Музыка любви - Анхела Бесерра

Тут они перестали сдерживаться и покатились по полу, сплетясь в исступленных объятиях. Внезапно Массимо вскочил на ноги, схватил со стола йогурт, которым как раз собирался позавтракать, и вылил на нее. А затем, тщательно слизывая с ее кожи кусочки дыни, земляники и ежевики, неистово овладел ею. Тита полностью растворилась в наслаждении.

Детектив Гомес шел на встречу, обливаясь потом, упакованный в деловой костюм в полосочку, который нацепил в последний момент для пущей солидности. Галстук душил его, ноги плавились в ботинках на раскаленном асфальте, зато со стороны он выглядел типичным брокером с Уолл-стрит. Красные подтяжки будут на виду, когда он снимет пиджак. Он продумал все до мелочей в надежде, что по окончании расследования Андреу придет к выводу, что детектив мог бы стать ценным приобретением для парфюмерной компании. Было бы разумно, например, поручить ему промышленный шпионаж за конкурентами Divinis Fragrances, которые периодически выпускают новую продукцию, пользующуюся немалым успехом. В новенький портфель из кожзаменителя он гордо уложил результаты целого отпуска, проведенного в трудах. И результаты эти, по его мнению, были превосходны.

Гомес спустился по лестнице на Соборную площадь и в два счета нашел узкую боковую улочку, которая и привела его к нужному ресторану. Взглянув на часы, он удостоверился, что пришел на минуту раньше назначенного времени.

«Отлично», — подумал детектив, утирая платком пот со лба. Дольгут уже ждал его за столиком в отдельной кабинке. Андреу не хотел, чтобы его видели в обществе представителя среднего класса, потому и выбрал место, куда его знакомые никогда не заглядывали.

— Сеньор Андреу, как вы загорели! — воскликнул Гомес, протягивая руку.

— Садитесь, Гомес. — Андреу указал на стул напротив, мысленно потешаясь над претенциозным костюмом детектива, особенно неуместным двадцать девятого августа, в такую жару. — Вы пиджак-то снимите, а то еще не ровен час задохнетесь.

На закуску они заказали нарезанный тонкими ломтями иберийский хамон, галисийского осьминога, немного сыра «манчего» и большую бутылку риохского вина десятилетней выдержки.

Гомес ликовал. Сидя за столом с известным предпринимателем, о котором пишут журналы, наслаждаясь такимвином с такойзакуской, он чувствовал себя на седьмом небе. К этому дню он готовился с величайшим тщанием. Сделал ксерокопии всех документов на хорошей бумаге. Разложил всю историю Жоана Дольгута по папкам разных цветов: в голубую — данные о детстве, в красную — о годах, проведенных в эмиграции, в белую — о семейной жизни, а в зеленую — не поддающиеся классификации материалы, такие как снимки Авроры, конспект их разговора и собственные выводы.

Когда он выкладывал все это на стол, чтобы начать свой рассказ, из папки выскользнула одна из отснятых им черно-белых фотографий Авроры, которую Андреу тут же подхватил и принялся разглядывать. «Какие изумительные черты у этой женщины, — думал он. — Одета, правда, хуже некуда... Понятное дело... А ведь в платье от Армани ты выглядела бы совсем иначе, настоящей дамой... Дешевые тряпки на тебе — кощунство. — Он прикрыл снимок ладонью, оставив только лицо. — Вот так гораздо лучше».

Когда фотография вернулась в свою папку, Гомес перешел к делу.

— С чего мне начать, сеньор Андреу? — Он нервно откашлялся, перебирая бумаги.

— Не тяните Гомес, я не собираюсь весь день тут с вами сидеть.

— Известно ли вам, что... ваш отец, — он намеренно подчеркнул слово «ваш», — во время войны жил за рубежом?

Взгляд Андреу хлестнул его тугой плеткой.

— Простите, сеньор Андреу, если я поспешил. Для начала мне следовало сказать: старик, о котором идет речь, является вашим отцом. Я убедился в этом, найдя в его шкафу документы, достоверность которых не подлежит сомнению.

— Дальше, Гомес. — Андреу ловко обошел щекотливый момент. — Как вы понимаете, все, что вы выяснили в ходе расследования, в высшей степени конфиденциально. Тем не менее, когда вы говорите об объекте, извольте называть его по имени, а не «ваш отец».

— Как пожелаете, сеньор Андреу. Я хотел сказать, что... Жоан Дольгут, — имя он произнес четко, пристально глядя на собеседника, — покинул Барселону летом 1936 года с республиканским пропуском и не возвращался до 1940 года. Он жил во Франции с какими-то зловредными родственницами, которые, судя по всему, обращались с ним как с последним ничтожеством. Вот тут документы...

Детектив протянул Андреу карточку с адресом в Кань-сюр-Мер.

