Представь себе… Беседы о деньгах, политике и жизни вообще - Тензин Гьяцо

Фабьен: Не кажется ли вам, что происшедшее с Тибетом – это часть некоего исторического цикла – рождения и упадка цивилизаций? Или вы считаете, что это была катастрофа, несчастный случай?

Далай-Лама: То, что случилось с Тибетом? Да, это была катастрофа.

Фабьен: Нужно быть реалистом. Даже когда Тибет станет свободным, он никогда уже не будет таким, как прежде.

Далай-Лама: Это верно, но я всегда разделял две стороны нашей тибетской культуры: наш образ жизни и дух тибетского народа. Социальная система и образ жизни полностью изменились, и я не вижу необходимости в их сохранении или восстановлении. Традиционная тибетская одежда или прически, какие люди носили до того, как пришли китайцы, не имеют никакого значения. Есть еще одна тибетская привычка – когда в знак уважения человек показывает вам язык и чешет голову. Сохранять ее тоже совершенно ни к чему. Такие формальности излишни, и эти составляющие тибетской культуры станут другими. Это замечательно. Однако другие аспекты нашей культуры, основные, глубинные, важные вещи – тибетский дух терпимости, смирение и бесстрашие, – они не изменятся. Сострадательное отношение к животным – не важно, знакомы те с тибетским буддизмом или нет, – это качество, издавна присущее моему народу. Я высоко ценю эти стороны нашей культуры, их и стоит сохранить. Я мечтаю, чтобы Тибет будущего был высокоразвитой промышленной страной, где будут жестко соблюдаться правила, позволяющие наносить минимальный ущерб природе. Уважение к миру, в котором мы живем, – это неотъемлемая часть нашей буддийской культуры.

Обратите внимание, что я провожу различие между буддийской культурой и буддизмом. Я часто замечал, что даже те тибетцы, которые придерживаются религии бон* или ислама, уважают основные буддийские ценности. Некоторые исламские семьи, переселившиеся в Тибет из индийского Ладаха, а не из Китая, живут здесь на протяжении последних четырех веков. Их сердца полны сострадания.

Другие тибетцы могут выбрать для себя радикальный атеизм. Буддизм уже стали считать разновидностью атеизма. Даже если такие люди ни во что не верят, они все же могут испытывать на себе влияние буддийской культуры.

Фабьен: Кажется, что молодые тибетцы более агрессивны в борьбе за свободу Тибета, чем представители старших поколений.

Далай-Лама: Это касается не только молодежи. Я вам расскажу одну историю. Однажды я познакомился со стариком из АмДо, это в Восточном Тибете. Когда-то он сражался в партизанских отрядах. Я как-то спросил его, чувствует ли он гнев по отношению к китайцам. Еще до того, как он открыл рот, чтобы ответить, его щеки задрожали от ярости. Наконец он очень злобно выпалил: «Да!»

Я вам расскажу еще одну историю. В начале восьмидесятых я познакомился с другим стариком из Амдо, он был добрым человеком и настоящим монахом. На вид ему было лет шестьдесят, и от него веяло спокойствием. Мы долго беседовали о его жизни в шестидесятых годах, и он рассказал мне, как пришли китайские коммунисты и разрушили монастырь, в котором он жил, еще они арестовали всех монахов. Я сказал: «Да, все это понятно. Китайцев много и они сильные, вас победили числом».

А потом я спросил, что бы случилось, если бы китайцев и тибетцев было поровну. Он ответил мне жестом – круговыми движениями он потер одну ладонь о другую. Этот жест в Тибете означает, что враги, в данном случае китайцы, были бы сметены. Тибетцы очень добры и сострадательны, но, кроме того, они чрезвычайно уверены в себе, что тоже очень важно. Даже после сорока лет, прожитых тибетцами под дулом китайских ружей, тибетский дух не умер. Их спокойствие и стремление к ненасилию происходят не от страха или слабости, а от силы и уверенности в себе.

Фабьен: Вы когда-нибудь думали о том, чтобы объявить голодовку из-за тибетского вопроса? Так делал Ганди.

Далай-Лама: Да, я несколько раз обсуждал это, но не голодовку со смертельным исходом. Это было бы слишком рискованно. Это имело бы смысл, если бы существовала конкретная цель и была хотя бы половина шансов на успех.

