Небо падших - Юрий Поляков

– Смотрите, – продолжал Второй Любимый Помощник, похлопывая меня по плечу, – вот у кого надо учиться. Парень в авиации четыре года, а о нем уже весь мир говорит! А вы… Куда вы годитесь? И не надо жаловаться на реформы. Да, стране трудно, но мы фашистов победили! Магнитку построили! Нам мужики нужны, пахари! А не временные импотенты и слюнтяи с депутатскими значками!

Братеев стал цвета хорошо вызревшего баклажана, а временный поверенный потупился. Ко мне же весело подвалили Гоша с Тенгизиком и, похлопав по плечу, еще хранящему тепло могучей ладони, сказали хором:

– Здорово, братан! Как оно, ничего? А то, Павлентий, давай к нам! – и они кивнули на мелко трясущуюся блондинку.

Это простецкое предложение имело огромный смысл: по их понятиям, они как бы приглашали меня под свою гостеприимную и надежную крышу.

– Спасибо, мужики! – с максимальной искренностью отозвался я и на всякий случай прослезился от благодарности.

Питекантропы удивительно чутки ко всякой фальши – и с ними надо быть предельно натуральным. А Катерина под ревнивыми взорами Оргиевича подошла ко мне и погладила по голове.

– Иди к нему! – зашептал я.

– Ты же вчера мне запрещал!

– Иди к нему! – зашипел я. – Сука! Ненавижу тебя!

– Ну, если ты настаиваешь, дорогой… Кстати, он почему-то уверен, что я твоя жена.

– Все правильно.

– Но ведь мы не женаты!

– Если надо будет, поженимся… Иди к нему! Второй Любимый Помощник в сопровождении Катерины, свиты и нескольких еще более-менее сохранившихся после бурной ночи девиц отправился осматривать достопримечательности Парижа. А вечером ко мне в шале ворвался взбешенный временный поверенный. Он был так разъярен, что красненький носик его побелел, точно отмороженный. Я лежал на расстеленной перед камином искусственной тигровой шкуре. Полчаса назад от меня ушли две косоглазенькие специалистки по тайскому массажу. Вокруг на полу, словно шкурки убитых оргазмов, валялись использованные презервативы.

– Где ты взял эту стерву? – прямо с порога заорал бывший полковник так, что огромные очки его подскочили ко лбу.

– А что случилось-то?

– Что случилось?! Да я теперь… Да она у меня…

А случилось вот что. Катерина, пощебетав с девчонками, принимавшими участие в «бордельере», – особенно со скромной, оказавшейся буйной, – выяснила, что временный поверенный так за всю ночь ни разу и не сумел поднять в атаку своего пластуна. Интриганка преподнесла эту информацию Оргиевичу в том смысле, что теперь, мол, понятно, почему российская внешняя политика проявляет на международной арене полную беспомощность. В связи с этим утреннее высказывание Помощника о «временных импотентах» обретало новый смысл, имевший непосредственное отношение к кадровой политике МИДа. Более того, Оргиевич похлопал поверенного по пояснице и посоветовал ему раз в месяц садиться голой задницей на муравейник, что чрезвычайно способствует, особливо если мураши – алтайские. Алтай же находится в России, а не в Нормандии. Кроме того, советник по культуре подслушал, как Катерина рассказывала Оргиевичу о своем папаше, который ужасно соскучился по дипломатической службе и мечтает вернуться в Париж, где некогда работал… Выводы ветеран внешней разведки сделал правильные:

– Ну нет – с работы меня твоя сучка не снимет! Она меня плохо знает.

– Будем надеяться, – вздохнул я и поведал ему грустную историю турецкого посла.

– Дурак ты, Паша, а не восходящая звезда российской авиации. Разве можно таких баб рядом с собой держать!

– Нельзя, – согласился я, – а хочется… …На следующий день в Лувре был прием в честь авиационного салона в Ле Бурже. Оргиевич появился под руку с сияющей Катериной. Она даже переводила его беседу с мэром Парижа, а это уже являлось настоящим преступлением перед протоколом.

Министр транспорта был рассеян и грустно улыбчив. К успешному окончанию салона в Ле Бурже газеты преподнесли ему подарок – раззвонили о том, что юная топ-модель, которую он спонсировал, сбежала от него к кинорежиссеру, прославившемуся на последнем Каннском фестивале фильмом о транссексуалах. Сюжет, в двух словах, такой: муж и жена живут безрадостной супружеской жизнью, скандалят, изменяют друг другу– и в конце концов разводятся. В поисках гармонии с враждебным миром оба они меняют с помощью сложнейшей операции свой пол. Муж становится женщиной, а жена, наоборот, мужчиной. Потом они снова встречаются, влюбляются, женятся. И счастливы! Фильм произвел такое впечатление, что количество людей, жаждущих поменять пол, увеличилось в три раза! Режиссер получил все мыслимые и немыслимые премии. К этому триумфатору и ушла юная топ-модель от своего скучного министра. Поговаривали, что даже президент высказал ему свои соболезнования. Антуан, как верный сын, был в эту трудную минуту рядом с отцом и, судя по выражению лица, развлекал родителя, отпуская разнообразные гадости в адрес присутствующих.

