Из тьмы - Николай Золотарёв-Якутский

Сыновья замолчали.

— Собирайте свои манатки. Поедете домой. Нечего добро по ветру пускать!

…Утром Николай Алексеевич пошел в учительскую семинарию. Преподаватели в один голос хвалили семинариста Токурова-Разбогатеева.

— Иосиф, — сказал Разбогатеев за обедом, — я очень рад, что в тебе не ошибся. Учись и дальше так же. Надежды мои на Николу и Капитона, как видишь, не оправдались. Ты теперь — моя единственная опора. Я от своего обещания не отступлюсь: пошлю тебя в Москву. Будешь настоящим, ученым коммерсантом. Дело мое с каждым годом расширяется. Взять хотя бы нынешний. По всей области засуха, а наш округ бог миловал. Закупил я продуктишков. С большой выгодой! Нынче за мясо, масло какую хошь цену дадут.

«Да, — думал Уосук, — для народа — горе, а для купца — радость. Чем хуже народу, тем лучше купцу. Неужели и мне быть таким?»

Он вспомнил рассказ Ярославского о «романовской коммуне». Как мужественно сражались с полицией борцы за свободу народа…

«Нет, я не буду таким».

— После обеда пойдешь со мной. Поможешь в делах.

— Хорошо.

«Я помогу тебе сегодня, но ты напрасно думаешь, что я буду служить тебе вечно. Я буду служить своему народу…»

Несколько дней таскал за собой Уосука Разбогатеев. За это время он успел сбыть множество товара, заключить с десяток новых сделок. Уосук делал вид, что изо всех сил стремится быть ему полезным.

— Иосиф, я тобой доволен, — сказал на прощание Разбогатеев. — Чувствует моя душа — быть тебе моим наследником. Держи!

Он протянул двадцатипятирублевый билет и какую-то бумагу.

— Что это?

— Доверенность на ведение моих дел в Якутске. Сам пока сделок не затевай, но если я дам знать исполни.

Глава четырнадцатая

«В России революция!» Первый митинг.

2 марта 1917 года члены кружка «Юный социал-демократ» не на шутку встревожились: Ярославский не пришел на занятие, которое сам же назначил.

Почти год прошел с того дня, как он появился в кружке. За это время юноши узнали много нового. Они разбирались теперь в классовой и партийной борьбе, знали цели и средства борьбы пролетариата. Навсегда врезались в память рассказы Ярославского, Петровского и Орджоникидзе о Ленине…

Терпеливо учил Ярославский кружковцев и искусству конспирации. Вот почему полиция даже не подозревала, что в учительской семинарии существует подпольный марксистский кружок.

— Бояться врага не надо, — не раз говорил Ярославский, — но попадаться к нему в лапы не советую. Знаю по собственному опыту, — И добавлял: — Обмануть врага можно, но не думайте, что он глуп.

— Что же случилось? Неужели он не уберегся сам?

Кружковцы сидели опустив головы.

— Схожу узнаю, — встал Уосук.

— А если его дом оцеплен? — строго сказал Максим.

— Перед сыном Разбогатеева любой кордон расступится. Пока!

Помня наставления Ярославского, Уосук сначала прошел мимо дома, внимательно приглядываясь к нему. Занавески опущены, в окнах — темнота. Неужели засада? Войти или подождать? Если засада — что скажешь полиции, как объяснишь свое появление?

Днем пригревало, даже кое-где проклюнулись лужицы. С заходом солнца, как всегда в эту пору, мороз давал о себе знать. У юноши начали стыть ноги.

«Что же делать?»

Вдруг широко распахнулась дверь, и с самоваром в руках на крыльцо вышла Клавдия Ивановна Кирсанова — жена Ярославского. Она поставила самовар на скамейку и стала раздувать. Уосук с облегчением перевел дух.

— Емельян Михайлович дома? — пожалуй, слишком громко спросил он.

— А, Иосиф! Дома. Заходите!

Лицо ее странно сияло.

Ярославский встретил Уосука на пороге.

— Наверно, заждались? Простите! Тут такие дела…

Он не мог сдержать улыбки.

«Чему это они так радуются?» удивился Уосук.

— Мы уж думали, вас арестовали, — сказал он.

— Нет, друг мой. Теперь нас никто не арестует. Только что получена шифровка: в России революция! — Ярославский возбужденно вскинул руки.

— Революция? Так быстро? А я думал…

— Что ее ждать и ждать? Так и царь-батюшка, наверно, думал. Шалишь! Кончено! Царизм свергнут!

— Кто же взял власть?

