Елена Троянская - Маргарет Джордж

— Потому что я знаю тебя.

Шорох напомнил нам, что мы не одни.

— Позволь представить тебе мою жену, — сказал Геланор. — Это Эфа.

— Жену? — удивилась я. — Расскажи мне, как ты жил. Что случилось с тобой после той ночи?

— Заходи в дом и садись у очага, — пригласила Эфа. — Прошло много лет, значит, рассказ будет долгим.

В их домике чисто и необычайно светло из-за очень больших окон. На первый взгляд нельзя догадаться, что тут живет Геланор: никаких диковин и сокровищ, которые любят собирать мальчишки. Возможно, это пристрастие погибло вместе с Троей. А возможно, на Геланора повлияла женитьба.

Эфа протянула мне чашку с бульоном. Мгновение я колебалась — пить или не пить. Я боялась вспугнуть чары. Все казалось уж слишком похожим на сон. А пить и есть — значит вернуться в реальность и остаться в ней. Потом все же сделала большой глоток и только тут осознала, как голодна. Бульон был вкусным, наваристым.

«Теперь, Персефона, ты навсегда останешься с нами. Ты отведала нашей пищи».

Геланор словно прочитал мои мысли, и мы улыбнулись друг другу. Они заставили меня допить бульон, чтобы подкрепить силы, и лишь затем приступили к рассказу.

Эфа говорила на местном диалекте, который я понимала с трудом, но напряженно следила за рассказом. Она была дочерью местного пастуха. Греки заставили его снабжать их мясом. Соседа, который отказался это делать, убили на месте. Одновременно отец Эфы тайно поставлял мясо, молоко и шкуры троянцам, рискуя при этом жизнью. Они с Эфой делали это все время, пока был открыт доступ в город через южные ворота, пока греки не стянули кольцо вокруг Трои.

В ночь резни и пожара они спрятались и молились о спасении. В случае опасности они решили искать убежища в храме Аполлона Фимбрейского, хотя греки не всегда соблюдали святость убежища. Эфа с отцом прятались у себя в доме, пока не увидели, что греки собираются на берегу, а потом побежали в храм.

Там они нашли Геланора, который пострадал от сильных ожогов. Он сидел без сил, положив руку к ногам статуи Аполлона, и смотрел прямо перед собой. Сначала Эфа испугалась, что он либо умер, либо сошел с ума. Глаза его были широко открыты и совершенно неподвижны. Эфа принесла ему еды, а потом забрала к себе, вылечила и выходила.

Долгое время Геланор не разговаривал. Отец Эфы считал, что тот лишился рассудка. Он лежал в постели, глядя перед собой, и даже после того, как начал ходить, не в состоянии был выполнять самой простой работы. Пасти овец ему не доверяли. Поручили собирать оливки и яблоки в саду возле дома — с этой задачей он справлялся.

— И все это время он молчал. Я не знала, на каком языке он говорит. Я даже не знала, понимает ли он нас.

— Это из-за твоего жуткого дарданского диалекта! Попробуй тебя пойми, — вставил слово Геланор, но под шуткой я почувствовала весь ужас, пережитый им в ту пору.

— Это самый благородный из диалектов! — Эфа шутливо толкнула его. — Разве не на нем говорил Эней?

— А что стало с Энеем? — спохватилась я.

— С той ночи его никто не видел, — ответила Эфа.

— Я видела его в ту ночь, он шел по улице. Я окликнула его, но он не оглянулся. Когда мы были вместе в плену, Илона сказала мне, что Креусу убили. Больше мне ничего не известно. Афродита обещала спасти его — но кто знает, исполнила ли она обещание?

— Многого мы никогда не узнаем, — вздохнул Геланор. — Конец многих историй навсегда потерян. А у моей истории конец простой. Мы с Эфой поженились — после того, как ее отец убедился, что я не сумасшедший. И вот живем здесь в мире и покое много лет. Я себя ощущаю в каком-то смысле стражем Трои. Точнее, того, что осталось от нее.

— Я рада вашему счастью, друзья мои, — сказала я. — А что с Эвадной?

— Думаю, она не пережила ту страшную ночь. Как и многие другие, — покачал головой Геланор. — А как ты? Я знал, что Менелай забрал тебя с собой, и боялся, что он выполнил клятву и убил тебя из мести. Как ты жила эти годы?

— Менелай не тот человек, который наслаждается местью. Этим он отличался от прочих греческих вождей. У него доброе сердце, но они заставили его стыдиться этого. Менелай обещал им, что убьет меня по возвращении в Грецию. Но мы не сразу вернулись — семь лет провели в Египте. Потом уж добрались до Спарты. Там я и прожила все эти годы.

