Земля – Паладос - Михаил Костин

Габриель пошевелился. Боль понемногу отступала, но от долгого сидения в одной позе затекла нога. Священник выбросил ее вперед, поморщился.

— И кто же занимался твоим воспитанием?

— Бревиане.

— Сожалею…

— С чего это? — не понял Топор.

— Насколько мне известно, бревиане не любят людей с того самого момента, как была создана Федерация.

— Глупые слухи, — отмахнулся мужчина. — Бревиане такие же, как и все прочие инопланетяне. Им нет особого дела до людей — это так, но им вообще ни до кого нет дела. Что касается меня, то мне повезло. Я повстречал образованных бревиан, они приютили меня, кормили, одевали и дали хорошее имя — Топор. И ничего плохого сказать об этих люд… о них я не могу.

— Ну тогда рад с тобой познакомиться, Топор.

— А тебя как зовут, священник?

— Брат Габриель, — раз к нему обратились как к священнику, то и представиться Габриель решил как священник.

— Габриель, — со смаком повторил Топор. — Интересное имя, а что оно значит?

— Разве оно должно что-нибудь значить?

— Конечно. Вот, например, брат Христофор… Христофор — несущий Христа, хотя, кто такой Христ, я не знаю. Или Алексий… ты же священник, правда?

— Да, — кивнул Габриель.

— Тогда у твоего имени есть какое-то значение. Какое?

Габриель задумался.

* * *

— …и тогда моя тетушка разродилась в четвертый раз и принесла дядюшке тройню. Эти три несчастных спутика еще малы, чтобы самостоятельно определить свое будущее, но за них уже все определено. Они, как и их родители, и братья, и сестры, и другие родственники, будут чистить дренажные системы.

На свое несчастье, Исаак уже проснулся и теперь слушал спута вполуха. Игнорировать попутчика совсем не получалось, отчего рыжий священник пребывал в тоске. Потому, когда в проходе появилась стюардесса, Исаак заметно приободрился и замахал рукой:

— Девушка, есть у вас еще какой-нибудь оригинальный эль?

Помимо пользы, указанной в статье, эль имел и еще одно неоспоримое достоинство — он не давал свихнуться от того дикого потока ненужной информации, которую выдавал спут. Последние часов шесть он рассказывал о своих родственниках, и Исаак, плюнув на приличия, решил пить, дабы не пришибить синекожего любителя поболтать.

— Боюсь, что вы перепробовали уже весь наш ассортимент, — отозвалась рыженькая бортпроводница с очаровательным чуть вздернутым носиком.

— Тогда принесите еще темного.

— Которого? Того, который вы пробовали первым, четвертым или седьмым?

— Давайте первый, — махнул рукой священник. — Повторим весь цикл.

Девушка удивленно посмотрела на представителя Церкви Света.

— Вот бы никогда не подумала, что такое может быть, — не удержалась она. — А говорят, что священники не пьют вовсе.

— Почему не пьют? — нетрезво усмехнулся Исаак.

— А как же запрет Церкви?

— На путешественников запреты не распространяются. А я сейчас в дороге, — объяснил Исаак.

Девушка посмотрела на него с еще большим удивлением, и рыжий следователь почему-то почувствовал себя неловко, словно его застали за каким-то крайне неприличным занятием.

— Понимаете, у меня боязнь безвоздушного пространства и аллергия на синий цвет. А тут в открытом космосе и в такой компании. — Исаак скосил глаза на примолкшего спута. — Вы поймите, если не эль, я просто сойду с ума, а кому нужен свихнувшийся священник? И потом, вы знаете, насколько полезен эль для человеческого организма?

Девушка покачала головой.

— Принесите кружечку, и я вам расскажу, — пообещал священник.

— Вот уж не думал, что ты знаешь о том, что запрещено и разрешено священникам света второго и третьего тысячелетия, — восхищенно выдохнул спут, стоило только бортпроводнице отойти в сторону.

— С чего ты взял, что я это знаю? — не понял рыжий следователь.

— Ты же сам сказал, что в дороге запреты Церкви смягчаются. Эти запреты и разрешения не имеют отношения к служителям Церкви Света, но были широко распространены в…

Исаак схватился за голову и завыл:

— Прошу тебя — помолчи.

— Но это же информация, — удивленно выпучился Антрацит.

— Это ненужная, лишняя информация, — зарычал Исаак. — Пойми же, мой синий друг, я — не ты. Я примитивное существо со своими примитивными потребностями. Я хочу выпить и забыться, а меня гонят на другой конец галактики, и ты еще трещишь без умолку. А я хочу только выпить и подремать.