— Пока неясно. Но как бы там ни было, хуже не будет. Опрокинуть такую махину, как самодержавие, — это большое дело! Теперь нам, большевикам, в тысячу раз легче станет! Чайку попьем, а? — обнял он Уосука за плечи.

— Нет-нет. Благодарю вас. Мне нужно сказать обо всем друзьям, — заторопился Уосук.

С этого дня монотонная жизнь захолустного городка словно взорвалась. Цензура запретила печатать в местной газете сообщения о революции, но они просачивались сами. Городской голова обнародовал «Воззвание к населению», в котором призывал горожан не верить брехне смутьянов и хранить верность государю-императору. Вице-губернатор, полицмейстер и начальник местной воинской команды издали совместный приказ, запрещающий митинги и собрания. Приказ был расклеен по всему городу. Он послужил сигналом к тем самым митингам, которые запрещал. То организованно, то стихийно они вспыхивали в разных концах города, и полиция была не в силах их разогнать.

Вскоре ссыльным большевикам стало известно, что власть в Петрограде захвачена буржуазией, но они твердо верили, что вся борьба еще впереди. Было решено власть в Якутии взять в свои руки. Большевики понимали, что это нелегко: эсеров и меньшевиков в Якутске было больше. По предложению Ярославского большевистская фракция пополнилась членами кружка «Юный социал-демократ». Так Уосук оказался в самой гуще борьбы.

Особенно запомнился ему самый первый митинг. Участниками его в основном были якуты чернорабочие, прислуга, беднота. Поначалу они боялись даже войти в здание Общественного собрания, куда прежде доступ разрешался только богатеям.

— Входите, товарищи! Входите! — то уговаривая, то весело подталкивая в спину, зазывали бедноту кружковцы.

Председательствовал на митинге известный якутский тойон Василий Никифоров. Когда-то, в 1905 году, он корчил из себя революционера и претендовал на роль вождя якутского народа. За двенадцать прошедших лет он из противника самодержавия фактически стал его верным слугой.

— Друзья! — бархатным голосом начал он, — Мы переживаем трудное и ответственное время, время смут. Бывало ли так раньше? Разумеется! Но история учит, что бунты приходят и уходят, а самодержавная власть остается. Вспомните 1905 год. Сколько крови пролилось по всей России! А много ли в том было пользы? Для нас же, маленького народа, в эти драки вступать не только бессмысленно, но и опасно. Нас могут запросто в них перебить. Говорят, в Петрограде вновь революция Думаю, что и она закончится ничем. Так что нам, якутам, ликовать не стоит. Держитесь подальше ото всего этого, сограждане мои!

В зале робко зашумели. Речь тойона напугала малограмотных людей. «Зачем я пришел сюда?» — думали многие из них.

Никифоров говорил по-якутски, и Ярославский ничего не понял. Поэтому, зачитав сообщение о свержении царского правительства, он был немало удивлен молчанием зала.

— Дайте слово! Мне! — вскочил в первом ряду Максим Аммосов.

— От чьего имени? — недовольно вскинул голову Никифоров.

— От кружка «Юный социал-демократ»!

— Никогда не слыхал о таком кружке.

— Еще услышите! — дерзко глядя в глаза тойону, бросил Максим.

Никифоров пожал плечами и сделал разрешающий знак рукой. Максим взлетел на трибуну.

— Товарищи! — заговорил он по-якутски. Сразу воцарилась тишина. — Здесь кое-кто призывает нас, якутов, соблюдать осторожность, не соваться в революцию. Большие дела, мол, не для маленького народа. Пожалел вроде свой маленький народ господин Никифоров. Нет! Это он свои барыши пожалел. Он прекрасно знает, что революция несет свободу простому люду, в том числе и якутским беднякам. Он знает, что революция не позволит ему больше грабить вас, потому и призывает держаться подальше от нее. Не величайшую осторожность, а величайшую активность должны проявить ныне якутские трудовые массы, чтоб не упустить власть из своих рук, не уступить ее тойонам. Да здравствует революция! Да здравствует Ленин!

В зале дружно зааплодировали. Слышались голоса:

— Правильно сказал малый.

— Оказывается, и среди якутов появляются умные парни!

— Да, из этого будет толк.

У нашего Уосука грудь распирало от радости: впервые по-якутски прозвучало слово революционной правды, и оно произнесено ими, кружковцами!

А тут еще, не испрашивая у председателя разрешения, на трибуну вскочил Платон Слепцов. И пошел честить Никифорова:

— Кто дал право этому царскому прислужнику поучать якутский народ? Вы давно продали его, господин Никифоров. Говорят, у вас есть даже медаль от царя. Покажите ее тем, кого так ловко агитируете в свою пользу!