И тут случилось непредвиденное. Оргиевич увлекся беседой со знаменитым актером Робером Оссеином, прекрасно – благодаря своим одесским корням – говорившим по-русски. Сознавшись, что фильм «Анжелика» он любит почти так же, как «Чапаева», Любимый Помощник, размахивая руками, принялся изображать знаменитый поединок графа де Пейрака с посланником короля Людовика… Этим воспользовался Антуан, еще позавчера проявлявший к Катьке оскорбительное равнодушие. Но обстоятельства изменились: теперь она была уже не просто навязчивой одноклассницей, работающей на какого-то неведомого русского бизнесмена, но любовницей Второго Помощника!

Наглый министереныш увел Катьку в уголок – и они весело болтали, очевидно, вспоминая школьные шалости. Я внимательно наблюдал за ними, еще ничего не понимая. На какое-то время меня отвлек опоздавший к началу приема Бурбон. Он жаловался на недомогание с такой непосредственностью, точно вчера промочил ноги, а не нажрался до того, что пытался обольстить копченого угря. Потом к нам присоединились несколько деловых французов, прискакала ворона-переводчица – и речь пошла об инвестициях в российскую экономику. Я, разумеется, уговаривал этих чучундр вкладывать не задумываясь – и обещал чудовищную прибыль. Самое смешное, что они верили!

Когда я снова нашел Катьку и Антуана в толпе, хватило одного взгляда, чтобы понять – моя секретарша готовит международную пакость. На ее лице было знакомое мне выражение хищного восторга, а тело, искусно обнаженное дорогим вечерним платьем (Оргиевич, балда, успел подарить!), трепетало, готовясь к прицельному прыжку в новую постель!

Зачем? Но тут-то как раз мне все было понятно. Я – вариант отработанный. Оригиевич? Его непостоянство общеизвестно. Зато побывав последовательно любовницей перспективного российского авиатора Шарманова, Второго Любимого Помощника и сына министра Франции, Катька обретала постельную родословную, позволявшую ей в дальнейшем, бросив кудрявого Антуашу, вполне прилично устроиться в Париже. Богатые кобели тщеславны и своими предшественниками гордятся, как знатными предками. Хотя не исключено, что все это она устраивала просто ради того, чтобы увидеть на лице всемогущего Помощника гримасу бессильного бешенства. Мои гримасы, надо полагать, в тот момент ее уже не вдохновляли и не удовлетворяли. А зря!

Оргиевич закончил воображаемую дуэль с королевским посланником и теперь сдавливал что есть силы ладонь скривившегося от боли Оссеина, объясняя таким образом, какое мощное у русского президента рукопожатие.

– Говорят, он хворает? – спросил знаменитый актер, расправляя слипшиеся пальцы.

– Враки… Он здоров, как…

В этот миг Оргиевич увидел Катерину, уплывающую из зала под руку с Антуаном. Сынок на ходу демонстративно помахал ручкой папаше. Министр профессионально оценил извилистую Катькину походку и просветлел, чувствуя себя, очевидно, частично отмщенным. У самой двери Катерина полуобернулась, отыскала налитые кровью кабаньи глаза Любимого Помощника и оставила ему на память ласковую улыбку Юдифи, прощающейся с головой Олоферна.

– Сука!

– Простите, недостаточно понял? – оторопел Робер Оссеин.

– Это я не вам.

На следующий день вся бульварная парижская пресса была переполнена издевками над Любимым Помощником. И даже в одной респектабельной газете появилась вроде бы невзначай карикатурка, изображающая лихого галльского петушка, который гвоздями прибивает раскидистые оленьи рога к мохнатой голове незадачливого русского медведя.

Прощальный вечер в посольстве не в пример «бордельере» проходил траурно.

– Сука! – страдал от бессильной ярости Оргиевич. – Какая же она сука!

– Мы вас предупреждали,– от своего и моего имени вздыхал временный поверенный, нацепивший затемненные очки – специально, наверное, чтобы скрыть радость в глазах.

Я же молчал, как человек, потерявший под ударами судьбы веру в справедливость, и пил фужер за фужером. Я, кстати, почти не притворялся, понимая: теперь уж точно судьба развела меня с Катькой навсегда.