— Маслоу, — констатировал Антрацит.

— Чего? — не понял Исаак.

Спута снова понесло.

— Была такая школа психологии. Это еще до того, как психологию признали лженаукой.

— Земля, второе тысячелетие, — пробормотал Исаак и тут же мысленно отругал себя за длинный язык.

— Нет, — радостно подхватил Спут. — Земля, третье тысячелетие. Эта психологическая школа возникла в третьем тысячелетии. Принято считать, что она основывалась на трудах некоего Абра Хама Маслова, но это спорные данные. Именно благодаря последователям этой школы, а также школы некоего Анна Зиг Муда Фрейна в двадцать седьмом веке психологию признали лженаукой. Позднее, в двадцать восьмом столетии…

На счастье Исаака, вновь появилась стюардесса. Священник-следователь подхватил кружку и сделал мощный глоток. Прохладная пьянящая жидкость ринулась внутрь, расслабляя и успокаивая.

— Вы обещали рассказать о пользе эля, — мило улыбнулась девушка.

— Да-да, конечно, — кивнул Исаак и повернулся к спуту: — Извини, дружище, но даме требуется информация, а дамам отказывать неприлично.

— Почему неприлично?

— Это я тебе потом объясню.

— Но как же психология?

— И психология потом, все потом. — Исаак похлопал инопланетянина по плечу, обернулся к девушке и принялся вещать так, как вещают искусные актеры или политики, но никак не священники-следователи Церкви Света.

Тело давно уже пришло в нормальное состояние. Габриель понял это, когда смог без последствий для самочувствия напрячь и расслабить каждую мышцу. Однако вида не подал. Зачем противнику знать, что он может в любой момент вскочить на ноги и легко уложить несчастного Топора?

Насчет «легко уложить» священник слукавил. Легко бы получилось вряд ли. Именно поэтому он уже четверть часа прикидывал, в какой момент лучше подскочить и ударить. Собеседник говорил много и по большей части ни о чем. Предавался воспоминаниям детства, отрочества и юности, потом вернулся к лучевой конструкции и закопался в технических пояснениях.

Габриель не слушал. Он считал шаги. Пять шагов вправо, шаг на разворот, пять шагов влево, еще шаг на разворот. Бить надо на развороте, значит, вскочить за мгновение до того. Причем вскакивать тогда, когда на него не смотрят. Например, когда Топор закатывает к потолку глаза. Определить этот момент не составит труда. Священник давно уже обратил внимание на манеру крысолова говорить что-то, повышая тембр голоса, и заканчивать реплику глазами к небу и тяжелым вздохом. Теперь осталось только дождаться нужного момента, когда глаза закатятся за мгновение до разворота.

Увлеченный своими мыслями, Габриель напрягся, готовый ринуться вперед. Но планам не суждено было сбыться, несмотря на тонкий расчет священника. Топор резко остановился, прервав себя на полуслове, и пристально посмотрел на Габриеля. Вместе с изобретателем на представителя Церкви Света скосилось и лучевое изобретение.

Неправда, что оружейный ствол смотрит угрожающе, или бесстрастно, или еще как, мелькнуло в голове следователя. Это все придумки беллетристов и сходящего с ума воображения. Просто человек, на которого наводят ствол, чувствует себя не очень-то весело, вот и очеловечивает оружие.

— Ты это… — Топор повел стволом своего изобретения, — того… в смысле без глупостей.

— В смысле? — осклабился священник.

— В смысле драк устраивать не будем.

— Я и не собирался. — Габриель миролюбиво улыбнулся, потянулся и неторопливо поднялся на ноги.

— Ну-ну, — кивнул Топор.

По глазам изобретателя было видно, что священнику он не поверил.

— Ты пойми главное, — поспешил объяснить он, глядя, как Габриель разминает ноги. — Я не враг. И ты не враг.

— А кто враг? — словно между делом, поинтересовался Габриель. — И потом, я на тебя не набрасывался, свои изобретения на тебе не испытывал. И в бессознательном состоянии тебя на дальние расстояния не перетаскивал.

Священник поглядел в глаза собеседнику. Тот опустил излучатель и насупился. По всему было видно, что Топор обижен. С другой стороны, стало ясно, что нападать он не собирается. И расстройства по первому поводу Габриель испытывал явно меньше, чем радости по второму.

Изобретатель засопел, словно собираясь что-то сказать, но промолчал. Только фыркнул, крякнул, выдал еще парочку нечленораздельных звуков и умолк. Священнику стало чуть более совестно, он хотел уже было извиниться, не очень понимая за что, но Топор снова засопел и на этот раз разразился тирадой: