Терра - Дария Андреевна Беляева

чем было. Ну, положим, ручка у меня имелась, но никаких блокнотов с собой. Я, конечно, поискал, вдруг под кроватью завалялся детский дневничок бывшей хозяйки, но нет, тайны свои она блюла лучше, чем кружки.

Так что я отодрал кусок обоев и сел писать. То, что я наворотил на этом куске обоев, мне до сих пор дословно помнится. Значит, так:

«Дорогая моя Одетт, драгоценная моя! Вот я тебе сейчас пишу и еще не знаю точно, отправлю это письмо или нет. Я специально ничего для себя не решил, чтобы писать искренне, чтобы от тебя никакой правды не скрыть.

Адрес твоей квартиры в Кембридже я помню наизусть, уж не беспокойся. Не знаю, там ли ты, но раз я тебя не ищу, может, ты уже и не прячешься.

Я тебя не забыл и не забуду никогда. Я люблю тебя, и это не закончится. Мне ужасно, мучительно хочется стать кем-то другим, хотя бы попробовать, но, наверное, это не нужно.

Послушай, единственное, что от меня требуется, – это не делать больно другим и себе. Я этого не умею, но, господи, я научусь, потому что это так прекрасно – быть с тобой, потому что я хочу еще, и теперь навсегда.

Ты мне не верь, не надо сразу, но однажды я докажу. Разве ты не самая прекрасная девушка в мире и разве ты не стоишь этого долгого пути?

Я любил как умел, как самого научили, вот так я любил. А теперь я буду переучиваться. Это долго и, наверное, нелегко, но я готов.

Человек должен такое узнать о себе, чтобы стать лучше, ты не представляешь даже. Не представляешь, потому что в душе ты прекрасный, чистый, светлый человек. И, даже если ты никогда не вернешься ко мне, знай, что этот путь я проделаю ради тебя, ради твоего сердца. Неважно, получу ли я его, в конце концов, важно, что ты вдохновляешь меня.

Так и должно быть у двоих людей, которые сильно запутались. Дай мне выбраться к тебе самому, и ты увидишь – я тоже стою того, чтобы быть со мной.

Я хочу увидеть, какой ты станешь через пять лет, через десять и через двадцать. Может быть, у меня никогда не будет детей от тебя, а у тебя никогда не будет возможности сказать кому-нибудь, кем я работаю, но пусть мы будем счастливы.

Подумай об этом, у тебя будет время, может быть, очень много времени.

А потом будь со мной, потому что я заслужу это.

Боря»

Я не стал прощаться, не стал писать ей, как буду скучать без нее в длинном, одиноком пути, который мне, может быть, предстоит, не стал писать, что она может не увидеть меня никогда, не стал писать, что хочу чуточку погеройствовать, не стал рассказывать о каверне даже в самых общих чертах.

Я не хотел и не собирался умирать, я планировал жить долго и счастливо, и мне хотелось написать ей слова любви, слова надежды, только они и были нужны тому, кто собирается вернуться.

Долго-долго я тупил и соскребал с моего письма остатки штукатурки, потом пошел помыться, перевязать себе раны. На улице хлестал страшный дождь, просто пиздец. Я держал письмо у сердца, чтобы оно не промокло. В общем, купил конверт в ближайшем круглосуточном супермаркете, засунул в него свой кусок обоев, сложив в два раза, начеркал адрес, оперевшись на блестящий, пахнущий чем-то замороженным столик для сумок, и добежал до ближайшего синего ящика почты. Все, письмо исчезло в прорези, и у меня сердце отпустило, я стоял под дождем и смотрел на ящик, надеясь, что письмо не успело вымокнуть настолько, чтобы размокли чернила.

Наконец я сумел заставить себя заняться машиной, протер все пятна на сиденье и на двери с внутренней стороны (о внешней за меня давным-давно позаботился первый же дождь) влажными салфетками. Кровь хорошо смывалась, да и было ее не так чтобы прям очень много.

Ну и хорошо, ну и слава богу. Дождь так и хлестал, вообще с катушек слетел, видимость была херовая, но все-таки по дороге я заметил белый почтовый фургончик, по боку которого шли жизнерадостно-патриотичные красная и синяя полосы.

Что ж, письму своему я пожелал удачи, хотя и мне она бы пригодилась.

Я весь промок и дрожал, так что, проезжая через Даунтаун, я остановился у магазина с золотыми буквами «Ральф Лорен» и купил себе отличное, мрачное пальтецо. В бумажнике денег не хватило, пришлось расплатиться карточкой. Приветливая и сонная девчонка, казалось, была мне благодарна, я ее хоть чуть-чуть развлек.

Стоит ли говорить, что, когда я забил в навигатор адрес, оставленный Уолтером, то сразу понял, как безнадежно опоздаю.

Но ничего, ничего. Приеду к самой героической части, так я решил.

Дождь, блядь, не то что не прекращался, а только становился все более образцовым ливнем.

С навигатором, кстати, вышло смешно. Я сам себе был джи пи эс, сердце знало дорогу и без бегунка на экране. Я знал, где каверна, все во мне знало, все во мне следовало за ней. Почему птицы летят на юг? Откуда им, сукам, знать, куда повернуть? Кто объяснит?

Вот и тут было так, я просто знал, куда повернуть, и если изредка все-таки глядел в навигатор, то только для того, чтобы чуточку отвлечься.

Подъехал я, значит, а там уже кипит работа. Человек, может, пятьдесят было, все в ярко-желтых рабочих комбинезонах. Уолтера я нашел быстро.

– Я думал, вы не приедете, мистер Шустов.

Он сидел в машине, держал в руках картонный стаканчик с горячим кофе, на сиденье рядом с ним лежали пончики. Рай земной.

– Скоро, когда покажется тьма, рядом будут дежурить машины скорой помощи.

– И сколько их?

– Вы же понимаете, что нам не нужно вызывать подозрения?

– То есть это такое количество, которое даже ответа не стоит. Я тебя понял.

– Мистер Шустов, пройдите к грузовику, Элисон выдаст вам лопату.

Элисон, серьезная, грузная собачка средних лет кивнула мне.

– Здравствуйте. Готовы присоединиться к работе?

– Безусловно.

– На вас не хватило рабочей одежды.

– Кто не успел, тот опоздал.

Вот такая я декоративная крыска, подумалось мне, буду рыть землю в пальто от Ральфа Лорена и в туфлях «Кавалли».

Знаете, что было во всем этом обиднее всего? Не эта безличность, не то, что за сильным крысиным духом пробивался запах собак и это наводило на мысли о пастухах и стаде, не то,