Ледяное озеро - Элизабет Эдмондсон

— Разве армия по-своему не приучает человека к аккуратности? — мягко промолвил полицейский.

— И да, и нет. Если люди служили в армии, то они, конечно, аккуратны, большинство из них — в смысле содержания одежды в порядке. Они любят начищенную обувь и чистые воротнички. Но человек типа мистера Робертса — по нему можно сразу сказать, что он учился в привилегированной школе. Взять хотя бы его щетки для волос. У него их две, они лежат у него аккуратно, на туалетном столике, вот так. Сверху проставлены его инициалы «Дж. Р.», а ниже — номер. Не армейский номер, а просто две цифры: «четыре», «четыре». Это школьный номер. В таких учебных заведениях все имеют номера. На гвоздях, которыми подбиты подошвы ботинок, и на именных ленточках. Хотя все это очевидно, как только заговоришь с ним: у него речь образованного человека. И прекрасные манеры — ему не приходится каждый раз задумываться, как повести себя; подобные манеры прививают с самого раннего детства. И они были ему привиты.

— Он англичанин?

— Ну разумеется, англичанин! — с негодованием отозвалась миссис Сэкер. — Такой же англичанин, как мы с вами.

Дэвид Притчард, валлиец, был достаточно подкован, чтобы держать подобную информацию при себе.

— Я слышал от людей, которые с ним знакомы, что его английский язык не всегда звучит современно, он употребляет старомодные обороты.

Миссис Сэкер улыбнулась. Если это единственное, о чем дальше пойдет речь…

— Такова его манера выражаться. Это то, что называют изысканностью. «Рука об руку с величественным прошлым» — так он мне говорит. Он придерживается старых традиций; почему бы нет?

— Значит, не иностранец. Не француз?

— Француз?! Я бы никогда не потерпела у себя в доме француза.

— У вас ведь бывали постояльцы из-за границы? По нашим сведениям, здесь останавливался голландец. А также мистер Шиллер из Вены. И один или два ирландца.

Вот вам Особый отдел, во всей его красе. Они подозревают опасность в каждом иностранце, а между тем позволяют коммунистам безнаказанно совершать убийства прямо у себя под носом. Однако если они охотятся за ирландцами, тогда мистеру Робертсу не о чем беспокоиться.

Инспектор Притчард заметил у нее на лице облегчение. Он промолчал и сделал еще глоток чаю.

— У вас нет права называть ирландцев иностранцами, — заявила миссис Сэкер. — Они говорят на том же языке, что мы с вами, и неправильно было бы относиться к ним как к итальянцам или французам. А мистер ван Хоек с его правильной английской речью вполне мог быть англичанином. Он был здесь по сыроварным делам, изучал наши методы — так он мне объяснил. Я сама очень расположена к кусочку голландского сыра — предпочитаю сыр, который всегда имеет один и тот же вкус.

Инспектор Притчард согласно кивнул, хотя сам при любой возможности был рад съесть кусок резинки под названием «Эдамский сыр».

— Вы уверены, что мистер Робертс не из Ирландии?

— Совершенно уверена, и в доказательство скажу, что видела его паспорт, который он держит у себя в верхнем ящике комода.

— Его ведь сейчас нет дома?

— Он проводит Рождество у друзей, как и миллионы других вполне респектабельных граждан.

— Нельзя ли мне взглянуть на его ящик? Проверить, на месте ли паспорт?

— Нет, нельзя. Без ордера на обыск — нет. Но вы можете быть спокойны на сей счет: паспорт на своем месте — я только сегодня принесла в комнату мистера Робертса стопку белья после стирки и убирала носовые платки в тот ящик. Паспорт лежал там. Мой жилец не сбежал из страны, скрываясь от властей.

— А почему вам пришло в голову, что мы подозреваем его в отъезде из страны?

Хозяйка встала из-за стола и подошла к плите, чтобы на дюйм передвинуть в сторону большой чайник. Ее осанка и движения были жестки и чопорны, эффект усугублялся прямым серым платьем, по-старомодному длинным. Инспектор Притчард подозревал, что под ним скрыт негнущийся корсет, хотя не понимал, зачем ей об этом беспокоиться: костлявым особам вроде миссис Сэкер вряд ли требуется запирать себя в клетку из китового уса, поскольку они и без того являются естественным образом закостеневшими.

— Если вы так не думаете, зачем же хотите знать, при нем ли паспорт?

— У вас есть нынешний адрес мистера Робертса?

— Нет.

— Вы не будете пересылать поступающую на его имя корреспонденцию?

— Нет, не буду.