— По периоду с 1936 по 1940 год у меня крайне мало данных, надо бы копнуть поглубже. Я готов съездить на Французскую Ривьеру, чтобы восстановить ход событий. Что скажете?

— Посмотрим, Гомес. Продолжайте, — слушая, Андреу спрашивал себя, почему отец никогда не говорил с ним ни об этой ссылке, ни о своем прошлом... и вообще практически ни о чем с ним не говорил.

— А вот детская тетрадь вашего... Жоана Дольгута, — быстро поправился он, — если интересно, взгляните. Лично я аж прослезился, пока читал.

Андреу взял тетрадку с каким-то странным, незнакомым волнением. Прикосновение к ветхой обложке вызвало у него приступ «аллергии на бедность», как он в шутку называл свою реакцию на все, что отдавало нищетой. Конечно, ему хотелось немедленно погрузиться в чтение, но высокое общественное положение обязывало сдержать любопытство. Он был богат, а значит, не мог позволить себе расслабиться и поступать как простой смертный. В этой тетрадке заключены детские мечты отца, и, открыв ее, он рисковал угодить в ловушку дешевой сентиментальности. Но ему не терпелось сделать именно это. Ведь для того он и нанял детектива, чтобы встретиться лицом к лицу со своим прошлым... просто чтобы знать. Без каких-либо оговорок. Он будет держать все под контролем, не даст себе слишком увлечься этой историей, которая, между прочим, и не его история вовсе, потому что он — он избрал собственный путь и идет по нему не как-нибудь, а с триумфом.

Поразмыслив таким образом, Андреу успокоился, открыл тетрадь на первой попавшейся странице и наугад пробежал глазами несколько строк.

Эта одержимость музыкой, Пау Казальсом и своим призванием пианиста наполняла душу отца неизбывной печалью. Андреу был уверен, что именно отсутствие амбиций — в материальном смысле — помешало становлению личности Жоана Дольгута. Вялость и апатия, усугубленные депрессией послевоенных лет, привели к тому, что отец оказался за бортом, а он, его сын, испытал на себе все пагубные последствия этого. Андреу пришлось бороться, не жалея сил, чтобы отвоевать себе уголок в обществе настоящих людей, победителей, признающих лишь одного бога — деньги. Ему пришлось в буквальном смысле вылизывать подметки богачам, чтобы не превратиться в такое же серое, неприметное существо, каким, по его мнению, был отец.

Читая записи юного Жоана, Андреу и не подумал представить себя на месте одинокого мальчишки, против воли живущего на чужбине, томимого тоской по родине, — слишком уж непробиваем был его эгоизм. А стоило ему хоть на миг пожалеть отца, и он бы понял, насколько в действительности близок ему по духу этот ребенок... его отец.

— Вы меня слушаете, сеньор Андреу? — осторожно спросил детектив, заметив, что собеседник глубоко задумался над открытой тетрадкой.

— Да-да, продолжайте, — вздрогнул тот.

— Я говорил, что, судя по последним страницам, Жоан Дольгут прожил в Каннах довольно долго. Позвольте... — Он потянул к себе тетрадь и открыл ближе к концу: — Вот здесь отчетливо видна перемена в его настроении. И тон становится другим, и даже манера изложения. Парень счастлив, это читается между строк. Он познакомился с девочкой, которую описывает, глядите-ка, как ангела, сошедшего с небес. Я на этом месте сразу вспомнил, как познакомился с моей Лолой. Знаете ведь, когда влюбляешься, повсюду мерещатся херувимы, райские девы и тому подобное... кажешься себе избранником богов.

Ничего такого Андреу, по правде сказать, не знал. Слово «влюбляться» не фигурировало в его лексиконе. Еще чего не хватало: позволять своему сердцу всякие безумные выходки. А там и оглянуться не успеешь, как уже не властен над собой. Держи все под контролем — этот девиз еще ни разу его не подвел. Однажды, когда Андреу еще работал портье в отеле «Риц», он увлекся горничной-андалузкой, стройной черноглазой смуглянкой. Но воли бесполезным чувствам не дал, дабы не затмевали высших целей. Он ограничился мимолетным приключением поздно ночью в пустом номере, несмотря на то, что ему конечно же хотелось большего. Впоследствии у него, исключительно для удовлетворения мужских потребностей, было несколько связей, которые он не афишировал и быстро прерывал, отделываясь подарками, а то и вовсе звонкой монетой — лучший способ не оставлять следов. Так он перебивался несколько лет, пока не встретил Титу Сарда, женщину, наделенную всем: положением, богатством, красотой, властью, — и впервые его разум и сердце заговорили в унисон. Влюбленность для Андреу была практической необходимостью. Если разум подсказывал, что это выгодно, она и в любовь могла перерасти.