А тибетская проблема очень деликатна. Я просто буддийский монах, у которого нет никаких особых способностей, разве что искренние альтруистические побуждения. Я не обладаю никакой волшебной или магической силой. Китайцы никогда не вызывали во мне негативных эмоций. Если появится такая возможность, я намерен им помогать и быть всячески полезным, я буду с ними таким же, как и с тибетцами. Это моя единственная отличительная особенность. Но, к сожалению, сейчас положение дел в Тибете очень сильно зависит от меня. Через некоторое время тибетцы будут в состоянии нести эту ношу сами, но сейчас у нас очень неустойчивая ситуация, и эта ноша – на моих плечах.

Фабьен: В Тибете много разных районов, и я думаю, что вам необходимо пока оставаться у власти, чтобы удержать тибетский народ в единстве. Люди не понимают, насколько велик Тибет. Здесь легко может вспыхнуть региональный конфликт. Как вы думаете, вы и дальше будете играть ключевую роль, даже в свободном Тибете?

Далай-Лама: Да. Это одна из причин, по которой я сделал заявление о том, что как только мы вернемся в Тибет, то учредим некое переходное правительство, которое будет избираться не на всеобщих выборах, а при помощи коллегии выборщиков. Это правительство будет работать два года и подготовит демократические выборы генеральной ассамблеи, где будет использован принцип «один человек – один голос». Как только будет создано переходное правительство, я передам всю свою политическую власть. Я официально и по всей форме объявил об этом решении.

Может случиться так, что в момент обретения свободы у нас начнутся разногласия. Когда Запад соперничал с Восточным блоком, он забывал о своих собственных проблемах. Точно так же, когда маршал Тито управлял Югославией, все народное недовольство подавлялось; но как только появилась какая-то свобода, возникло много проблем. Уже сейчас в районах Кхам и Амдо из-за мелких проблем возникают крупные столкновения. Тибетцы даже убивают друг друга за крохотный клочок земли, а китайцы стоят рядом и наблюдают. Когда у нас будет подлинное самоуправление, всех этих распрей обязательно станет больше.

Я думаю, что моя популярность сохранится даже без всякой официальной должности, пока я остаюсь простым буддийским монахом. Но если я опорочу себя, тогда, конечно, моя популярность может упасть! Я мог бы выполнять роль посредника в конфликтах между правительством и местным населением. Судебная система будет заниматься вопросами, связанными с сектантством и сепаратизмом. У меня не будет права говорить, кто прав, а кто виноват. Тем не менее я думаю, что по-человечески я смогу обратиться к моему народу со словами: «Пожалуйста, не делайте этого. Пожалуйста, подумайте о Тибете и нашем будущем».

Фабьен: С 1950-х годов, но в особенности в последние годы, многие китайцы из разных этнических групп переехали жить в Тибет. Даже если Тибету удастся получить автономию от Китая, китайские поселенцы могут пожелать остаться в Тибете.

Далай-Лама: Если следовать моим принципам срединного пути, они могут там оставаться.

Фабьен: Но их присутствие станет еще одним источником конфликтов.

Далай-Лама: Нужно рассмотреть несколько аспектов этой проблемы. Количество не-тибетцев должно подлежать контролю, и те, кто желают остаться, должны уважать тибетскую культуру.

Фабьен: Иногда мне кажется, что материальный мир пожирает пространство духовности. Вы не думаете, что существует некое подобие манихейской борьбы между материальным и духовным мирами? Я имею в виду бедственное положение вашего народа, а также коренных американцев.

Далай-Лама: Между тибетцами и коренными американцами есть сходство, но все не так просто. У американских индейцев практически не было ни алфавита, ни письменности, тогда как тибетские мудрецы написали целые библиотеки метафизических трудов.

У нашей цивилизации есть еще одно уникальное свойство. Как-то во время семинара, который проводился по поводу моего шестидесятилетия в Нью-Дели, один известный и уважаемый ученый из Индии читал доклад. Он сказал, что, в отличие от других религий, буддадхарма основывается на исследовании, она уважает реальность и доказательства. Это очень близко к научному способу мышления. Затем он процитировал некоторые выдержки из теории Нагарджуны*, чтобы показать, насколько они близки современной субатомной физике и квантовой теории. Он извинился за свое недостаточное знание буддизма, но отметил, что когда бегло знакомился с учениями Нагарджуны, то был поражен, насколько близки они были к большинству современных научных открытий. Я почувствовал, что если бы этот выдающийся ученый был лучше знаком с буддизмом, то его точка зрения была бы предвзятой. Но у него не было ни малейшего представления о буддизме, и он моментально ухватил суть его теорий.