— Как же ты выдержала это? Вернуться в Спарту, жить с Менелаем? — спросил он с болью, и я узнала прежнего Геланора.

— Не ты один умеешь готовить разные зелья. В Египте меня научили делать эликсир, который помогает забыться. Так я и выдержала. Но с этим покончено. Больше я не принимаю эликсир. Теперь я хочу чувствовать. Я должна чувствовать.

— Ты в этом уверена? Я себе этого не позволял очень долго. А тебе будет гораздо тяжелее. Неужели ты отважишься пойти туда?

— Неужели нет?! Для чего же я приехала сюда? Там мое сердце, там я сама. Или ты забыл, что я Елена Троянская?

Они приготовили мне постель. Несколько дней я жила у них. Мы делали вид, будто мы самые обычные люди: пастух, его жена, гостья. Нас не обременяет прошлое. Наши глаза никогда не видели ничего, кроме медленной смены времен года в Троянской долине, кроме овец, которых нужно перевести на другое пастбище, когда ветер начнет срывать с веток спелые оливки. Поверить в это так сладко, так сладко забыться. Но это значит предать не только себя, но и погибшую Трою, и тени, которые взывают к нам.

LXXX

Наконец я собралась с духом, чтобы отправиться в Трою. Я снова должна увидеть ее. Мы с Геланором шли по равнине. Остался позади его уютный домик в тени оливковой рощицы. Я отметила, что для старика, которым он стал, шагает он резво. Я улыбнулась, вспомнив, какими глубокими старцами казались мне Приам и Нестор. А ведь теперь мы с Геланором старше их. Но те и выглядели, и двигались как старики. А мы с Геланором — другое дело!

Геланор указал в сторону Иды:

— Сначала сходим туда. Если ты готова увидеть все, начнем оттуда.

Я покорно шла за ним, не спрашивая, куда он меня ведет. Я страшилась зрелища разрушенной Трои и потому не возражала против отсрочки. Мы прошли через оливковую рощу, через ячменное поле.

За поворотом я увидела большой белый камень квадратной формы. Его окружали темные кипарисы, которые подсказали мне, что это могила. Геланор обнял меня.

— Последняя жертва войны, — прошептал он. — Мало кто приходит сюда.

И правда, букет белых цветов совсем засох — давно сюда никто не наведывался.

— Кто это?

— Бедняжка Поликсена. Бессмысленная жертва. Ее смерть вобрала всю чудовищность этой войны.

Я подошла поближе. На камне виднелась надпись, но я не стала читать. Я опустилась на колени и положила руки на холодный камень. Она покоится здесь, утолив алчность и тщеславие Ахилла. Я прижалась лбом к надгробию.

— Поликсена, — прошептала я, — твоя жертва была самой большой.

Она не получила от войны никаких выгод, только страдала и подставила свое горло под нож. Свидетелей ее смерти осталось немного. Будут ли помнить ее? Или восторжествует несправедливость и люди станут воздавать почести Ахиллу, а про нее забудут?

Мы прошли к могиле Ахилла, которая находилась на расстоянии. Ее покрывала густая трава, а у подножия располагался скромный алтарь — двойник того, на котором рассталась с жизнью Поликсена.

— Люди приходят сюда, приносят жертвы, делают возлияния, — говорил Геланор. — За долгие годы слава Ахилла очень выросла. Даже у Гектора нет насыпи. Я покажу тебе потом, что сталось с могилой Гектора. Зато есть статуя Гектора, и возле нее тоже приносят жертвы. Должен сказать, статуи распространились очень широко — это влияние Египта. Героям войны поклоняются. Это хороший знак. Ибо Троя должна — непременно должна! — сохраниться в памяти человечества. Слишком много было мужества и слишком много страданий, чтобы все это кануло без следа.

— А Парис? Его гробница сохранилась?

— Увы, она была слишком близко к Трое. Пожар, разрушения… Сама понимаешь.

У меня вырвался стон. Даже могилы не осталось!

— Есть у тебя место, где ты сама хотела бы побывать? — спросил он.

Я отрицательно покачала головой. Все дорогие места находились внутри города. И все погибли вместе с ним. И вдруг у меня всплыло воспоминание. День, когда мы катались с Парисом и он привез меня на берег Скамандра.

— У нас не было возможности проводить много времени за чертой города, — сказала я. — Но есть одно место — я была там только раз. Не думала, что доведется побывать там еще. Я не запомнила, где это…

— Попытайся вспомнить. Мы разыщем его.

— Хорошо.

Я напрягла память, но тщетно.

— Возможно, я увижу это место во сне, — сказала я. — А сейчас идем в Трою.

Он посмотрел на меня прежним испытующим взглядом. Его глаза теперь опутывала сеть морщинок, но они остались такими же пронзительными, как раньше.