Башня Занида - Лайон де Камп

Феллон молча посмотрел Мджипе в лицо. Признаков злорадства он там не обнаружил — похоже, что консул, как ни неприятно это было Феллону, действительно оказал ему добрую услуге.

— Спасибо, — сказал наконец Феллон. — Теперь осталось только сообщить об этом Гази таким образом, чтобы она при этом не свернула мне шею. Тут, пожалуй, потребуется мудрость ’Анерика, чтобы выкрутиться.

— В этом я тебе ничем помочь не могу. Если тебе нравится жить с этими мужеподобными кришнаитками…

Феллон воздержался от замечания, что собственная жена Мджипы напоминала пропорциями слонов его родного континента. Вместо этого он спросил:

— Ты там будешь?

— Нет. Я добыл приглашения для себя и Фредро, но он решил не ходить.

— Почему? Мне показалось, что он жаждет побывать на туземном бале.

— Он узнал, что там будут бои животных, а он не переносит жестокости. А лично у меня после этих попоек только болит голова. Я лучше побуду дома и почитаю «Аббек’ и Данги».

— В оригинале — на гоцаштандском? Все двести шестьдесят четыре стиха?

— В оригинале, все двести шестьдесят четыре.

— Господи, ну и скука же быть интеллектуалом! Кстати, ты вчера что-то говорил о накладных антеннах, ушах и так далее. Что с этим?

— Хорошо, что ты мне напомнил, — Мджипа открыл ящик стола и достал из него сверток. — Тут косметика и кое-какие мелочи для вас обоих: краска для волос, уши, антенны и все прочее. Поскольку в Балхибе земляне уже почти не пользуются этим, никто не должен ничего заподозрить.

— Спасибо. Пока, Перси.

Феллон вышел, лихорадочно строя планы. Сначала он не без труда подавил желание по-свински напиться, чтобы проклятый бал успел закончиться к тому времени, как он протрезвеет. Потом, поскольку день выдался хороший, он решил вернуться домой не через центр, а вдоль городской стены.

Ему не хотелось ни рвать отношения с Гази, ни даже ссориться ней. С другой стороны, если бы он просто рассказал правду, ему предстояло выдержать бурю. Вне всякого сомнения, он был виноват в том, что не дал себе труда разобрать все закорючки на карточке. Правда, он показал приглашение Гази, так что она тоже могла заметить роковую строчку, но напоминать ей об этом было бы равносильно самоубийству.

Ближайший участок стены лежал на юго-востоке, почти в противоположном направлении от дома Феллона, и стена здесь выдавалась наружу, огибая дворец на холме. В самой ее удаленной точке находились Луммские ворота. Почти все пространство от дворцовых фортификационных сооружений до ворот занимали казармы регулярной балхибской армии. В казармах обычно стоял столичный полк, а также жили офицеры, выполнявшие особые поручения. Одним из таких офицеров был Кордак’, командовавший ротой Джуру занидской гражданской гвардии.

Воспоминание о Кордак’е дало начало целой цепочке новых мыслей. Может быть, если Феллон правильно разыграет карты…

Он справился в казарме о капитане, и вскоре тот появился, протирая очки.

— Привет, Кордак’, — сказал Феллон. — Как армейская жизнь?

— Приветствую тебя, мастер Антане! Отвечая на вопрос твой, хоть задан был он лишь из вежливости, скажу: жизнь армейская тягостна, но не лишена своих прелестей.

— О войне больше нет слухов?

— Вообще-то говоря, роиться слухи продолжали, как аквебаты[12] ненасытные, но, как будто, не гуще, чем вчера. Вырабатываешь иммунитет, подобно тому, как, раз переболев бамбирскою чумой, можешь не опасаться более ее. Но, мастер Антане, что привело тебя в казарму нашу мрачную?

Феллон ответил:

— У меня затруднения, друг, и только ты в состоянии мне помочь.

— Вот как? Хоть благодарен я за похвалу, которую подобная уверенность подразумевает, надеюсь, все же, что не навалишься ты слишком на хилую тростинку, коей обозначаю я себя.

Феллон честно рассказал, в каком неловком положении оказался, и добавил:

— Ты ведь еще не передумал возобновить знакомство с мистресс Гази, нет?

— Хотел бы я возобновить его — воспоминаний старых ради и времен.

— Ну так вот, если бы я пришел домой больным и слег в постель, Гази была бы очень разочарована.

— Сдается мне, что да, — сказал Кордак’. — Но почему ты создаешь такие сложности из-за обычной вечеринки? Не проще ль сообщить ей, что вход туда двоим закрыт для вас, и повести ее куда-нибудь еще?

— Так ведь я же должен быть там — пойдет она, или нет. У меня там деловая встреча.