Означало ли это, что она собирается хранить почту жильца до его возвращения, или же — что Робертс вообще не получает корреспонденцию?

— Мы располагаем сведениями, позволяющими предполагать, что мистер Робертс участвует в фашистском движении.

— Это не преступление — быть фашистом; во всяком случае, насколько я слышала.

— Политические взгляды человека — его личное дело, я с вами согласен. Но когда эти взгляды выливаются в насилие, это становится делом полиции.

— Насилие? Мистер Робертс?! Помилуйте! Я бы знала, если бы он был замешан в чем-то подобном, но он ни в коем случае не замешан.

— Я не обвиняю мистера Робертса в каком-либо акте насилия, но движение, к которому он принадлежит, для достижения своих целей не чурается никаких методов.

— Это ваши слова. Я не считаю, что энергичные действия, имеющие целью обуздать красных, причиняют какой-то ущерб. И именно люди, подобные вам, так много толкующие об Испании и Гитлере, и раздувают страсти. Гражданин любой страны, стремящийся не давать поблажек этим большевикам, заслуживает нашей поддержки.

Инспектор Притчард встал.

— И вы не можете назвать место, куда мистер Робертс отправился в гости? В город или в сельскую местность?

— Полагаю, он на южном побережье, — ответила она, вновь обретая безупречную учтивость речи. — Я провожу вас до двери.

Начальник инспектора Притчарда выслушал его отчет о визите и произнес:

— Это подтверждает то, что мы уже слышали о симпатиях миссис Сэкер. У нас есть на нее еще что-нибудь?

— Фамилия ее покойного мужа была Заклер, а не Сэкер, и он был натурализованным австрийцем.

— Ага! Как вы думаете, следует ли проводить в отношении Робертса дальнейшее расследование?

— Уверен, нам надо продолжать внимательно наблюдать за ним.

— Трудновато, если мы не знаем, куда он уехал. Вы верите, что он действительно на южном берегу?

— Нет. И не поверю, если только не было сильного снегопада в Гастингсе[25], а я о нем не слышал. Я увидел у нее на кухне жестянку из-под воска — это сорт, которым мой младший сын смазывает ботинки для коньков, когда пускается в зимние развлечения. Ну а где можно кататься на коньках, не выезжая из страны? Исключая катки, конечно. Не думаю, что он проводит зимние праздники на катке.

— Этой зимой практически повсюду на севере страны, где есть озера.

— Да. Например, в Шотландии или на границе с ней, по эту сторону. Я заметил у миссис Сэкер над камином открытку с изображением Хелвеллина[26]. Вероятно, от Робертса. Но я уверен, он где-то на севере Англии, нутром чувствую.

— Но он мог уехать и за границу. У него может оказаться второй паспорт.

Инспектор Притчард покачал головой:

— Вряд ли он станет рисковать без нужды. Я полагаю, все его документы в полном порядке, без фокусов. Мы имеем дело с настоящим профессионалом, не сомневаюсь.

— Тогда я оставляю это вам. Держите меня в курсе.

УЭСТМОРЛЕНД

Глава двенадцатая

— В чем дело? — спросила леди Ричардсон, когда Утрата с шумом влетела в столовую. — Там что, пожар?

— Простите, бабушка, — промолвила Утрата, посматривая на буфет. — Я проголодалась и не хотела опоздать.

Леди Ричардсон устремила на нее пристальный взгляд.

— Ты опоздала. Не понимаю почему — ведь одевание не могло занять у тебя много времени. Вижу, на тебе бриджи.

— Я собиралась идти в конюшню сразу после завтрака.

— И весьма просторные.

Утрата поддернула спадающие штаны. Они были подвязаны холщовым поясом — необходимым дополнением, поскольку бриджи были явно на несколько дюймов шире, чем требовалось.

— Это тети Труди. Я не смогла влезть в свои брюки для верховой езды. Они очень маленькие. А эти хорошо подходят по длине, но великоваты в объеме.

В комнату вошла Аликс, поцеловала дедушку и бабушку и присоединилась к Утрате, уже нацелившейся на буфетную стойку.

— О Господи, Утрата, что это на тебе? Ты похожа на воронье пугало.

— Спасибо, — отозвалась сестра, заливаясь пунцовой краской.

Аликс чуть не прикусила себе язык, внезапно вспомнив, каково это — быть пятнадцатилетней, когда любое неудачное замечание кажется беспощадной критикой.

— Я не так выразилась. Бриджи выглядят, будто их сняли с пугала. А ты совсем на него не похожа.

Но слово не воробей. Утрата, как раз погрузившая большой серебряный черпак в блюдо с овсянкой, так и осталась стоять с опущенной головой.