, несомненно, придется дать ответ в парламенте и общественности нашей страны. Я не хочу предавать гласности расхождения во мнениях между английским правительством и правительством Соединенных Штатов, но мне, конечно, пришлось бы ясно заявить о том, что мы оказались перед лицом величайшего провала и полного срыва решений, принятых в Ялте, а также о том, что мы, англичане, не располагаем достаточными силами, чтобы двигать это дело дальше, поскольку мы исчерпали свои возможности. Как только Молотов увидит, что он отстранил нас от всего процесса консультаций между поляками относительно формирования нового правительства, он поймет, что мы будем вынуждены соглашаться на все. С другой стороны, я считаю, что если мы будем сообща оказывать упорное давление и проявим настойчивость в том же направлении, в каком мы действовали до сих пор, и в соответствии с предложенным мною проектом послания Сталину, то вполне вероятно, что мы добьемся успеха".

На эту телеграмму пришел весьма аргументированный ответ, который, несомненно, был подготовлен государственным департаментом после того, как 8 марта в Вашингтоне получили мою пространную телеграмму.

Президент Рузвельт -- премьер-министру 16 марта 1945 года

"Я не могу не проявлять беспокойства в связи с теми соображениями, которые Вы высказали в вашей телеграмме от 13-го. Мне непонятно, что Вы имеете в виду, когда говорите о расхождениях между нашими правительствами в вопросе о переговорах относительно Польши. С нашей стороны, несомненно, нет никаких признаков расхождения в политике. Мы обсуждали лишь вопрос о наиболее эффективной тактике, и я не могу согласиться с тем, что мы оказались перед срывом Ялтинского соглашения, пока мы не предприняли усилия, чтобы преодолеть препятствия, возникшие в ходе переговоров в Москве. Меня также удивляет Ваше заявление, что единственным конкретным предложением в наших инструкциях Гарриману является предложение об установлении политического перемирия в Польше. Эти инструкции, копии которых у Вас имеются, не только излагают наше толкование Ялтинской декларации, но в них также подчеркивается, что комиссия сама должна согласовать кандидатуры поляков, которых следует пригласить для консультации, и что ни одна из трех групп, из которых должно быть составлено реорганизованное правительство, не может диктовать, кто из представителей других двух групп должен быть приглашен в Москву... Нашей основной целью... по-прежнему остается, не отступая, вновь двинуть вперед переговоры и разрешить в первую очередь тот вопрос, по которому эти переговоры зашли в тупик. Самым убедительным образом призываю Вас осознать, насколько важно незамедлительно согласовать инструкции нашим послам, с тем чтобы можно было возобновить переговоры... Имея это в виду, я изучил вопросы, которые Вы в вашем послании от 8 марта предлагаете послать на рассмотрение Сталину, и хочу в связи с этим сделать следующие замечания.