— О. Ну и что же?

— Если бы ты, как бы случайно, заглянул ко мне в одиннадцатом часу, ты мог бы посочувствовать больному, а потом утешить Гази, пригласив ее куда-нибудь.

— Да? И куда же мог бы пригласить я сей прелестный и хрупкий цветок раманду?

Феллон едва скрыл улыбку, подумав о внушительной фигуре своей джагайни, так мало напоминавшей хрупкий цветок.

— В Сахи сегодня премьера возрожденной пьесы Харьяна «Конспираторы». Я оплачу билеты.

Кордак’ погладил подбородок.

— Необычное предложение, но… Клянусь Бакхом, я так и поступлю, мастер Антане! Капитан Киун задолжал мне вечернее дежурство, и потому пошлю его сегодня я взамен себя. В одиннадцатом часу, сказал ты?

— Да. И можешь не слишком торопиться приводить ее домой, — заметив, как заблестели глаза Кордак’а, Феллон добавил: — Только не вздумай вообразить, что я ее тебе дарю.

Феллон вернулся домой к обеду и нашел Гази все еще в жизнерадостном настроении. После обеда он сел почитать выходившую два раза в неделю (то есть, раз в пять дней, поскольку кришнаитская неделя состояла из десяти дней) занидскую газету «Рашм». Название газеты было позаимствовано из балхибской мифологии и приблизительно означало «Громовержец». Почитав немного, Феллон пожаловался на плохое самочувствие.

— Гази, чем ты меня накормила?

— В еде не было ничего необычного, мой дорогой. Свежий бадр и только что забитый амбер.

— Гм, — Феллон уже давно преодолел брезгливость, которую у землян обычно вызывали амберы — «мокрицы» размером с омаров. Но поскольку забитые беспозвоночные очень быстро портились, Феллон решил воспользоваться удобным предлогом. Через некоторое время он начал корчиться и стонать, не на шутку встревожив Гази. Еще через час он уже был в постели и выглядел таким больным, что разочарование Гази уступило место истерическому рыданию и битью кулаками по стенам.

Когда всхлипывания и стенания утихли настолько, чтобы ее речь стала членораздельной, Гази запричитала:

— Воистину земной бог ополчился на нас, когда мы хотели лишь предаться невинному веселью! И столько полновесного золота потрачено на мою одежду, кою мне не одеть теперь вовек! Лучше б поместили мы его в надежный банк под добрые проценты.

— О, ну что ты, мы… угм… найдем случай дать тебе покрасоваться в обновах, — сказал Феллон, корчась от притворной боли. В этот момент он даже ощутил легкий укол своей слаборазвитой совести, подумав, что никогда не отдавал Гази должного в том, что касалось бережливости: она с куда большим, чем он, уважением относилась к добытым с трудом кардам.

— Не волнуйся, — сказал он. — К десятому часу мне полегчает.

— Не послать ли за К’ураном-врачевателем?

— Я не позволю вашим кришнаитским знахарям прикасаться ко мне. Чего доброго, еще печень вырежут, решив, что так у землянина выглядит аппендикс.

— В Габандже живет ваш врач, доктор Нунг. Я сходить могла б за ним…

— Не надо. Мне не настолько плохо. К тому же, он китаец и того и гляди накормит меня толчеными костями йеки, — это было несправедливо по отношению к доктору Нунгу, но нужно было как-то выкручиваться.

Остаток дня прошел для Феллона очень скучно, потому что он не решался даже читать, опасаясь создать у Гази впечатление, что ему стало легче. Когда подошло время ужина, он сказал, что не хочет есть. Это больше напугало Гази, привыкшую к его здоровому аппетиту, чем все его стоны и конвульсии.

Время тянулось невыносимо долго, но в конце концов лучи Рок’ира угасли, и вскоре у входной двери зазвенел гонг. Гази поспешно утерла слезы и пошла открывать. До Феллона донеслись голоса из прихожей, а затем внутрь прошел капитан Кордак’.

— Привет, мастер Антане! — сказал сей бравый воин. — Узнав, что нездоров ты, зашел я предложить слова сочувствия, насколько позволит солдатский неотесанный язык мой. Что беспокоит собрата по оружию?

— Да так, немного отравился. Ничего серьезного — завтра уже буду на ногах. Ты знаком с моей джагайни, Гази эр-Дукх?

— Так точно. Нас связывала в прошлом дружба крепкая, и мы тотчас узнали друг друга у дверей, почувствовав мгновенную печаль — ведь столько лет минуло. Воистину прекрасно вновь встретить друга старого, — капитан смущенно умолк. — Зашел я для того, чтоб предложить тебе пустяк, безделицу: билета два на «Конспираторов» Харьяна, но, раз болен ты…